Я завтра улетаю
Шрифт:
Я подружился с мальчишками из параллельного класса, и мы организовали шахматный клуб. Желающих поиграть в перерывах или после уроков было немного. Но если я ходил в клуб, Ксюша никогда меня не торопила. Она оставалась с нами до момента, пока не приедет ее мама или папа. Она уезжала, а я, наигравшись, шел домой, звонил Ксюше и спрашивал, есть ли у нее желание позаниматься уроками. Она всегда говорила: конечно.
На протяжении года я часто оставался ночевать у Ксюши. Что для меня, что для ее родителей и для нее самой это стало настолько нормально, что, когда я не оставался у них было гораздо ненормальнее. Отец уже забыл, как я выгляжу, но как мне казалось, он не очень сильно расстраивался по этому
Моя жизнь зациклилась. Изо дня в день одно и то же. Школа, Ксюша. В гости делать уроки. Ночевка. Школа, Ксюша. В гости делать уроки. Ночевка. Так шло ровно до восьмого класса. Нам было уже 13 лет.
Она вернулась из деревни, я был в Москве, как обычно. Я учился. У меня все еще ничего не было, что могло бы завлечь мою бурную молодость. Все лето я подрабатывал, раздавая листовки у метро. Я читал книги, бегая за ними в библиотеку. Ксюша отдыхала. Едва она вернулась, тут же принялась рассказывать, как она отдыхала.
Она бродила по дачным улицам, как и обычно. Как она это делала не первый год. У нее не было друга или подруги, с кем она могла бы проводить летние деньки. Каждый год были разные дети, о существовании которых ничего было неизвестно год спустя. Но тем летом, 2001 года, у нее появились друзья, о которых она с упоением мне рассказывала.
На даче, посреди садоводческого товарищества был небольшой пожарный пруд. Я никогда не был у Ксюши на даче, но почему-то именно этот пруд я представлял очень хорошо. Такой миниатюрный, может метров 20-25 в диаметре. С противоположных стороны вытоптаны подходы к воде. А по оставшемуся периметру растут листья камыша. Сам камыш уже оторвали дети, представляя, что длинные толстые палки – это какие-то неведанные животные. Игры с ними длились один день, а то и меньше, потом сердобольные бабульки выкидывали принесенный в дом детьми камыш, бубня о плохих приметах, о том, что горе-растение привлекает зло.
В мутной, грязной воде у берегов по весне спаривались лягушки, громко голося. Знаете, как звучит лягушачья песня в мае? Громкие, клокочущие звуки, булькающие в разном диапазоне, словно кто-то дует в трубочку, опущенную в стакан с водой. Потом лягушки замолкают. Под листьями водяных растений появляется множество икринок, из которых появляются черные каплеобразные существа без лапок, инопланетного вида – головастики.
Вот на них-то Ксюша и смотрела, сидя у воды, вспоминая мои рассказы об амфибиях. Они казались ей куда приятнее, чем ленточные черви, которых нам показывали на уроках биологии.
Рев машины вспугнул Ксюшу. Она выронила палку, которой ковырялась в илистом дне и отпрыгнула на стоящие позади бетонные камни, оставшиеся когда-то от строительных плит.
На берегу остановился вишневый жигули. Ксюша уже видела эту машину на днях, когда шла из магазина и поглощала вафельный стаканчик с мороженным. Едва машина притормозила, Ксюша увидела, как опускаются темные стекла и, не раздумывая свернула на улицу, проезд на которую был закрыт шлагбаумом. Ребячьи голоса что-то кричали ей вслед, но она лишь ускоряла шаг, чувствуя, как сердце практически выпрыгивает из груди от волнения. И вот теперь эта машина стояла прямо около нее. Двери раскрылись и с двух сторон вышли ребята, лет 17-18 на вид, не старше. Ксюша так и стояла в близлежащих кустах рядом с остатками бетонных плит. Пока трое из них рассматривали мутную воду, один парень подошел к ней. Ксюша рассказывала, как стучало ее сердце. Она ничего не слышала. Ничего кроме тишины и разряжающего ее стука сердца. Парень спросил, почему Ксюша убежала от них на днях и как ее зовут. Он спросил еще что-то. Она ответила. Диалог завязался сам собой. Они договорились, что вечером, часов в девять
Я внимательно слушал и живописно представлял описываемую картину. Мультики смотреть мы уже вряд ли будем – это я понимал потому, что Ксюша пока не расскажет все, что с ней случилось и все, что она пережила и почувствовала, она не оставит мои уши в тишине. Да и бог с ним. Мне было интересно послушать, что такое дача и как на ней молодежь проводит время.
