Ядерный принц
Шрифт:
– Все мы под богом ходим. Анне вот тоже уже лет пять назад поставили диагноз. Предрекали - года не проживет. Слава богу, пока нормально, - сказал хозяин.
– Только давайте не будем об этом, - прервала грустную тему хозяйка.
– Живым - жить и веселиться...
Забинтованный покружился, покружился по комнате, и Сан Саныч не очень-то удивился, увидев, что он пристроился рядом. Как только забинтованный сел, хозяева и гости, почему-то взявшись за руки, как в хороводе, цепочкой вышли из комнаты. Сан Саныч попытался встать и последовать за ними, но какая-то сила властно удерживала его. В это время человек в маске наливал себе бокал. Руки у него тоже были забинтованы, причем каждый палец отдельно, и в одном месте между бинтов
– Они пошли смотреть новую компьютерную игрушку, каким-то знакомым, успокаивающим голосом произнес человек в бинтах.
– Она есть на твоем компьютере. Твое здоровье, - сказал он, приподняв бокал и кивнув Сан Санычу. Не дожидаясь ответного жеста, понес бокал к забинтованному рту. "Интересно, и как он будет пить через бинты,"- подумал Сан Саныч. Однако незнакомец как ни в чем не бывало немного отпил и продолжил: - Там, в компьютерной игрушке, еще есть такой ублюдочный убийца. У него пистолет, ружье, лазерная пушка. Бегают быкоподобные и летающие монстры всякие и горы трупов валяются. Мерзопакостное зрелище, смею заметить.
Голос забинтованного не понравился Сан Санычу сразу. Вернее не сам голос, а манера говорить. Сан Саныч терпеть не мог этого слегка развязного тона, будто бы говорящий считает, что он знает все и что на все вопросы в мире существует только одна единственно верная точка зрения. При этом забинтованный почему-то еще и говорил голосом уставшего человека, которому надоело произносить прописные истины. "Самоуверенный болван,"подумал Сан Саныч, однако, возможно, что произнес эти слова вслух, поскольку незнакомец повернул к нему прорезь для глаз. Из-за темноты глаз видно не было, и Сан Санычу почудилась вместо них зияющая пустота. Комната освещалась неровным светом только одной свечи, которая горела на противоположном конце стола. Забинтованный как раз и располагался между Сан Санычем и светом. Сан Санычу почему-то стало зябко. Незнакомец отвернулся и снова отхлебнул из бокала.
– Зря ты так, - наконец нарушил он затянувшееся молчание: - Я же ради тебя пришел. Объясни мне, пожалуйста, если сможешь, - последние слова прозвучали с издевкой.
– Что ты делаешь в этой великолепно скучной компании добропорядочных граждан? Даже слепой увидит, как тебе тошно.
– Мне вообще тошно жить, - как-то невольно вырвалось у Сан Саныча.
– Перед отъездом сюда видел на Невском у метро воззвание белых братьев, предвещавшее скорый конец света, так, веришь ли, обрадовался - недолго мучиться осталось.
– Ну и дурак... Прости, я не хотел тебя обидеть. А если вдруг смерть не конец, и если снова воскрешение, и ты опять, беспомощный и глупый, как свеженародившийся младенец, наделаешь в жизни миллион ошибок, не отдавая себе в этом отчета, и шишки снова посыплются на тебя?
Сан Саныч удивленно таращился в сторону забинтованного. Вероятно, вид у него действительно был глуп, как у младенца, поскольку Сан Санычу почудилась усмешка под бинтами. Забинтованный допил свой бокал и добавил глухим серьезным голосом:
– Ты можешь, если захочешь, воскреснуть сам и сейчас, ты уже достаточно мудр и осторожен, и судьба будет благосклонна к тебе. Однако ты сам уже предостаточно навредил себе. Враг человека - только сам человек. Уже полгода ты, своими мыслями методически убиваешь в тебе жизнь. Ты сейчас как улитка на склоне. Может быть, выкарабкаешься из ямы наверх к солнцу и травке, а может быть, и скатишься на дно в вечный мрак. Однако я прошу, выкарабкайся. Я столько времени убил на тебя и мне так не хочется все начинать заново. Ты еще не прошел свой путь. Еще не сделал главного.
