Ячейка 402
Шрифт:
След шин, исчезающий в точках дождя, уводил на дорогу. Туда, откуда они приехали. Вне пределов видимости скользил по мокрой трассе крошечный «Фольксваген».
Нехорошо получилось.
Еле нашла свою спальню. Спальных залов было несколько – мужские, женские. Один пустой, заросший паутиной. Хоть номер своей ячейки запомнила, и то хорошо! Первые четыре яруса были плотно заселены, пятый – частично, верхние – почти пустовали, всего несколько ячеек казались обжитыми. Любители экстрима.
Анна поднялась. Застелила простынкой матрас, вдела подушку в наволочку и одеяло в пододеяльник. Аккуратно развесила свои убогие «личные вещи». Кроме этих штанов и рубашки,
Подняла прозрачную страховочную сетку. Поискала, но не нашла никакой шторки, которая могла бы её закрыть от остальных. Как же здесь переодеваться? Ах, да, на входе в спальню – «Ж», как на женском туалете, то есть здесь только женщины. Она переоделась в казённую пижаму, ватиновую, почему-то в детских домиках. Закрыла глаза и представила: мелкий дождь на лобовое стекло, шорох колёс, ритм дворников. Ритм… Где сейчас? Уснула быстрее, чем подумала о сне, и проснулась от стука. Стучали в перегородку со стороны головы. Снизу поднимался разнородный шум – голоса, шаги, смех, щелчки.
– Вставай, – сказали из-за перегородки. – Звонок к подъёму был, не слышала?
Укутавшись в одеяло, Анна попыталась заглянуть в соседнюю ячейку, из которой доносился голос. Но она не решилась высунуться достаточно далеко и увидела только сплошной ряд белёсых сеток. Быстро натянула казённые штаны и рубашку, спустилась вниз.
Женщины, разных форм и размеров, возрастов и запахов, перекликались, но на неё не обращали внимания; обходили её, куда-то спешили. Пошла за ними. Правильно – прежде всего в туалет, в очередь к хлопающим дверцам кабинок. Туалет огромный, это просто какой-то лабиринт с унитазами (снилось?). Десять секунд закрытого одиночества, обиженно надутых губ в кабинке. Щелчок ручки, очередь к умывальникам. Дура – не взяла с собой мыла и зубной щётки. Бог с ними, так – ополоснуть лицо холодной водой. На часах – без десяти семь, пора на завтрак. Уже легко нашла своё место в столовой. Вячеслав, полный техник напротив, и Яна, совсем девочка справа, пожелали ей доброго утра. Анна ответила на приветствие и удивилась: до чего они все одинаковые в одинаковой одежде – мужчины, женщины, старые, молодые.
Дорога обратно всегда легче и быстрее. Шарван ещё раз прокрутил в голове короткий разговор с братом шефа, прикидывая, как удачнее внести его в отчёт. Братом-близнецом. Иногда Шарвану казалось, что Леонид Иванович подшучивает над ним и сам встречает его в Колонии, представляясь не собой. Но в кабинете слишком грязно, Леонид Иванович никогда бы не допустил, не говоря уже о манере общения. Разговор складывался хорошо, почти до конца, когда собеседник ни с того ни с сего рассердился:
– Сам придумал или кто подсказал? Мне теперь вокруг каждого нового кругами бегать? Переодевать, переобувать, пеленать? Что ещё?
Ответил:
– Не сам. Леонид Иванович.
Шеф никому не позволил бы лгать себе в глаза.
Часть вторая
Цифры
11
Первый полный день в Колонии прошёл гладко: несколько знакомств в разных ситуациях: еда, работа, отдых. Внутри грудной клетки Анна словно раздвоилась: одна её половина, как гусеница, завернулась в кокон, закрылась, закупорилась и уснула. Но была тяжёлой, а приходилось носить её всё время с собой. Давила то на переносицу,
Собственное отражение в мутном зеркальце над умывальником Анне нравилось, оно как нельзя лучше соответствовало среде. Немного не хватало привычного одиночества. Такое количество людей сразу – как обожраться после диеты. Кроме того, не хватало какой-нибудь вещи, которую она могла бы положить в своём 402. Личного предмета, какого у других нет. Открытки, например, или камешка. У других она видела пёстрые личные вещи на полках, что-то яркое, как жизнь-смерть-любовь. Как кукла Барби. Но откуда эта красота – не имела понятия, ничего похожего на магазин, лавку, ларёк или бутик она в Колонии не замечала. А у себя не замечала ничего похожего на деньги.
Закончив глажку, поужинав, попетляв по серым коридорам, Анна поднялась к себе в 402. В спальне почти все ячейки стояли пустыми. Народ ушёл развлекаться. Говорят, здесь есть телевидение. Танцы. Компьютерные игры, хоть и устаревшие. Какой-то клуб. Её звали с собой, но она улизнула, спрятавшись в туалетной кабинке.
Теперь лежала, вглядываясь в точки на обшивке перегородки между стойками. Пятнышки. Крапинки. Полосочки. Могла бы лечь хоть поперёк – ячейка позволяла. Сетку подняла. Не потому что боялась упасть, а потому что хотела отгородиться от и так пустой спальни.
Кромка вечера обозначилась людским гомоном. Анна перевернулась на другой бок и наблюдала сквозь сетку, как женщины по-паучьи расползаются на свои места. Новенькие, легко вычислила их по свежим ёжикам на головах, поднимались так же неловко, как она. Их было трое. У остальных получалось лезть почти изящно, не прерывая бесед и жестикуляции. Через некоторое время движение утихло, свет ламп наверху потускнел, смешиваясь со свечением из высокого окна с деревянной рамой. Одиночки ещё прокрадывались тихо на свои места.
Анна уснула вместе со всеми.
Ей снилось, что невидимое, но уловимое в звуке и запахе море входило через развороченные стены гладильной, посреди которой стояла Лиля в чёрном бархатном платье, скрестив на груди руки, и говорила, говорила, а Анна не решалась ей возразить, потому что помнила о её смерти. Раз за разом Лиля повторяла, что не разобралась в ситуации, иначе никогда не допустила бы, и раз за разом просила её простить. Слово в слово, как механизм. Но тут удивилась – почему Лиля говорит мужским голосом. Оказалось, она приняла за Лилю Шарвана. И в тот же момент голос изменился. Стал женским и смутно знакомым, и та же просьба простить, и то же «я не разобралась». Догадалась – её собственным голосом.
Из-за двери спальни выглянул улыбающийся призрак лилипута. Анна улыбнулась – ему и, оказывается, добрым воспоминаниям. Теперь он будет ходить за ней повсюду, по квадратикам пола.
… Анна водит утюгом, а голос Каролины, этой весёлой гладильщицы, всё удаляется и удаляется, потому что Анна почти не спала этой ночью и сейчас засыпает стоя. Каролина всегда рассказывает о своих приключениях, она страшненькая – щупленькая сутулая блондиночка с острым носиком, но мужчинам нравится, и её радует присутствие Анны – Надежда Фёдоровна слушала невнимательно, комментировала непонимающе, а старушки-хохотушки на другой стороне не слышали.