Я живу в этом теле !

Никитин Юрий Александрович

Я опустился на стул, женщина улыбнулась, и я понял, что сел на то самое место, где вот уже несколько лет постоянно сидело мое тело. А кофе эти годы готовила и подавала эта молодая самка, женщина по имени Лена. Моя недавняя жена, которая сейчас ведет более эмансипированный образ жизни. Это для нее я брился на ночь.

Кухня расширена за счет одной из комнат, а попросту - убрана перегородка, на том конце этой кухни-гостиной диваны и непременная "стенка", пара кресел, работающий телевизор, на экране которого быстро сменяются новости шоу-бизнеса. Лена смотрит неотрывно, глаза блестят, переживает за скандалы и разводы своих кумиров, а я медленно

разделывал ножом и вилкой яичницу. Вообще-то с яичницей, как и везде, где можно обойтись без ножа, надо обходиться без ножа, но мой разумоноситель предпочитал не терять манер даже дома на кухне, чтобы "не расслабляться", и я старался вести себя как он в точности.

Мелькнула мысль, почему это во мне заложены знания и такие, как надо... к примеру, что яичницу без ножа, и почему мой разумоноситель держался иначе, но, прерывая ход мыслей, эта особь вдруг заявила:

– Перестать двигать этими складками на лбу! Ну, подняла раньше, чем обычно. Но я хочу успеть на утреннюю электричку. Зато кофе сварила покрепче. Сейчас проснешься!

Я пробормотал нечто, что можно было понять как благодарность, согласие и даже извинение, и это существо улыбнулось мне, показав белые хищные зубы, спереди резательные, дальше по два могучих клыка сильного плотоядного хищника.

– Я тебе даже про запас смолола! А то по лени начнешь глушить растворимый, а у тебя от него сердце.

– Ага, сердце, - повторил я тупо.

– Не то ноет, не то дергается, - пояснила она, - хоть ты и скрывал! Я же знаю.

– Нет-нет, - проговорил я вынужденно, ибо отвечать что-то надо, горло перехватил страх, что вдруг да перестану говорить на языке аборигенов, но слова протиснулась хоть и хриплые, но внятные.
– Пусть молотый.

Если бы она не была занята своими мыслями, то могла бы заметить, что я не совсем тот, с кем она живет, но ее взгляд как локатор шарил взглядом поверх моей головы, даже смотрел сквозь меня, наконец она заявила решительно:

– Вроде бы ничего не забыла... Вчера все собрала! Пора сажать, пора. Верно?

– Кого сажать?
– пробормотал я.

Она вытаращила глаза, брови изумленно вскинула. Я сразу ощутил себя над пропастью, но ее лицо расплылось в улыбке, показались белые острые зубки среднего хищника, и я с облегчением понял, что эта особь только изобразила удивление:

– Вот ты всегда так!

– Да?
– спросил я.

Она расхохоталась:

– Всегда одно и то же!.. Подумай. Может быть, поедешь?

Я порылся в памяти своего разумоносителяЁ человека или как его там, словом - меняносителя, отыскивая картинки как он себя вел, что говорил. Плечи мои передернулисьЁ из гортани автоматически пошли слова:

– НуЁ ты же знаешь... По мне бы вовсе дачи не было! Я не огородник. По мне лучший отдых на природе - это полежать на диване с книжкой.

Она отмахнулась с пренебрежением. Все людиЁ молЁ кто не ездит на природуЁ ущербные придурки. Дышат дымомЁ выхлопными газамиЁ потребляют экологически нечистую пищуЁ ничего не видят кроме четырех стенЁ портят глаза перед телевизором, а теперь еще и перед компом...

Это я знал, но теперь, в отличие от разумоносителя, был с этим вполне согласен. Однако сейчас не до маленьких туземных радостей. Надо понять, зачем я здесь, что от меня требуется. А дача, это такой крохотный домик с клочком земли далеко за городом, черт с нею. Я и раньше, когда мы еще были в браке, без всякой охоты принял этот подарок от родителей. Гораздо тревожнее

то, что я не знаю, сколько мне отпущено времени!

Прихлебывая кофе, исподлобья оглядывал комнату. Все в приглушенных тонах, Лена предпочитает такой стиль, только на том конце комнаты ярко светится прямоугольник телеэкрана. Сейчас в нем скачут всадники на конях с перьями на конских и своих головах, мелькают озверелые лица, лязг металла, крики, дикое ржание, одни озверелые бородачи рубят и протыкают других озверелых бородачей, в пыль падают раненые, кровь брызжет алыми струйками, страшное зарево пожара, младенцев протыкают копьями и бросают в горящие дома...

Лена, прихлебывая кофе, одним глазом косила на экран. Поморщилась, когда крупным планом заточенный наконечник копья со следами ударов молотка с хрустом вошел в живот девчушки лет пяти. Девчушка закричала, ухватилась обеими ручонками за древко. Всадник с натугой поднял обеими руками копье, лицо побагровело, а жилы на шее вздулись. Но держать истекающего ребенка на копье прямо над головой было намного легче, и он, переведя дух, закричал красивым мужественным голосом о падении тирании злобного узурпатора, вот его последний ребенок, сорная трава вырвана с корнем...

– Рабство, гладиаторы, - произнесла она с сомнением, - странные обычаи Рима... Не знаю, хотела бы я там очутиться даже императрицей! А вот среди древних греков... Эллада, аргонавты, Троянская война, культ красивых женщин...

Глаза ее мечтательно затуманились. Я смолчал. Вряд ли из-за нее разгорелась бы война с Троей. У моего разумоносителя красивая жена, но в древности были другие каноны красоты. Елена Прекрасная - по нашим меркам всего лишь коротконогая толстушка. Даже если сравнивать наших женщин со статуей Афродиты, то у наших и грудь повыше, и бедра пошире, а талия напротив, тоньше...

А что, мелькнула неожиданная мысль, если бы меня посадили в тело древнего римлянина? Или грека, египтянина, ассирийца, хетта? Мчался бы я на боевой колеснице, бросая дротики, возлежал бы в роскошной бане, окруженный рабынями и евнухами... Гм, но я мог бы оказаться и среди приговоренных к казни, а тогда они случались чаще, чем здесь продают мороженое, меня могли бы четвертовать, вешать, распять на кресте...

Плечи передернулись, я ощутил недобрый холодок. В самом деле, я мог бы оказаться и там. Но с другой стороны, можно бы меня перебросить и в века, которые придут. Я мог бы очутиться колонистом на Марсе, на планетах Сириуса, ловцом астероидов в соседней галактике!

Глава 2

После кофе эта особь чмокнула меня в щеку, оставив влажное пятно, подхватила сумку в половину своего роста и вылетела из прихожей. Щелкнул стальной язычок дверного замка, простучали каблуки, затем вдали глухо загудел лифт.

Я тупо смотрел вслед. Надо поменьше двигаться, чтобы не натворить бед. Пока что мне везет, рефлексы моего разумоносителя выручают, но это, скорее, удача, чем моя заслуга. Надо посидеть, осмотреться, определиться, постараться понять...

Итак, я нахожусь в квартире человека. Квартира - это ячейка в огромном улье-доме. Надо мной сейчас, отделенные тонким потолком, спят, совокупляются, едят и испражняются десятки и даже сотни людей, а внизу, там еще несколько этажей, тоже едят, совокупляются, испражняются, словом, живут нормальной жизнью землян. Так они зовут себя, хотя еще чаще - русскими, немцами, финнами, т.е., по группам населения, а еще чаще вовсе по маленьким кучкам, как-то: москвичами, пермяками, урюпинцами...