Яд
Шрифт:
Фру Венке, надо сказать, вела себя за последнее время крайне странно. Она была словно сама не своя. Казалось, что в жизни ее произошло что-то еще, помимо увлечения Мордтманом. Внутренняя тревога, охватывавшая все ее существо, перешла, наконец, в полную уверенность, наполнившую ее мучительным горем. Она стыдилась этого горя и тщетно пыталась его подавить. А заключалось это горе в том, что у нее уже больше не оставалось сомнений: ей снова предстояло родить ребенка.
Прошло несколько дней, в течение
В эти дни Мордтман отступил в ее мыслях на задний план. Теперь она главным образом думала только о том, что ей предстояло: она еще раз должна стать матерью.
В те годы, когда Абрахам был еще совсем крошечным ребенком, она страстно хотела, чтобы у него была еще и сестренка. Но шли годы, и она отказалась от этого сомнительного счастья. Ведь теперь ее взгляды изменились, и она была рада, что у нее всего лишь один ребенок, за которого она несет ответственность.
Да и муж ее теперь вряд ли порадуется, узнав о такой ее новости.
Но более всего Венке удручала мысль о ее отношениях с Мордтманом. Эта мысль была ей просто невыносима. Фру Венке краснела всякий раз, когда вспоминала об их последнем вечере.
Он целовал ее и нашептывал, что она принадлежит только ему. А что она ответила ему на это? И как она должна была поступить в этом случае?
Эти мысли угнетали ее, и она даже была близка к отчаянию. Она не могла оставаться с ним один на один. Что ей следовало сделать? Кого выбрать? Ей казалось, что рассудок ее не выдержит такого испытания.
Как-то вечером, в сумерках, ей захотелось подвести итог прожитой жизни. Она уселась на диван и приказала служанке никого не впускать, в том числе и господина Мордтмана.
Но ей стало страшно думать о своей жизни. Ей казалось, что она уже погрязла во лжи. Ведь прежде она была такой бесстрашной во всех своих действиях, не допускала никаких компромиссов и требовала от всех полнейшей правдивости и отсутствия фальши. Она полагала, что правда поможет и ей и людям честно пройти сквозь жизнь, которая до краев заполнена трусостью и ложью.
И вот теперь она сама погрузилась во всю эту житейскую грязь. Была ли она теперь цельной и искренней в своих отношениях к людям — к тем людям, с которыми она была связана самыми крепкими узами?
Она решила мысленно обозреть все эти отношения, одно за другим, — и прежде всего Венке задумалась о своем сыне.
Что произошло с Абрахамом? Прежде она была с ним близка и замечала даже самое малейшее движение его души. Прежде она так отчетливо понимала каждую мысль, каждое сомнение, которые зарождались в его юном уме.
А теперь? Что знает она теперь о своем сыне?
Нет, это слабое утешение — сказать, что его отобрали от нее! Именно это она должна была предотвратить! Надо было неотступно оберегать его, еще крепче держать мальчика в чистом и ясном воздухе
Ведь когда ее сын был совсем маленький, она тысячу раз обещала себе до конца довести эту борьбу за него. И вот он теперь вырос. И больше всего нуждается в том, что она обещала. А разве она может ему сейчас сказать: «Вот перед тобой — твоя верная мать!»
Разве может теперь Абрахам чувствовать к ней то же доверие, что и раньше?
— Нет, — громко произнесла Венке. И эти ее слова глухо и печально прозвучали в пустой комнате. — Нет, не может.
Да, нет никакого сомнения — она проиграла. Она проиграла и тогда, когда произошел этот инцидент в школе, проиграла и в вопросе о конфирмации. Она отказалась от своих принципов, изменила самой себе. И навсегда потеряла доверие сына. Он прежде никогда не видел ее неуверенной и колеблющейся. Но в этих двух случаях — самых значительных в жизни Абрахама она потерпела поражение.
И чем, какими мотивами она оказалась побеждена? Боже мой! Все эти мотивы и доводы казались ей теперь такими жалкими по сравнению с ее высоким долгом перед сыном. Но нет, не в этих доводах дело. Не доводы, а Мордтман отнял у нее все ее силы. Это из-за него, поглощенная им, она оставила сына. Оставила? Не оставила, а предала сына!
Венке задумалась о своих отношениях к Мордтману. И теперь эти отношения показались ей грязными и недостойными. Да, конечно, она любила его. И даже временами ей казалось, что это счастье — принадлежать ему, быть рядом с благородным и смелым человеком, свободным от предрассудков и лжи.
Но все же, была ли Венке готова пожертвовать ради него своим домом, своим добрым именем, своим сыном, своим положением и мужем? И когда она взвесила одну за другой все эти ноши, которые ей приходилось нести, а затем боязливо взглянула на свою любовь, то сам собой получился вывод: она слишком немолода, чтобы отдаться этой ни с чем не считающейся любви, которая искушала блаженством и была требовательна, как долг. Она достаточно хорошо знала жизнь и поэтому не строила себе никаких иллюзий; помимо того, она была слишком порядочна и верна семейному долгу.
Однако мысль о том, что ей придется продолжать прежнюю жизнь с мужем, показалась ей еще более невыносимой. Она содрогнулась от всей той фальши, которую Карстен нес с собой. И поэтому спасти ее, все ее внутреннее существо, мог только разрыв — разрыв со всей его болью, нестерпимой и оздоровляющей. Только после разрыва могла у нее начаться, невзирая ни на что, новая жизнь — жизнь с Мордтманом.
И вдруг оказалось, что она не могла пойти на разрыв с мужем — ведь она ожидала ребенка.
На мгновенье Венке забыла всю свою печаль. Она почувствовала острую жалость к этому будущему ребенку, которому его мать не протягивала навстречу рук с нетерпением и любовью и которому вообще никто не будет рад.