Я влюблен в ужасную женщину, или Заколдованные конфеты Блум

Волкова Риска

— СТОЙ! — мужчина кинулся было к матери, но она оказалась проворнее, успев сунуть мне портрет прежде, чем Дьявол опомнился.

Глянула мне через плечо, и вдруг удивленно ахнула, переводя взгляд с портрета на меня.

— Так это же… Так это что же… Да как же… Как же так то?!

— Мама, мне нужно поговорить с Люсиндой… Желательно без твоего присутствия…

В голосе Хаски был сплошной лед. Старушку сдуло из комнаты в момент, как будто ее и не было.

Я же, глянув на портрет, усмехнулась. Ну конечно!

— Все, прыщавый! Теперь–то ты точно у меня в черном списке!

Глава 14

Дверь

громко хлопнула. Хаски всего лишь движением руки ее закрыл при помощи магии.

— Прошу извинить мою мать. Она не всегда… не всегда ведет себя так.

— Как? — приподняла я бровь. — По–моему, она–то как раз вполне себе нормальная женщина. В отличие от вас!

Заметила, как у мужчины дернулся уголок рта. Он подошел ближе, заставляя меня попятиться к окну. Его глаза просто метали молнии. Хотя, мой взгляд сейчас, наверное, был не лучше.

— И чем же это я ненормален, Люсинда? — он сказал это тихо, но мне показалось, что прорычал. — Тем, что наболтал идиоту Смитти про себя небылиц, а он все слил в городские газеты? Или, может быть, виновен в том, что вы не удосужились посмотреть, когда обратный диражабль из Дижонса? Или в том, что в школе тебя не учили вежливости?! Моя мама весьма переживала, когда ее сын торчал перед зеркалом, пытаясь свести прыщи. Знала бы ты, как я их ненавидел… Из–за маленькой девочки, которая отказалась со мной дружить из–за них! А я ведь хотел… Мечтал с тобой познакомиться! Но кто я и кто великая Люсинда Блум, которая даже не вспомнила меня спустя столько лет?! А мы ведь учились в параллельных классах!

Мне хотелось ответить что–нибудь колкое, такое, чтобы Хаски замолчал и больше не смел всего этого говорить, но… Но неожиданно мне вдруг стало стыдно. Боги… Он ведь действительно страдал из–за этих прыщей…

Я прикрыла глаза, вспоминая тот день. Я помнила Прыщавого из параллельного класса. И взгляды, что он на меня бросал тоже. Но я даже предположить не могла, что он и Хаски — это одно лицо. Хотя бы потому, что от прыщей и следа не осталось. Да и он сильно изменился. Даже взгляд… Мимика…

— В тот день я не хотела тебя обижать… — тихо выдохнула я.

Понимая, что напряжение и так уже зашкалило, я отошла от окна, присела на мягкий диванчик. Дьявол сел рядом, стараясь не смотреть на меня и больше изучая мыски своих туфель.

— Я был влюблен в тебя. Мне было больно… — тихо сказал он.

— Да послушай же… — сказала я, понимая, что Хаски совсем не хочет меня слушать. — Если бы ты подошел когда угодно, я бы не обидела тебя! Когда угодно, но не в тот день… Просто… Это был день смерти моих родителей. Годовщина. Я хотела съездить к ним на могилу тогда, просила, чтобы меня отвезли… Но опекуны… Они отказали мне… Помню, как дядя Сэм орал. У них никогда не было своих детей. Они хотели с корнем вырвать во мне даже память о них… Но я все равно буду их помнить. Всегда.

— Кем они были? Я изучал твое дело, но не нашел о них ни слова…

Могу ли я доверять Хаски? Рассказать ту тайну, которую хранила с самого детства? С другой стороны… Даже если он и расскажет кому–то, то ему все равно не поверят…

—

Мой отец — был бастардом, братом короля, — начала я. — Его существование держалось в тайне, но Его Величество частенько помогал нам. Мы жили довольно хорошо, стараясь никуда особенно не высовываться. Понимали, что всем от нашего молчания будет лучше. И не хотели огласки. Все было так, пока не случилось это дурацкое крушение поезда… Все говорили, что он сошел с рельсов. Но я помню, что слышала взрыв и видела огоньки. Это сейчас я понимаю, что это была магия. Но тогда — нет. Да и что может понять маленькая напуганная девочка, когда вокруг крики, кровь и хаос? Хотя, я про взрыв и огоньки все же рассказала следователям, но они только от меня отмахнулись. А затем указом короля дело замяли.

Знаешь, я часто виню себя… Почему я тогда выжила? Почему я? А мои мама, папа и сестренка погибли?

— Ты поэтому пошла на следователя? — спросил Хаски.

Я кивнула, грустно улыбнувшись.

— В юности верила, что вырасту и расследую дело о гибели своей семьи. Но, став постарше, поняла, что скорее всего случайность случайностью не была. И если король не захотел узнать результаты дела и его тогда свернул, то сейчас мне никто не даст его возобновить.

— Что стало с твоими опекунами?

Я пожала плечами.

— Не знаю. Мне все равно. Я их… — на глаза навернулись непрошенные слезы, но я их смахнула, успокаиваясь. — Я их видеть не могу. И не хочу. Как только мне исполнилось восемнадцать, я уже сняла квартиру. А потом встретила Смитти и…

— Ты любишь его?

Вопрос поставил меня в тупик. Хотя… Я знала на него ответ. Отчего–то я понимала, что если скажу Хаски правду, то он не станет меня ругать. Скорее усмехнется или насмешливо вздернет бровь.

— Нет. Не люблю. Ни капельки.

— Тогда зачем?

На миг задумалась. А правда, зачем?

Я вспомнила, какой головокружительный у нас с ним был роман. Он так ухаживал, дарил цветы, водил по ресторанам. Мне было приятно, замученной бедняцкой жизнью у опекунов, вспомнить оставленное прошлое. Все это напоминало мне родителей. Жизнь с ними. Роскошь, рестораны, когда деньги можно бросать на ветер, так их много.

Потом я поняла, что довольно сильно ошибалась. На деньги не купишь счастье… Но уже было поздно. Я слишком заигралась в эту игру, и расставаться с подобной жизнью мне было сложно. Я уже была блистательной Люсиндой Блум. Той, кто я есть. Отчасти, такой меня делал Смитти Винстор, под которого я привыкла подстраиваться. А еще я хотела словно что–то доказать самой себе. Что могу прекрасно устроиться и без дяди Сэма и тети Ланси.

— Сожалею, что все так сложилось.

Кажется, я все это рассказала вслух, и Хаски услышал. Что ж… Пусть знает правду.

— Такая уж я. Наверное, считаешь меня глупой пустышкой, падкой на чужое богатство?

Он качнул головой.

— Вовсе нет. Считаю, что ты маленькая девочка, которая рано лишилась родителей. Знаешь, что–то такое я испытывал после пропажи сестры. Искал ее отголоски везде… Окружал себя похожими людьми и вещами. Вон, даже сладкое полюбил, как она… — улыбнулся Хаски, а мне почему–то на душе потеплело.