Ядовитая боярыня
Шрифт:
— Иордан из Рацебурга? Вот так дела! — воскликнул Флор, узнав новость.
Лаврентий слушал молча, хмурился, думал о чем-то. Пафнутия с Натальей не было — остался в трактире, болтать, повествовать о чудесах, раздавать благословения и принимать милостыню. Животко вернулся с Гвэрлум домой, был накормлен и отправлен обратно — на тот случай, если Пафнутию вдруг понадобится помощь.
— Теперь вопрос: что Иордан делает в Новгороде, — сказал Вадим.
— Вероятнее всего — шпионит в пользу ордена, —
— Может быть, у них с Глебовым дела, — предположил Вадим.
— Какие? — в упор спросил Флор.
— Ну… Не знаю. Этот Глебов — подозрительный тип. У него Неделька познакомился со своими убийцами…
— Глебов подозрителен только этим, — сказал Лаврентий. — А по всем остальным обстоятельствам он — очень хороший человек.
— А кто Харузина беспощадно эксплуатирует? — зачем-то вставил Вадим, сам понимая, что говорит глупости.
— Харузин — слуга его, ему поручили работу и ничего больше, — возразил Флор. — Кормят, одевают, зря не наказывают.
— Мне вообще не нравится, что Серега там застрял, — сказал Вадим.
— Скоро все прояснится, — вздохнул Флор. — Все-таки непонятно, для чего ливонец к Глебову приходил…
— Может быть, это вообще другой, — предположил Лаврентий. — Может, Иордан здесь по одному делу, а тот ливонец, что у Глебова столовался, — совсем другой человек…
— Нет, ребята, — вздохнул Вадим. — Я сердцем чую: Иордан у Глебова был.
— Ага, — подал голос Животко.
Все резко повернулись в его сторону.
— Ты еще не ушел? — сердито воскликнул Флор. — Я тебе велел уходить к Пафнутию!
— Да я сейчас, — отозвался мальчик. — Я тут слушал… Интересно же, о чем вы разговариваете! Наталье вон можно, а я чем хуже? Она — баба, ей вообще…
Он замолчал, потому что Гвэрлум ловко отвесила ему звонкую затрещину.
— Сам ты баба! — отчетливо выговорила Гвэрлум.
— Она — темный эльф, — сказал Вадим. Непонятно, то ли всерьез, то ли в насмешку.
— Ладно, понял, эльф, — проворчал мальчик, потирая затылок и вертя опущенной головой. — Ну, в общем, я вас послушать решил. Лишнее не будет. Я этого ливонца вспомнил. Вроде как видел я его.
— Где?
— Ну, когда Неделька-то меня дома оставил… — начал мальчик и замолчал опасливо.
— Продолжай, — подбодрил Флор. — Никто тебя сейчас бить не будет.
— А потом? — уточнил Животко.
— Потом тоже, — засмеялся Лавр. — Говори, что ты натворил.
— Ну, я не послушался… Я за ним пошел — посмотреть, кто там, на пиру, будет… Ну, чтобы знать, что клянчить, если что…
— Как это? — не понял Вадим.
Животко посмотрел на него, как на глупого.
— Если женщины богатые на пиру — могут бусами одарить — «дочке», «племянке». Если там иноземцы — разные диковины дарят. Скоморохам часто подарки делают… Вот, положим, подарит ему ливонец бисерный кисет с настоящим стеклянным шитьем. Я про
— В общем, ты подглядывал, — заключил Лаврентий.
Животко кивнул.
— Я этого Иордана там видел, — сказал он.
— А что же ты молчал до сих пор? — возмутилась Гвэрлум. — Пришлось мне тут дешевую комедию ломать.
— На ум не приходило. Так все одно, хуже не вышло, — оправдываясь, сказал Животко. — Там Пафнутий сейчас еще что-нибудь выведает…
— Дурак, — вздохнула Наталья. — Уходи, сейчас же уходи! Если с Пафнутием без тебя беда случится — убью собственными руками.
— Не-а, — сказал мальчик нахально, — не убьешь. Чтоб убить — сила нужна.
И удрал поскорее.
Харузин ожидал от своего нового приключения чего угодно, только не того, что случилось через неделю после его водворения в доме Елизара Глебова.
Среди ночи, когда, утомленный возней на конюшне, забылся татарин тяжелым сном, схватили его жесткие руки, зажали рот мозолистой ладонью, потащили куда-то по соломе — на двор, под яркую луну. От ужаса Харузин в первое мгновение едва не умер. Только что он спал — и вдруг дышать стало нечем, кругом толкают, бьют и тащат, нет спасу от этих тычков. Куда ни повернись, везде наткнешься на кулак.
Потом Эльвэнильдо окончательно пробудился, затряс головой, замычал.
— Тихо, ты, — сказали ему. Чужой голос неприятно царапнул слух, в душе все опустилось.
Эльвэнильдо обреченно поник, дал связать себе руки — кто-то дергал веревки, быстро обматывая безвольные запястья. Затем Харузина толкнули на телегу. Там оказался еще кто-то, кто ахнул и глухо выругался, когда Эльвэнильдо повалился прямо на него.
— Извините, — сказал Харузин.
Он затих и уставился в звездное небо. В доме что-то происходило. Вдруг разом взвыли женщины. Они кричали и плакали, и этот жуткий звук напоминал кошачий вопль. Несколько раз падали тяжелые предметы.
Женщины затихли, но после их воя тишина сделалась зловещей. Еще несколько темных фигур, спотыкаясь, выбежали из дома.
«Где же Глебов? — смятенно думал Эльвэнильдо. — Что здесь происходит? Почему нас повязали? Это ограбление? Не вздумай давить на красную кнопку, детка, иначе мне придется размозжить тебе голову. Деньги в мешок, сукины дети, быстро! Боже, Боже Сил, что здесь происходит?..»
Вокруг дышали, сопели, но молчали. Эльвэнильдо лежал поверх двух или трех человек. Вероятно, это были те самые слуги, с которыми он болтал по вечерам, сплетничая или развлекаясь занимательными историями. От одного явственно потягивало вчерашней бражкой. Однако никто не заговаривал — ни с ним, ни друг с другом.