Яд Борджиа

Линдау Мартин

В эту минуту раздался громкий голос проповедника. Он читал еврейские тексты и переводил их на латинский язык. Этот голос заглушил все другие, и потому Альфонсо не мог расслышать, что ответил крестьянин на последний вопрос паломника, который зашел глубже в ворота и очутился так близко от рыцаря, что тот мог слышать каждое его слово.

–  Ах ты негодяй, собака!
– раздраженно заговорил паломник, - ты осмеливаешься не слушаться меня! Разве ты забыл, кто я такой?

–  Ах, синьор, я думал, что это был сам ангел в наряде иоаннита, которого Господь

послал на землю для того, чтобы помешать моему намерению! ответил бандит, дрожа от страха и холода.

–  Дурак, неужели ты думаешь, что ангел прикоснулся бы к тебе, не уничтожив сразу?
– нетерпеливо заметил паломник.
– Так ты говоришь, что незнакомец был в костюме иоаннита? Хорош ангел! Как бы там ни было, я сделаю из тебя черт знает кого, если ты осмелишься противоречить мне. Скажи, сколько тебе нужно еще заплатить?

–  Даже целая груда золота не соблазнит меня!
– возразил бандит.
– Но я - честный человек и не хочу даром получать вознаграждение. Пусть дон Мигуэль проводит меня в катакомбы, и я верну ему те деньги, которые получил в задаток. Святого монаха оберегает Сам Господь Бог...

–  Святого, святого!
– насмешливо передразнил бандита паломник.
– Знаем мы его святость! У него на груди крест, а в сердце дьявол. Разве святой стал бы возбуждать жену против мужа? Это он зажег в ее душе ненависть к ее первому мужу Сфорце, а теперь мешает свадьбе Орсини. Мы все прекрасно понимаем, что он стережет ее точно дракон, охраняющий скрытые сокровища.

Альфонсо с напряженным вниманием слушал слова паломника, в которых ясно звучала ревность. Он не сомневался больше, что видит перед собой Цезаря Борджиа.

–  Я ничего не знаю о драконе и скрытых сокровищах, - угрюмо пробормотал бандит, - но клянусь, что никогда не подниму меча на этого святого человека.

–  Дурак!
– скрежеща зубами от злости, воскликнул паломник.
– Как ты не понимаешь, что убийство этого проклятого монаха вызовет такое возмущение, что у тебя и твоих людей, которые рыскают вокруг, появится возможность набрать столько денег, что вы обогатитесь навеки?

–  Навеки!
– нерешительно повторил бандит.
– Но право, я ничего не могу сделать, синьор. Вы видите, что этот инок окружен почетной стражей с обнаженными мечами. Я ведь думал, что встречусь с ним в темной, узкой улице. Да и я только что поклялся, что не подниму на него меча.

–  Да, ты, Джованни, поклялся, не поднимать на него меча, но ведь ты подстреливаешь своим ружьем летящего мимо орла, - быстро проговорил паломник.
– Где оно? Ты всегда носил его на своем плече.

–  Я продал его англичанам, - ответил бандит, - я предпочитаю расправляться мечем и палкой.

–  Мне кажется, я могу доставить тебе оружие, - заметил паломник.
– Вон там стоит какой-то путешественник и не отрывает взор от еврейки. Я пойду к нему, а вы оба спрячьтесь в воротах.

Мигуэлото и бандит очутились почти рядом с принцем Альфонсо, но из-за кромешной тьмы не заметили его. Рыцарь был очень доволен этим обстоятельством, так как, несмотря

на свою храбрость, не хотел бы иметь дело с такими противниками.

Человек, на которого указал Цезарь, действительно старался обратить на себя внимание красивой еврейки. Он улыбался ей, кивал головой, делал гримасы. Его четырехугольный лоб и круглый подбородок выражали дикое упрямство и жестокость. По костюму его можно было принять за немецкого рыцаря.

–  Я замечаю, синьор, что у вас хороший вкус, - обратился Цезарь к немецкому рыцарю, вежливо поклонившись.
– Действительно, трудно найти более лакомый кусочек.

–  Несмотря на то, что эта еврейка больше похожа на восковую фигуру, чем на живую женщину!
– ответил рыцарь чистейшим итальянским языком.

–  Она отравлена запахом лекарственных трав и минералов. Было бы благодеянием вырвать ее из этой среды.

–  Я очень желал бы, чтобы в гетто произошел погром, - весело заметил немецкий рыцарь.
– Пусть бы тот брал еврейское золото, кому оно нужно, а что касается меня, то я ограничился бы этой евреечкой. К сожалению, я ничего не могу предпринять, на меня наложено покаяние вот тем строгим монахом.

–  Вероятно, вы совершили какое-нибудь преступление, если вам понадобилось заступничество духовного лица?

–  Я избавил старика от нескольких неприятных месяцев жизни! равнодушно ответил немецкий рыцарь.
– Однако, раз ты мне предлагаешь отвечать на твои вопросы, то позволь спросить, что заставило тебя прийти в Рим в качестве паломника? Наверно, ты тоже отмаливаешь какой-нибудь грех?

–  Говорят, что я убил своего брата!
– таким же равнодушным тоном ответил Цезарь.

–  А я - только дядю!
– весело заявил рыцарь, по-видимому, очень обрадованный, что его преступление оказывается даже менее значительным, чем его собеседника.
– Правда, дядя воспитал меня и ласкал, как собственного сына, но нельзя же вечно ждать наследства.

–  Понятно, - согласился паломник.
– Старики никогда не хотят умирать вовремя. Я вижу, что ты - солдат и храбрый малый, а я большую часть своей жизни был священником. Тем не менее, я выполню то, о чем ты еще дерзаешь думать.

–  А о чем я думаю?
– удивленно спросил немец.

–  Ты думаешь, как легко можно было бы взобраться на балкон и поцеловать еврейку, к величайшему ужасу ее проклятых единоверцев.

–  Да, говорят, что евреи предпочитают, чтобы им наплевали в лицо, чем взглянули на их жен и дочерей. Однако, ты угадал мои мысли!

–  А хочешь держать пари, что ты не решишься исполнить свое желание, а я сделаю это!
– подзадоривал паломник.

–  Эх, как бы я еще решился, если бы не епитимья, наложенная на меня духовником. Он приказал мне не поднимать ни на кого оружия, я имею право бороться только с язычниками.

–  При чем тут оружие? Ведь ты собираешься не убить, а только поцеловать еврейку. Кроме того, разве евреи не язычники? Подержи мой посох, и я на твоих глазах взберусь на балкон и познакомлюсь с красавицей.