Ядерный будильник

Гайдуков Сергей

— Вот и славно. А я тебе расскажу о другом важном деле. Пойдём.

Она взяла его под руку и повела за собой, сдержанно улыбаясь. Харкевич проводил их рассеянным взглядом — Морозова выглядела сейчас как искушённая дама, увлекающая с собой молодого неопытного приятеля, чтобы посвятить его в некие деликатные тайны. Это было волнующе-непристойным зрелищем, и Харкевич ещё больше вспотел.

Это при том, что бронежилет пока лежал в чемодане. Будущий аукцион становился для Харкевича форменным кошмаром.

2

— Только без фокусов, — услышал Бондарев голос «бухгалтера». —

Я имею в виду: держите себя в руках. Дело такое, азартное. Многие не выдерживают, срываются, начинают рвать рубашки на груди, лезут в драку…

— У вас же там наверняка будет охрана, — сказал Бондарев. — Они разнимут, успокоят, зашьют порванные рубашки.

— Само собой, — согласился «бухгалтер». — Но все равно неприятно. Знаете, вроде бы сидят солидные люди, и вдруг… Остаётся неприятный осадок. Кому-то из участников это настолько не понравится, что он не захочет больше с нами работать. Это убытки. Понимаете? Поэтому, если вы не уверены в крепости своих нервов, могу предложить кое-что успокоительное…

— Я справлюсь, — сказал Бондарев. — Но на всякий случай держите ваши таблетки наготове. Кстати, если вдруг мне посчастливится приобрести ваш товар… Как далеко распространяются ваши транспортные услуги? Хотя бы из Москвы вы мне его вывезете?

— А товар не в Москве, — сказал «бухгалтер». — Это слишком серьёзная вещь, чтобы подвергать её лишнему риску. Поэтому с вывозом проблем не возникнет. Мы поедем на тот склад, где вы уже были… Это не в Москве, хотя и рядом.

«Интересно, — подумал Бондарев. — Это он мне сейчас врёт, продолжает страховаться или как перед солидным клиентом может слегка пооткровенничать?»

Так или иначе, мини-вертолёт продолжал свой путь в летнем небе, машины наблюдения, сменяя друг друга, тоже держали след.

И в любом случае у них ещё оставался Алексей. Бондарев, правда, не знал — это слишком много или слишком мало.

А Дюк не мог его проконсультировать. Потому что был занят другими делами в совсем другом месте.

3

— Важное дело, — негромко произнесла Морозова. — Что у него там за важное дело?

— Ну… — Алексей чувствовал себя сейчас очень неуютно. Вроде бы его касалась нежная женская рука — легко и непринуждённо, но ощущение было как от сомкнувшегося на предплечье капкана. — Он сказал, что нужно убрать одну телку…

Алексей знал, что лучшая ложь — это 99 процентов правды и один процент недоговорённости. Пусть собеседник сам придумает себе неправду, в которую готов поверить.

— Телку? Ты хотел сказать — девушку…

— Ну да.

— Не пытайся выглядеть глупее, чем ты есть.

— Я не…

— Давай присядем.

Морозова завела Алексея в офисный кафетерий, который сейчас был пуст, — до обеда оставалось ещё много времени. Их руки расцепились — к облегчению Алексея, — и они сели за пластиковый стол, оставаясь по-прежнему на пугающе близком расстоянии.

— Мамонт поехал убивать какую-то девушку? Зная, что сегодня у нас важное мероприятие на складе…

— Он сказал, что это должен был сделать я, — виновато сказал Алексей.

— Но он не взял тебя с собой, — сочувственно проговорила Морозова. — Он не доверяет тебе, так? Ну ничего,

у меня есть для тебя другое важное задание.

— Какое?

— Важное. Чтобы ты получше его понял, я расскажу тебе кое-что. Постарайся не заснуть, — усмехнулась Морозова. — Когда мне было лет одиннадцать-двенадцать — это то, что сейчас называется тинейджерским возрастом, — мне больше нравилось бегать с мальчишками, чем проводить время с девочками моего возраста. Не потому, что мне нравилось лазить через заборы, падать с велосипедов, обдирать коленки об асфальт или драться. Секс меня в то время тоже особенно не волновал, их тоже. Что же меня тянуло к мальчишкам? Мне нравилось, что в отношениях между парнями было такое понятие, как «верность». То есть, если ты считаешь кого-то своим другом, ты хранишь ему верность, ты не предаёшь его. А в женской среде само понятие «предательство» лишено смысла, потому там нет прочных дружеских отношений, там все легко рвётся из-за самых что ни на есть глупых вещей — из-за мужчин, случайного обидного слова, сплетен… А там, где нет верности, там не может быть предательства. Ты меня понимаешь?

Так вот, когда я стала взрослой, то поняла, что во взрослом мире, независимо от того, мужчины это или женщины, господствует женский тип отношений. Тот, где нет верности и нет предательства. Где сегодня тебе улыбаются, держат за руку и клянутся в вечной дружбе, а завтра подкладывают тебе мину в автомобиль и не считают это предательством, потому что прежняя дружба не была настоящей. Мне это всегда очень не нравилось. Я понимаю, что изменить мир не в моих силах, но по дурацкой детской привычке я всегда старалась работать с мужчинами, надеясь, что они всё же не до конца испорчены, что в них сохранилось что-то от детской верности друзьям. И всё-таки раз за разом мне приходится переживать их очередные предательства. Они совершают их и не замечают. Мне же каждый раз очень больно. У меня буквально разрывается на куски сердце. Мне хочется покончить с собой, — Морозова внезапно выложила на стол «вальтер». — Или, на худой конец, кого-нибудь убить. К сожалению, у меня слишком развит инстинкт самосохранения, поэтому я так и не убила себя. Зато те, кто предавал меня…

Она замолчала, глядя куда-то мимо Алексея, а Алексей смотрел на пистолет, лежавший на столе ровно посредине. Смысл долгой речи Морозовой он перестал понимать где-то с середины, как только прозвучало слово «предательство».

Это слово заставило его выпрямиться в неудобном пластиковом кресле. Появление «вальтера» заставило его лоб зачесаться — словно в предчувствии пули.

Пустой кафетерий выглядел теперь совсем иначе — как специально подготовленное для убийства помещение. Кровь с напольных плиток смоется легко.

— Поэтому так важно то, что я тебе сейчас скажу, — снова заговорила Морозова. — Чтобы ты не подумал и не почувствовал…

— Вас кто-то предал, — сказал Алексей и неожиданно для себя уставился прямо в глаза Морозовой. Та улыбнулась и медленно отвела взгляд.

— Не меня лично. Всех нас. Всю организацию.

— Не может быть.

— Тебе не так много лет, а значит, ты ещё должен хотя бы немного помнить эти чувства… Верность и предательство.

— Я помню.

— Значит, у тебя не должно быть сомнений.