Вечером того же дня Ксюша была озадачена вопросом: стоит ли ей идти на пруд? С одной стороны, ей не очень хотелось. Она всегда была немного застенчивой и ей требовалось больше времени, чтобы найти общий язык с незнакомыми людьми, тем более с такими взрослыми ребятами. И она была близка к решению никуда не ходить.
А с другой стороны, среди ребят Ксюша заметила молчаливого парня, неотрывно смотрящего на водную рябь, пока его друзья проявляли интерес к перепуганной девчонке. Именно его Ксюша хотела увидеть еще раз.
Когда она рассказывала мне о нем, у нее изменился голос. Он стал более тонким, более живым. Я бы даже сказал трепещущим. У нее расширились зрачки, глаза сверкали живостью, пока она рассказывала и постоянно спрашивала, понимаю ли я ее. Понимал ли я, как это здорово? Я кивал головой. Я просто кивал. На самом деле я ничего не понимал. Я даже не был уверен, а нужно ли мне действительно понимать ее эмоцию? И мог ли я?
Она досконально описала внешность того парня. Расписала, какие у него каштановые волосы, какой томный взгляд, зеленые глаза, кожа чуть смуглее, видимо, солнце уже постаралось над загаром. И именно то, что она хотела увидеть его еще раз, заставило ее выйти из дома и оказаться на пруду к 9 вечера.
Там никого не было. И это было чертовски печально. Надев самую лучшую дачную одежду, распустив светло-русые волосы, Ксюша горестно сидела на плитах, как Аленушка на берегу. Сколько прошло времени, Ксюша не знала, но продолжала сидеть. Что или кого она ждала – неизвестно, но чувство, что над ней откровенно поизмывались, набирало мощь с каждой пройденной секундой. Ксюша продолжала ждать.
Под ногами она палочкой изрисовывала пыль, смешанную с песком сухими палочками. Всякие узоры, которые она так любила рисовать на полях в тетрадях на уроках математики, появившейся физики и геометрии. Самые нудные, самые ужасные предметы во время которых Ксюша откровенно страдала. Наверное, страдала так же, как и на тех плитах.
Внезапно, за углом сзади располагающегося холма, плотно засаженным растущим молодняком деревьев, послышался гам. Я спрашивал ее, а какие деревья росли там. Ксюша пожимала плечами. Какая разница? Разве в деревьях дело? Я сказала, что, конечно же, нет, и спросил, что было дальше.
Гам состоял из хохочущих голосов, что-то говорящих и тут же смеющихся. Слышны были и девчачьи голоса, они в основном смеялись.
Ксюша отшвырнула палку и ногой стерла все узоры с песка, вскочив с камня, прикидываясь, что только что пришла, да и вообще, мимо проходила.
Из-за холма показались те самые ребята, которые познакомились с ней днем. Ксюша не запомнила их имена, они перемешались в голове, как не нужные и непонятные формулы. Но вот имя того зеленоглазого парня, с томным взглядом, она выдала сразу: Дима. И стоило ей вернуться к воспоминаниям о нем, как ее лицо опять примерило привычные мне метаморфозы. Я уже понял, что, как только речь будет заходить о Диме, я буду слушать вздохи и смотреть на непроизвольную улыбку.