Я заберу тебя с собой
Шрифт:
В этом «мерседесе» пахло так же.
Гашиш.
Дым. Наркотики.
Вальтер Кьяри и Прекрасные Локоны обкурились. Он направил фонарик на пепельницу.
Опаньки. А этот кретин Баччи хотел их отпустить!..
Не просто окурки, куча окурков. Торчат из пепельницы. Даже не потрудились их спрятать. Эти двое или совсем идиоты, или уже обкурились так, что и этого сделать не в состоянии.
Вальтер Кьяри открыл бардачок и протянул ему техпаспорт и страховку.
— Права?
Тот достал из кармана бумажник и вытащил права.
Вальтера
Права были в порядке.
— Чья машина?
— Моего отца.
Он заглянул в техпаспорт. Машина была оформлена на Мариано Францини, проживающего на улице Монти Париоли, 128.
— И отец тебе разрешил взять такую машину?
— Да.
Мьеле протянул руку и коснулся фонариком бедра девушки.
— Сними наушники. Документы.
Прекрасные Локоны вытащила наушники, скривилась, словно съела дохлую мышь, и извлекла из рюкзачка удостоверение и протянула ему с видимым неудовольствием.
Ее звали Мартина Тревизан. Тоже римлянка, проживает на улице Паленко, 34. Мьеле не сильно разбирался в столичных улицах, но ему казалось, что улица Паленко где-то рядом с площадью Эвклида Париоли.
Он вернул документы и поглядел на обоих.
Двое засранцев из района Париоли, косящих под панков.
Они даже хуже, чем воры. Намного хуже. Воры, по крайней мере, хоть чего-то боятся. Эти нет. Это мажоры, прикинувшиеся хулиганьем. Катаются как сыр в масле, выросли на отцовских денежках, а родители им внушили, что они хозяева жизни, что жизнь — это веселая прогулка, что если они хотят, могут курить траву, если им нравится, могут одеваться как бомжи.
Мьеле расплылся в блаженной улыбке, показывая желтые зубы.
Эта буква А — анархия, — нарисованная ручкой на джинсах, обижает тех, кто не жалея сил вкалывает под дождем ради поддержания порядка, эти окурки, торчащие из пепельницы, оскорбление для того, кто сделал всего одну затяжку по неведению и потом неделю терзался, не стал ли он наркоманом, эти банки из-под кока-колы, нагло разбросанные по сиденьям машины, на которую нормальный человек себе за всю жизнь денег не накопит, плевок в лицо обладателю «Альфы 33 твин спарк», моющему ее по воскресеньям в фонтане и отыскивающему б/у запчасти. Эти двое с головы до ног были живой насмешкой над ним лично и всей полицией.
Эти сукины дети над ним издеваются.
— Твой отец знает, что ты взял машину?
— Да.
Закончив проверять страховку, Мьеле заговорил неофициальным тоном:
— Любите курить? — Подняв взгляд, он увидел, что Вальтер Кьяри чуть в обморок не упал.
И это придало ему позитивный заряд, и он обнаглел.
Он уже не ощущал холода. И дождя тоже. Он прекрасно себя чувствовал. Уверенно.
Быть полицейским в сто раз лучше, чем футболистом.
Они у него в руках.
— Любите курить? — повторил он тем же тоном.
— Простите, не понял, — пролепетал Вальтер Кьяри.
— Любите курить?
— Да.
— Что?
— Как —
— Что любите курить?
— «Честерфилд».
— А травку любите?
— Нет.
А голосок-то у Вальтера Кьяри дрожал как струна.
— Не-е-ет? А чего тогда трясешься?
— Я не трясусь.
— Ладно. Не трясешься, извини. — Он довольно улыбнулся и посветил фонариком в лицо Прекрасным Локонам. — Молодой человек говорит, что вы не любите травку. Так?
Мартина, заслоняя глаза рукой, кивнула.
— Что такое, ты даже говорить не в состоянии?
— Даже если мы выкурили пару косяков, что такого? — ответила Прекрасные Локоны резким и пронзительным, как скрип ногтя по стеклу, голосом.
«Э, да ты нахалка! Не то что этот ссыкун лопоухий».
— Что такого? Может, ты забыла, но в Италии это считается преступлением.
— Это для личного употребления, — возразила девка хозяйским тоном.
— Ах, для личного употребления. Что ж, посмотрим. Посмотрим, что получится.
Макс очутился в воде.
На животе.
Он не успел сообразить, защититься, ничего не успел.
Дверца распахнулась, и ублюдок схватил его за хвост обеими руками и выкинул из машины. На секунду Макс испугался, что он хочет ему выдрать все волосы, но сукин сын просто швырнул его на обочину, как мешок за веревку. И Макс полетел вперед, вниз головой, и упал лицом в грязь.
Он не дышал.
Приподнявшись, он встал на четвереньки. От удара грудью об асфальт легкие не работали. Он открыл рот и стал издавать гортанные звуки. Пытался вздохнуть, но воздух не поступал. Он задыхался, валяясь под дождем, а все вокруг затуманивалось и темнело. Черное и желтое. Перед глазами вспыхивали желтые пятна. В ушах стоял глухой звон и шум, похожий на далекий гул танкера.
«Я умираю. Умираю. Умираю. Черт, я умираю».
Но потом, когда он уже был уверен, что отдаст богу душу, что-то внутри него разблокировалось, открылся какой-то клапан, и поток воздуха хлынул в жаждущие легкие. Макс вдохнул. И еще, и еще. Лицо его стало из багрового красным. Потом он начал кашлять и отплевываться и вновь ощутил, как дождь течет по шее и мочит волосы.
— Вставай. Поднимайся.
Чья-то рука схватила его за ворот. Он снова стоял на ногах.
— Ты в порядке?
Макс отрицательно покачал головой.
— Да все с тобой в порядке. Я из тебя весь сон вытряс. Спорить могу, с тобой все в порядке.
Макс поднял взгляд.
Мерзавец стоял между машинами, совершенно промокший, разводя руками, как одержимый предсказатель или что-то типа того. Лица в темноте было не видно.
И Мартина. Стояла. Раздвинув ноги. Положив руки на дверцу «мерседеса».
— Если то, что вы выкурили, как верно заметила девушка, было для личного употребления, то надо убедиться, что у вас где-нибудь не припрятаны еще наркотики, а это уже гораздо серьезнее, намного серьезнее. Знаете почему? Потому что это называется нелегальное хранение наркотических веществ с целью сбыта.