Яд Борджиа

Линдау Мартин

Его святейшество был так изумлен справедливостью дона Ремиро, что за все жестокости, допущенные им при исполнении обязанностей, дал ему полное отпущение, - сказал Макиавелли.
– Кроме того, его жена - родственница Колонна.

–  Как мог я забыть об этом?
– задумчиво заметил шут.

–  Нет, благородный господин, при совершении суда и расправы вам такой бессердечный человек был необходим, - возразил Макиавелли.
– И разве он не оправдал вашего доверия уничтожением почти всех разбойничьих шаек в Романье, так что теперь крестьяне могут сеять хлеб вплоть до Сполето?

–  И - что еще больше - собирать его, - сказал

шут.
– Когда я назначал дона Ремиро подестой, я сказал ему, что во всей Италии не должно быть больше ни одного негодяя, кроме меня. Теперь мне говорят, что Ремиро так же нелюбим, как каленое железо, которым мы выжигаем раны, если при таких обстоятельствах он действовал против моей воли, то я знаю, что народ будет рукоплескать от восторга, когда увидит его восходящим на один из им же построенных эшафотов.

–  Тогда я одобряю расправу над ним!
– шутливо заметил посол.
– Никто не имеет права властвовать над другим против его желания, хотя бы это служило ему на пользу. Но, ради Бога, куда же мы забрели?

–  Туда, куда я все время направлял наши шаги, Никколо, потому что даже в дружеской беседе не забываю своих дел. Я хотел просить вас прислать сюда моего немого слугу Зейда, а эта громадная сосна послужит приметой, по которой вы направите его сюда.

ГЛАВА VIII

–  Нет, благородный господин, здесь, в этой ужасной лощине, слишком уныло, особенно после нашего разговора о привидениях, - сказал флорентиец, взглянув из долины на реку, оставленную ими далеко позади.

–  Бросьте мрачные мысли! Герцог Гандийский хорошо устроился на небе, а для нас осталось больше места на земле, - насмешливо возразил шут. Торопитесь, мой добрый Никколо, и пошлите моего Зейда. Смотрите только, чтобы его уход не был замечен, и пусть он захватит с собою собак.

–  Они здесь, благородный господин, - ответил Макиавелли, указывая на собак, с опущенными головами медленно следовавших за своим хозяином.

–  Бедные животные!
– проговорил Цезарь, ласково погладив собак по голове.
– Они не привыкли, чтобы таким образом обманывали их ожидания. Но нечего терять время, Макиавелли, я останусь здесь, пока не передам приказаний Зейду.

–  Но еще раз, прошу вас, будьте благоразумны. Подумайте, прежде чем замыслите что-нибудь против этого молодого человека, - с легкой боязнью в голосе промолвил Макиавелли и плотнее закутался в плащ, словно ночная прохлада лихорадила его.

–  Не беспокойтесь, я просто отправлю Зейда с одним поручением, нетерпеливо ответил шут.

Флорентиец, заметив, что его спутник взволнован и раздражен, почтительно поклонился и пошел. Поднявшись по крутой тропинке, ведущей к монастырю, он не мог удержаться от соблазна остановиться на мгновение на вершине, откуда отчетливо увидел отвесную скалу, у подошвы которой остался Цезарь Борджиа.

–  Тиран, убийца, братоубийца!
– громко закричал он, поскольку не мог больше сдерживать своих чувств, - самый ужасный из всех тиранов! Будь королем, чтобы сделать ненавистными все знаки королевского достоинства, как твой отец стал священником, чтобы сделать отталкивающими все формы суеверий. Соедини неразрывной цепью разъединенные провинции Италии, и, если необходимо, пролей для этой цели море крови! Живи, чтобы объединить Италию, и ты должен будешь умереть, чтобы освободить ее!

И, судорожно сжав клинок кинжала, республиканец шестнадцатого столетия продолжал свой путь.

Но, не дойдя до ворот

монастыря, он встретил того, кого искал. Зейд только один знал, кто скрывался под личиной шута, но он был только мавр и жертва восточной жестокости - нем. Однако молчаливость была одним из тех качеств, которые Борджиа особенно ценил и потому мавр был особенно удобен для целей своего господина. Он числился при Борджиа скороходом, но в Риме молва называла его душителем и, хотя никто никогда не видел его в этой роли, все же слухи об этой его деятельности носились самые удивительные. Еще более чудесные рассказы ходили о способности Зейда бегать, это очень ценилось в те времена в скороходах. О Зейде рассказывали, между прочим, что он бегом не раз догонял на охоте оленя и без всякого вооружения клал его на месте.

Наружность "душителя" вполне соответствовала рассказам о нем.

В нескольких словах, понятных мавру, Макиавелли передал ему поручение господина, и мавр с такой стремительностью поспешил к Борджиа, что флорентиец готов был поверить, что он свернулся, как перекати-поле, и скатился в долину.

Душитель быстро добрался до указанного места, где его повелитель беспокойно ходил со скрещенными на груди руками взад и вперед.

–  Зейд, ты устал, бедный пес, и мне очень не хотелось бы снова посылать тебя в горы, - ласково проговорил Цезарь при виде скорохода.
– Но я знаю, что ты любишь меня! Разве не я вымолил тебе жизнь, когда султан Зем занес над тобой саблю и хотел снести голову!

Раб фыркнул, как лошадь, почуявшая опасность, и этим выразил свое признание.

–  Ты должен быть еще сегодня ночью в Ронсильоне, - начал снова Цезарь, переходя в повелительный тон.
– Там в крепости ты найдешь подесту Романьи, дона Ремиро д'Орно, ожидающего моего прибытия. Возьми это кольцо в доказательство того, что ты пришел от меня, и передай ему мой приказ: он должен немедленно отослать дона Мигуэлото со всеми испанскими солдатами, которые не нужны для защиты крепости, с таким расчетом, чтобы они могли рано утром присоединиться ко мне.

Зейд низко поклонился, взял перстень и в знак почтения и послушания положил его на голову.

–  Ступай по течению реки до Нарни, откуда ты знаешь дорогу, - продолжал Цезарь, Скороход хотел идти, но Борджиа быстрым движением удержал его. Смотри, не теряй времени! Через час луна скроется за горами, и, лишь только исчезнет ее последний луч, я пошлю по твоему следу собак. И, если ты остановишься на дороге, чтобы улечься спать, ты знаешь, кто поднимет тебя.

Со знаками глубокого уважения мавр поклонился еще раз, как будто высказанная мера предосторожности была в порядке вещей, пустился как стрела из лука и почти моментально исчез из глаз.

Цезарь решил, по-видимому, исполнить свое обещание, так как остался на месте. Несколько мгновений он стоял, погруженный в свои мысли, а затем снова стал беспокойно ходить взад и вперед по поляне, не обращая внимания на то, что собаки следовали за ним по пятам.

Вдруг животные тихо завыли, вытянули морды по ветру и задрожали всем телом. Цезарь посмотрел на них, а затем взглянул по направлению, откуда собаки опасались, по-видимому, чьего-то появления. Он ожидал увидеть волка или кабана, или какого-либо другого хищного жителя гор, но некоторое время и его орлиный взор не мог ничего рассмотреть. Вдруг в некотором отдалении на берегу реки показалась темная фигура с человеческий рост, но неопределенных очертаний.