Я знаю, как ты дышишь

Костина Наталья

Кате, разумеется, нужно было бы прибавить: «Надумаете рассказать правду, обращайтесь», — но она почему-то не желала этой самой правды, которую ей не спешили показывать. И которую от нее тщательно прятали. Что ж, одни любой ценой жаждут докопаться до истины — даже ценой служебного несоответствия, — а другие эту самую истину хотят убрать с глаз долой… Значит, есть что скрывать! Только это не ее, не Катино дело, что бы эта самая холеная Жанна о ней ни навоображала! Думала, небось, что Катя ее будет уличать в несоответствиях, или уговаривать облегчить душу, или мужа с ребенком пожалеть? Нет… и это тоже не ее дело — жалеть чужих мужей! И разбираться в чужих некрасивых делах, тем более когда

эти дела хотят спрятать как можно глубже и никому не показывать! Илья, муж этой молодой и красивой женщины, предпочел угодить за решетку, лишь бы что-то понадежнее скрыть. Но, выходит, тот же самый Илья считает, что у его жены нет никаких тайн, во всяком случае, ничего такого, что нельзя было бы рассказать другим. И он о ней действительно беспокоится, раз утверждает, что некие неизвестные хотят ее убить! Однако при этом не видит никакой связи с тем, что когда-то растратил чужие деньги, а теперь вот, возможно, таким способом его заставляют их вернуть? Антон говорит, что Илья очень умный и даже порядочный… Угу, и Илья умный, и Антон, и она, Катя, умная, а уж про Сорокину и говорить нечего! И тем не менее все они совершают глупые, а местами даже и непорядочные поступки. Такие, что порой и сами этому поражаются… И не счел ли Илья свой приезд к родственникам теперь именно такой глупостью, и не дал ли обратный ход, решив утрясти проблему самостоятельно и велев жене все отрицать? Чтобы спустить потихоньку все на тормозах… которых нет! Черт ногу со всеми ними тут сломит! А заодно и мозги!

— Хорошо, — сказала Катя, вставая и черкая что-то для себя на использованной салфетке. — Простите, что отняла ваше время, — еще раз повторила она.

Жанна Антипенко с видимым облегчением поднялась, но Катя наметанным глазом заметила, что она снова рефлекторно обернулась. Однако за ними все так же никого не было, и кирпичная стена тоже была на месте. Толстая, надежная, ничего не слышавшая стена… Да и слушать тут было нечего, если честно!

Они почти одновременно сняли с вешалки в углу свою одежду и почти синхронно вышли на крыльцо, и тут Катя вспомнила, что не дала этой упрямой Жанне свою визитку.

— Если вы все же захотите со мной поговорить, звоните. — Она протянула замешкавшейся молодой женщине картонный прямоугольничек. Жанна размашисто стала поднимать воротник пальто, и Катя невольно посторонилась от ее маневров.

— Вот черт! — воскликнула та, зацепившись рукавом за серьгу и выдернув ее из уха. То, что произошло далее, Катя не забудет никогда: она слегка отодвинулась, чтобы не наступить на хрупкое ювелирное изделие, а Жанна стремительно начала нагибаться, чтобы поднять сережку, — и в этот момент грянул выстрел. Пуля просвистела буквально рядом с головой Кати и наверняка попала бы в эту глупую, упрямую курицу, если бы та не наклонилась за своим имуществом!

Катя рухнула в ноябрьскую слякоть сама и так шарахнула сумкой по ногам Жанны, что та вскрикнула и упала на колени.

— Лежите тихо! Не поднимайтесь! — прошипела Катя, шаря рукой и пригибая антипенковскую родственницу к самому крыльцу. Сейчас она жалела лишь об одном: что на ней нет бронежилета и что она вообще во все это ввязалась! Раскаивалась она и в том, что обо всем непременно узнает Тим, а также его родители… и ее мама! Мама непременно узнает! И тоже скажет, что ей пора бросать эту работу!

* * *

«Возможно, мне действительно пора все это бросать? — подумала она, глядя на свои изгвазданные блекло-голубые джинсы и безнадежно порванную куртку. — Мне надоело падать и постоянно объяснять людям, что они не правы!»

