Я. Не. Жертва
Шрифт:
— Что ты на том стуле забыла?
— Плющ резала, — буркнула я и, глядя в его удивленное лицо, пояснила, — для мамы.
— Дай, — он забрал у меня свой платок и сам осторожно приложил к брови, не обращая внимание на мое шипение. Наши глаза встретились, и мы оба внезапно замолчали, не зная, что сказать. Похоже смутилась не только я, что, конечно, было слабым утешением.
— И кто у нас здесь такой фиолетовый и в крапинку? — веселый голос декана разорвал тишину.
Пятницкий отвел глаза, и я с облегчением перевела дыхание.
—
Круглое, доброе лицо светилось улыбкой и пониманием.
— Ларочку мою любимую вы куда, поганцы, услали?
— Толя, — вздохнул Пятницкий, — угомонись. Лариса ушла за льдом.
— О, тоже дело, — декан зашел за свой стол и наклонился над тумбой, — у меня и коньячок есть. Хм, даже лимончик завалялся. Ну что, болезная, — обратился он ко мне, — будешь?
— Толя, — с потрясающим терпением заметил Пятницкий, — ей бы врача….
— Гена, — точно так же задушевно отозвался декан, — она — химик. Мы все болезни спиртом лечим: внутри и снаружи. Держи, зануда, — он протянул стакан другу. — Запей стресс… хотя… мне-то красивые девушки на руки не падают. О, Ларочка, ты как раз вовремя со своим льдом. Будь другом, поделись.
— Так это для Ольги…
— Не переживай, она не против, — он подмигнул мне и нагло забрал у Ларисы Петровны пакет со льдом, бросив пару кубиков себе, Пятницкому и мне. — Да не ворчи, Ларочка, мы и тебе нальем.
— Да идите вы, мне еще приказы печатать, — беззлобно огрызнулась она, прикладывая остатки льда к моему лбу, махнула рукой и вышла.
— На, задохлик.
— Анатолий Борисович, — пискнула я, — не уверенна….
— Тебя не рвет, в обморок не падаешь, значит отделалась легким испугом и объятиями Гены. А стресс лечим старым проверенным способом.
Я сделала глоток. На секунду дыхание перехватило, горло обожгло, а в желудке взорвалась маленькая бомбочка.
— Давай, закусывай, — передо мной оказалось блюдце с нарезанным лимоном, — ну вот и умница. Легче стало?
Легче действительно стало, по телу разлилась приятная теплота, головная боль почти утихла.
— Ну вот и чудьненько, — резюмировал Мохов, — а теперь, ножки в ручки и выметайся из моего кабинета. Реанимация прошла успешно, теперь терапия: Ларочка тебе такси вызовет и проваливай домой.
— У меня через десять минут занятия…. — начала я.
— Я тебя освобождаю. Официально. Давай, давай, домой, несчастье ты мое. И двери за собой закрой.
— Спасибо, Анатолий Борисович, — я встала и с благодарностью посмотрела на любимого декана, — завтра буду на занятиях. Спасибо, — я запнулась и смущенно посмотрела на Пятницкого, — спасибо и вам, Геннадий Иванович.
Мужчина, вольно откинувшийся на спинку дивана, молча кивнул. На секунду, даже на долю секунды, мне показалось, что в его глазах промелькнуло… смятение… смущение…. Не знаю.
А может быть мне просто показалось.
3
Когда за девчонкой закрылась дверь, Толя резко посерьезнел. Вздохнул, снял пиджак, небрежно бросив на спинку кресла, и налил себе еще коньяка.
— Хорошая девочка, — он снова вздохнул, — умная, красивая, но… бедовая. А еще ты к ней постоянно цепляешься. Может уймешься, Ген?
— Уже, — сообщил я. — Хорошая, умная, только безответственная.
— Это тебе кто такую ересь сказал, а дружок? — ехидно осведомился Толя.
— Толь, два семестра она посещала мои занятия в трехразовом режиме. За месяц. На лабораторные вообще рукой махнула. Ты серьезно считаешь, что у меня нет причин ее строго спрашивать?
— Ген, а ты хоть раз задался вопросом, почему так происходит? Почему студентка, у которой 3 тройки за четыре года обучения, две из которых твои, вдруг занятия пропускает?
— Толь, я что, первый год на свете живу или студентов учу? — меня этот разговор начал серьезно раздражать. — Или сам студентом не был? Понятно же….
— Что тебе понятно, придурок? — фыркнул на меня друг. — Соколова в прошлом году деда с бабкой похоронила, сама три раза в больнице отлежала, один из которых в реанимации. Она как должна была, с похорон или с того света на твои лабораторные бегать?
У меня перехватило дыхание. А друг смотрел на меня как на барана и был не так уж далек от истины.
— Так… больничные же…
— А она их и приносила. Лариса копии передала твоей помощнице — Розе Карловне.
А вот это новость!
— Ооооо, так ты их не получил? Так может стоит разобраться со своей помощницей, а не с моей студенткой?
Если то, что сказал Толя правда, а сомневаться в его словах не приходилось, то пора мне с Розой поговорить очень серьезно. Как сейчас я помню тот разговор, 8 месяцев назад, когда моя помощница, поджав губы, сообщила, что Соколова недисциплинированная, дерзкая и безответственная, пропускавшая занятия без причины, да еще и нагрубившая ей. Я тогда девчонку жестко отчитал, а она только фыркнула, развернулась и ушла, бросив сквозь зубы: Крокодил! Тихо, конечно, но я услышал.
Ох как это слово меня вызверило. До трясучки. Мне 40 лет, я заслуженный ученый, читающий лекции по всему миру. Мои научные работы легли в основу многих открытий, а тут какая-то малолетка одним словом пробивает броню моей сдержанности. За последние десять лет ни один человек не мог задеть меня ни словом, ни делом — сильнее, чем ударила жизнь уже вряд ли кто-то ударит. А тут….
И ведь не раз и не два я ставил на место зарвавшихся студентов, осаживал студенток, считающих меня своей законной добычей — ни один курс без этого не обходился. А эта…. Я для нее был просто пустым местом, крокодилом!