Ячейка

Винсент Ник

Наконец растерзанное тело Шуи было сброшено со сцены, и солдаты стали кричать и улюлюкать. Их аппетит разгорелся, они хотели еще — и сейчас же.

Они начали топать ногами и свистеть, среди кровожадных тварей вспыхнули одна или две драки.

Эйлли стоял рядом с тележкой, совершенно не зная, что делать дальше. Когда поднялся крик, его лицо побелело, глаза расширились. Последнее, что он слышал — как Шуи крикнул «Эй!», выбежав из кухни, но это было несколько минут назад, а эти крики были дикими, злобными и пугающими. Мальчик раньше не слышал ничего подобного. Он все еще стоял,

объятый страхом, когда Маллет протянул ему оружие.

Командир ячейки нес на спине огнемет, а в руках длинноствольный лазган, и, казалось, успел спрятать несколько гранат в карманы куртки. Маллет вооружился своим верным автоганом, а на его плече висел еще один длинноствольный лазган.

— Что…? — начал Эйлли, на секунду вновь обретя дар речи.

— Они там, — сказал Бедло. — Пора.

— Но… — снова заикнулся мальчик. Он трясся, ему казалось, что ноги не слушаются.

Маллет хлопнул Эйлли по спине с такой силой, что едва не швырнул его вперед, хотя, вероятно, это был лишь товарищеский, ободряющий жест, и протянул ему лазган.

Бедло подошел к двери на сцену «Барабана» и поднял указательный палец левой руки: приказ. Потом вытянул ладонь перед собой. Маллет встал рядом с Бедло, готовый к бою, как всегда. Эйлли подумал, сможет ли он когда-нибудь так же быть готов.

В следующую секунду они прошли сквозь двери в темноту театра. Бедло включил зажигательное устройство огнемета, и оранжевый свет выхватил из тьмы ряд врагов, выстроившихся прямо перед ними. Они тоже были готовы, и их было множество.

Эйлли услышал странный дребезжащий звук совсем рядом, заставивший его вздрогнуть. Он медленно поднял руку к лицу — руку, которая должна была держать оружие. Он понял, что этот звук — от его лазгана, упавшего на пол. Он выронил оружие. Он уже не владел собой.

Они видел, как странные злые люди смотрят на него, идут к нему, словно сквозь воду, медленно, неторопливо. Он не видел их ртов, скрытых под странными бесстрастными масками, но слышал долгий, протяжный стон, совсем непохожий на слова. Он не услышал треска лазгана Маллета, но видел отблеск выстрелов из него.

«Что происходит? Во имя Императора… Что происходит?»

Маллет первым открыл огонь. Он сражался всю свою жизнь. Он участвовал в стычках и засадах; он воевал на фронте и отступал одним из последних; он сражался на любом расстоянии, мог стрелять из любого оружия, и переходил врукопашную, когда не оставалось иного выбора. Его не пугал бой с таким множеством врагов, без всякой надежды на победу.

Он стрелял из лазгана почти непрерывно, поражая любую цель, попадавшую в прицел. Смерть не пугала его; она даже не вызывала злости. Он убивал восемь лет на законном основании. Он убивал двадцать лет. Он жил, убивая и, если получится, умрет, убивая.

Бедло выстрелил из огнемета и смотрел на открывшееся перед ним зрелище. Это было не то, чего он ожидал.

Все это должно было быть не так. Как же это случилось? Кто предал их? Где Шуи? Почему он не вернулся, чтобы предупредить их? Сколько врагов стоят сейчас здесь перед ними? Остались ли пути к отступлению? Можно ли еще спастись? Скольких он успеет убить, прежде чем все закончится? Как это случилось? Кто виноват?

Спустя три минуты Маллет с изумлением обнаружил, что еще жив и стреляет.

Босс оставил огнемет и стрелял из лазгана

в толпу врагов, едва различимых во мраке.

Эйлли не смог сделать ни одного выстрела. Его ноги словно приросли к полу, а руки безвольно повисли. Все происходило очень медленно, и ему казалось, что прошли часы с тех пор, как они вышли из кухни.

Твари как-то смогли отделить мальчика от Бедло и Маллета. Более опытные подпольщики продвигались вправо, подальше от сцены и большей части ответного огня врага.

Бедло не знал, попадает ли он в кого-то, если вообще в кого-то попадает, но знал, что в него еще не попали. Как будто специально стреляли мимо. Бедло и Маллет отошли вправо. Мальчик не двигался.

Враги собрались вокруг Эйлли, почти игнорируя двух остальных подпольщиков. Твари начали смеяться и тыкать в него. Они были очень близко. Мальчику казалось, что сейчас он перестанет дышать. Они хотели, чтобы он двигался; он хотел двинуться, но не мог.

Кто-то выстрелил в пол. По крайней мере, Эйлли показалось, что стреляли в пол, но потом он почувствовал что-то на своей ноге. Она была мокрой и горячей. Он боялся посмотреть вниз, но не падал. Что они говорили? Почему он не видел, как двигаются их рты, но слышал их странное рычание? Ни на чем невозможно было сосредоточиться.

Потом один из врагов схватил Эйлли, перекинув через плечо, и по ступенькам поднял его на сцену. Поставив мальчика на ноги, он спрыгнул со сцены обратно в толпу своих товарищей.

Эйлли онемел и не мог двигаться. В глазах все расплывалось, и он даже не мог нормально слышать. Но он больше не был испуган. Просто невозможно так долго оставаться настолько испуганным.

Он был готов делать то, что они от него хотели, но не знал, что это. Он не знал, что Шуи плясал и кривлялся для них. Он не знал, что они хотели развлечься, прежде чем убить его. Он уже должен был умереть.

Внезапно прямо перед ним появился квадрат света. Силуэты десятков монстров вырисовывались на фоне открытой двери, за которой был дневной свет. Вдруг все чувства снова вернулись к Эйлли. Он слышал вой и свист толпы, и видел врагов, повернувшихся к вошедшему. Он чувствовал запах крови Шуи, оставшейся на сцене. Он ощущал боль в раненой ноге. Он чувствовал, как мышцы кишечника сжимаются, и рвота подступает к пищеводу — реакция его тела на ситуацию.

Его движения все еще не были сознательными, но реакция тела заставила Эйлли согнуться и извергнуть содержимое своего желудка на сцену. После этого он уже не мог стоять.

Кто-то из врагов, или заскучав, или будучи раздражен, или просто реагируя на внезапное появление, выстрелил в человека, открывшего дверь театра — и не он один. Высокий седой старик упал под градом огня. Он умер мгновенно, от какого-то из семнадцати выстрелов, поразивших его тело, прежде чем он упал.

Эйлли не узнал человека, пришедшего им на помощь. Он видел лишь темный силуэт на фоне дневного света, содрогавшийся от попаданий лазерных выстрелов. Теперь Эйлли осознавал происходящее, даже более чем в тот момент, когда вошел в кухню театра — и это сознание убило его. Мальчик тихо упал на пол сцены, хотя в него больше не стреляли, и не было никаких признаков, что он сейчас умрет. Неважно, что убило его. Не имело значения, был ли это инсульт или сердечный приступ, разорвался ли какой-то сосуд в его хрупком теле.