— Ну что, убедилась наконец, что ты не права? — торжествующе сказала ей примчавшаяся

на стрельбу в центре города Сорокина. А вечером то же самое, или почти то же, ей в категорической форме объявит Тим! Что она не права, и что нужно искать что-то более подходящее ее нынешнему замужнему статусу, и что вполне хватит того, что наркоман, пытавшийся раздобыть дозу, убивал ее при помощи молотка… А теперь вдобавок в нее еще и стреляли! И как уверить Сорокину, что стреляли не в нее, а в эту тихую с виду Жанну, молчком приткнувшуюся в углу? Когда дело это частное и ушлая и к тому же обиженная ею Маргарита Павловна ни о чем таком догадаться не должна? Как говорит Лысенко, сплошной когнитивный диссонанс!

— Вот они себя и выдали! И мы, судя по всему, на правильном пути! А поскольку у этого мерзавца алиби — он сейчас на работе, я сразу проверила, — то, выходит, тут целая шайка и преступный сговор!

Катя только махнула рукой, уныло разглядывая прореху на новенькой куртке.

— Вот ты куртку жалеешь, а он тебе чуть голову не снес! — злорадно утешила ее следователь. — И подружка твоя, наверное, напугалась!

Жанна сидела, отвернувшись. Она так и не оттерла как следует грязь со щеки и теперь невидящим взором уставилась в темное стекло, на улицу, где уже зажглись фонари и сияли лампы криминалистов.

— Когда меня отпустят? — спросила она у Кати шепотом.

Кате очень хотелось сказать, что никогда или, по крайней мере, до тех пор, пока она не вытрясет из Жанны всей правды. Но она стиснула зубы, поскольку рядом победно сопела Сорокина, заполнявшая бесчисленные формуляры и цукающая подчиненную ей команду.

— Вы-то хоть понимаете, что стреляли именно в вас? — спросила она злым шепотом. — Или снова станете рассказывать мне, что это просто совпадение?

На миг Кате показалось, что в глазах молодой женщины промелькнул ужас, но это длилось лишь долю секунды. А затем она сказала:

— Вы так думаете? Совпадение? Но мне кажется, что стреляли не в меня — кому я нужна? — а именно в вас! Напрасно я согласилась на нашу встречу! Пожалуйста, попросите, чтобы меня отпустили побыстрее — у меня, знаете ли, маленький ребенок и вообще семья!

* * *

— У тебя семья! — бушевал вечером Тим. — Семья! Не знаю, как для тебя, но для меня это слово значит очень многое! То тебя по голове бьют, то стреляют! Ладно, когда ты еще жила сама по себе, то могла собой распоряжаться! А теперь нас двое! А может, когда-нибудь будет трое! Но только ты этого не хочешь! Ты хочешь бегать с пистолетом по всему городу и играть в сыщики-разбойники!

Кате не хотелось говорить, что у нее и пистолета-то не было… Ей вообще сейчас не хотелось говорить. А еще ей очень хотелось, чтобы Тим не орал так, а просто сел рядом и обнял ее, и прижал к себе, и пожалел, и уложил в постель, и укрыл, и подоткнул одеяло… И она сейчас же разрушила бы всю уютную конструкцию, и вылезла бы из одеяла наполовину, и притянула бы его к себе прямо в свитере, и он бы сразу забыл, что хочет измерить ей температуру и принести чаю с малиной из сада Катиной мамы, которая, кстати, тоже против ее работы… Все, все против!

Она сидела, уставившись в темное стекло, — точно так же, как сидела два часа назад безучастная, закрывшаяся от нее Жанна… Глупая, как она не понимает, что в следующий раз она не свитер испачкает или колени разобьет — в следующий раз ее непременно укокошат! Почему, почему она ничего не захотела рассказать ей? Один не умеет рассказывать, а другая не хочет! А теперь еще и Тим никак не угомонится!

— Не надо так кричать, Тимка, — упавшим голосом сказала Катя. — Я… я все понимаю! Только… только это не в меня стреляли.