Я - вор в законе
Шрифт:
Однако получилось все по-иному, жизнь у Юрьева потекла по другому руслу, а от того обещания его отделяло уже около двадцати лет. И если Рома действительно жив, то он уже не восемнадцатилетний мальчишка, а взрослый мужчина.
В свой первый приезд в Россию, воспользовавшись одним из своих паспортов, Юрьев безбоязненно входил в самые высокие кабинеты, и на его многочисленные запросы всегда был готов ответ: «Место пребывания неизвестно».
Возможно, на его месте другой оставил бы это безнадежное предприятие, только безумный мог верить в то, что Рома еще жив, но острое чувство
И когда Юрьев наконец обнаружил след пропавшего брата, он не воспринял это как чудо – просто произошло то, к чему он так долго и терпеливо себя готовил. Рома содержался в одном из магаданских лагерей и вышел на свободу за несколько месяцев до его приезда. Юрьев узнал, что за это время он сделался «коренным обитателем тюрьмы», или просто КОТом, и только раза четыре ненадолго выглядывал на свободу. Он уже трижды менял фамилию, а сейчас жил под четвертой – в этом и состоял секрет, почему так долго его не мог разыскать Юрьев.
Исколесив и облетев половину страны, он так и не смог увидеть тогда брата. Он исчезал так же неожиданно, как и заявил о себе. И вот, прибыв в Россию в третий раз, Юрьев обратился за помощью к Варягу, который, внимательно выслушав Сержанта, твердо пообещал:
– Если он жив, мы его найдем. Наша связь куда надежнее, чем государственная. Через месяц ты получишь от своего брата весточку.
Варяг сдержал слово. Однажды он приехал на базу и положил синий конверт без марки на его гладко струганный стол.
– Здесь небольшое письмецо от твоего брата и фотография.
Некоторое время Юрьев внимательно рассматривал конверт. Он был слегка мятый, один из уголков немного потерт, на сгибах надорван, и Юрьев подумал о том пути, который прошло это письмецо, прежде чем попало к нему на стол.
Неторопливым движением извлек фотографию.
Рома изменился за это время немного, разве что похудел очень, и глаза на его тощем лице казались болезненно огромными. Письмо было коротким – обычное послание издалека:
«Здравствуй, брательник! Наслышан о том, что ты меня ищешь повсюду. Тут за меня хлопотали такие люди, что и представить трудно. Видно, ты и сам весовой, если держишься таких мастей. Очень хочу тебя увидеть, и побыстрее. Да вот небольшая беда приключилась – срок мотаю большой. Не можешь ли ты чего-нибудь придумать? И вообще, где ты был все это время?»
– Как он там? – бережно сложил в четыре раза весточку Сержант.
– Как все, – отвечал Варяг. – Ничем не хуже остальных, в блатные не лез и ниже мужика не опускался. Обычный зэк, который мотает свой срок. Правда, он из крепких, в обиду себя не дает. На зоне его уважают, из него мог бы получиться неплохой вор.
– За что он сидит?
– Опять за драку. Взрывной он у тебя. В одном из кабаков едва не перегрыз менту горло за то, что тот оскорбил его в присутствии любимой женщины.
– Узнаю своего брата, – разгладил ладонью конверт Сержант.
С какими только превращениями не сталкивался Варяг, но чтобы мясник становился любящим братом, наблюдал впервые.
– Что сделать для него?
– Он пишет, что у него большой срок. Нельзя ли ему устроить побег?
– Можно.
– Все
– Хорошо, но все это будет после того, как ты уберешь Валаччини.
– Договорились.
И это был еще один довод, чтобы избавиться от Варяга, теперь он сам займется освобождением Ромы.
ГЛАВА 31
Вот он и в парламенте. Но это не середина жизненного пути, а только ее третья часть. Варяг сидел в заполненном зале и прочитывал на лицах состоявшихся парламентариев причастность к чему-то великому, и достаточно только одного их указа, чтобы немые сфинксы заговорили, а идолы с острова Пасхи пустились в плясовую. Ему вдруг подумалось о том, как бы изменились эти чопорные лица, если бы судьба устроила испытание, поместив спесивых щеголей в переполненные камеры с обычными зэками. И единственное место, на которое они могли бы рассчитывать, – это у двери, а участь – вдыхать пары зловонной параши. Где познается человек, так это в каменном мешке, который не признает ни чинов, ни прочих причиндалов, а закон здесь один – «голос тюрьмы», против которого не посмеет пойти ни один пахан.
Варяг все больше пропитывался злостью к светской игре в любезность. Интересно будет посмотреть, как они будут рвать друг другу глотки, когда настанет черед делить портфели. Со спесивых физиономий слезет всякий лоск, тогда и познается человеческая природа. Но даже в этом случае унижение, которое они испытывают, будет ничто по сравнению с тем, какое он узнал, когда впервые входил в столыпинский вагон. И чем выше Варяг поднимался в уголовном мире, тем больше его воспоминания напоминали открытую кровоточащую рану.
Вагон. Зэки, стоящие на коленях. Направленные в голову автоматы. Смотреть нужно прямо перед собой, на самодовольного прапорщика, который, выкрикивая фамилии, отправлял дальше по этапу.
Варяг видел, как парламентарии достойно опускаются в мягкие кресла, примерно так законный вор устраивается на почетном месте перед тем, как провести показательное судилище. Эта мысль неожиданно развеселила Варяга. Интересно, кого они собираются судить, уж не его ли?
Владислав помнил все рекомендации Нестеренко, который, подобно светскому льву, крепко усвоил всю эту изысканную чопорную канитель. Нужно принять правила игры: быть со всеми любезным и улыбчивым, сотрудничать с теми, кто тебе полезен, и с теми, кто тебе нужен, не исключено, что в дальнейшем может понадобиться и их помощь. Первая часть дела – это компромисс, вторая заключается в том, чтобы наступить на голову бывшим соратникам, для того чтобы забраться на самый верх. Однако при этом никогда не забывать, что ты отстаиваешь интересы той партии, которая изрыгнула тебя на самый верх. А для этого нужно почаще вспоминать прожекторы на вышках и колючую проволоку у длинных бараков. И всех людей нужно делить на две группы: на тех, кто выстаивает в ожидании на коленях, и на тех, чьи стволы автоматов толкают в спину.