Он опять "смотрел" на Сан Саныча, и указательный палец его правой руки был характерным жестом поднят вверх.
– Кто ты?
– В Сан Саныче зародилась смутная надежда, что вот, наконец, у него появился шанс разрешить нелепую загадку бытия, которой он мучился всю свою жизнь. Решить проблему одинокого странника, блуждающего
– Кто ты? Кто ты? Кто ты?
– Самоуверенный болван, - донесся шепот в ответ.
Глава 4
...И так прозрачна огней бесконечность,
И так доступна вся бездна эфира,
Что прямо смотрю я из времени в вечность
И пламя твое узнаю, солнце мира.
И неподвижно на огненных розах
Живой алтарь мирозданья курится,
В его дыму, как в творческих грезах,
Вся сила дрожит и вся вечность снится...
(Афанасий Фет )
Конференция, организованная аризонским университетом, успешно близилась к своему завершению. Ученое сообщество бурлило и гудело, как растревоженный пчелиный улей. Сан Саныч утонул в море докладов, запутался в невероятном множестве произношений одних и тех же слов с японским, немецким, китайским и всеми остальными акцентами, во множестве американских говоров, которые столь же напоминают английский наших учебных пластинок, как ишак - арабского скакуна. Ему безоговорочно удавалось понимать английский только в русском варианте, а доклад Алисовского просто привел в восторг. Энгельс Иванович не утруждал себя нюансами произношения, поэтому "кривая" в его интерпретации звучала как "курва", а "рисунок" как "фига", и изобилующий "курвами" и "фигами" доклад вызвал веселье у всей русскоязычной части аудитории. Для солидности Алисовский, как заправский американец, после каждого предложения произносил О'кей, то ли уговаривая себя, что все замечательно, то ли окружающих. Вообще "ОК" - самое распространенное слово, употребляемое в Америке, причем удивительно заразное. Хватает недели пребывания в этой стране, как ты замечаешь, что по делу и не по делу, и в английском и в русском разговоре, и даже в телефонном звонке родителям из тебя так и прет это несносное ОК. Может, поэтому у них все и ОК, что они только и говорят ОК?
Сан Саныч много общался с коллегами. Как ни странно, ему удавалось находить с ними общий язык. Обнаружилась удивительная закономерность. Оказалось, что свобода общения на английском языке у Сан Саныча возрастает пропорционально количеству выпитого спиртного. После банки пива он сходу в самолете по-английски написал свой доклад, а после бутылки водки был готов общаться хоть с королевой Англии.
Чернильным южным вечером американский профессор Дон собрал под пальмой в уютном дворике своего дома интернациональную компанию. Одинокая лампа, свешивающаяся, как удав с пальмы, создавала над столами узкий конус света, в котором сверкающим роем порхали мотыльки. На столах было пиво в небольших бутылочках, бокалы с вином и чипсы цветом от золотистых до фиолетовых. Славик утверждал, что фиолетовые чипсы сделаны из мякоти кактусов, но остальные, скорее по привычке, ему как-то не верили. Вокруг столов за плотными кронами цитрусовых деревьев стояла ночь с гирляндой из разноцветных лампочек в распущенных волосах.
Разговор на том конце стола, где сидела русскоязычная компания, все время сбивался с английского на русский. Конференция заканчивалась, близилась разлука. И если немцы, японцы, китайцы дружными группами разлетались по своим странам, то русские разлетались по одному и в разные стороны: в Австралию, Италию, Японию, Калифорнию... Велика ты, Россия, и по всему миру разбросаны дети твои... Удастся ли еще когда-нибудь свидеться? А если и удастся, то где? Печаль близкого прощания уже витала вокруг. И как бы напоминанием того, что это не Россия, над небольшим профессорским домиком и густо заросшим садом начал кружить патрульный вертолет. Его луч то скользил по машинам, плотной группой стоящим у кустов вдоль газона, словно пересчитывая их, то пытался пробиться сквозь густую растительность над головами людей. Убедившись, что все в порядке, вертолет полетел дальше, и шум его мотора затих вдали.