Ядовитая боярыня
Шрифт:
Вадим то засыпал, то просыпался, а красавица никуда не уходила. Все так же стояла перед иконой и молилась. Ее губы не двигались, книги в руках не было, не было даже четок, но все равно он понимал, что это молитва: девушка всецело была погружена в свой безмолвный разговор с Богом.
В углу сидел Лавр и писал, но этого Вадим не замечал. Никого, кроме Настасьи Глебовой, для него в те часы не существовало. Он не знал, о чем молится девушка, — о его выздоровлении или об упокоении мятежной колупаевской души. Ему это было даже безразлично. Важным
Царь Иоанн Васильевич после взятия Казани занемог — стали болеть ноги. Не мог он ни стоять, ни ходить, и оттого сердился. Наконец по настоянию кроткой царицы Захарьиной повезли государя в монастырь на речке Толга — старинный, намоленный, и там исцелила его чудотворная икона Божьей Матери, названная по месту своего явления Толгской.
У каждой иконы есть свое настроение. Древняя Толгская полна любви и кротости, она как бы обнимает человека своей благодатью — подобно тому, как Пресвятая Мать обнимает руками Богомладенца.
Восхищенный исцелением, царь преподнес иконе жемчужные ризы. В гораздо лучшем настроении возвращался он на Москву и по дороге вознамерился посетить город Новгород — как и было затеяно в самом начале.
Уже на подъездах к господину Великому Новгороду подъехал к царю молодой всадник, почти мальчик. Царь видел издалека, как несется он на лошади, припадая к гриве, — в белом, небольшой и хрупкий. Затем его остановили раз, другой… И всякий раз он что-то произносил, и после этого его пропускали.
— Послание! Письмо государю! — донесся до Иоанна ломкий голос.
Мальчика до царя не допустили, письмо забрал один из приближенных и с ним двинулся к Иоанну. Мальчишка остановился чуть в стороне, пропуская мимо себя царский поезд и глядя — подадут ли послание государю или же бросят в пыль.
Лавр все рассчитал правильно: царь молод и любопытен; осторожность заставит его не подпускать к себе незнакомого человека, но та же осторожность подтолкнет к тому, чтобы непременно ознакомиться с посланием, даже если оно никем не подписано.
Иона кусал губы в волнении. Дух захватывало — от страха и восторга. Сам царь!
Вот Иоанн протянул руку, и ему вложили листок. Вот развернул, поднес к глазам… Передал какому-то дьяку. Дьяк начал читать… Слава Богу! Сдвинулись брови грозного царя, сжались губы. Тряхнул головой. Что-то промолвил… И дальше поехал царский поезд. Иона развернул коня и что было силы поскакал прочь. За ним не гнались, хотя поначалу царь и думал подозвать посланца к себе и допросить как следует.
Но унижать себя погоней за каким-то мальчишкой, который развозит странные подметные письма, государь не стал. Сделал вид, что ничего и не было. Однако само письмо забрал у дьяка и сунул в рукав.
— Доставил! — задыхаясь, выговорил Иона, врываясь на двор Флорова дома.
Домочадцы выбежали ему навстречу. Скоро все разрешится и закончится, скоро! От нетерпения Севастьян был бледен
— Он точно прочел? — допытывался Севастьян у своего крестника. — Ты видел? Не выдумываешь, Иона? Он в руки брал? А что сказал?
— Да не слыхать было, — с досадой отвечал Иона и перевел дух. — Ух, страху натерпелся! Сам царь!
— Какой он? — спросила Гвэрлум.
Иона махнул рукой.
— Да не разглядел я! Все так и сверкает, так и переливается каменьями… Ох! Дай мне воды, Наташенька!
Гвэрлум фыркнула, однако воды в ковше посланнику подала. Заслужил. Подвиг совершил — к самому Ивану Грозному с анонимкой подобрался. Не зря его Флор в белые одежды наряжал. Между прочим, в этих одеждах и сама Наталья ходила, когда рындой переодевалась и мальчика из себя изображала. Так что Ионе — водицы из белых ручек черного эльфа. Пей, Ионушка.
И еще ревниво приметила, что водой на белую курточку капнул. Как бы пятнышко не осталось, атлас-то тонкий…
С лестницы спустился беспамятный Пафнутий. Был он одет красиво и чисто, по уговоренному, и фиал, который Туренина дала своему слуге, находился при нем.
Только теперь плескала в том фиале не отрава смертельная, от которой человек сперва видит дьявола, а после погибает отвратительной, позорной смертью от собственной руки, но чистая вода.
Лавр несколько дней промывал сосуд в протоке, прежде чем решился на подобную подмену.
Конечно, бес, сидящий в Пафнутии, никуда не исчез. Затаился на время. И все домочадцы флоровы помнили о его существовании и сторонились Пафнутия, как будто боялись подцепить от него какую-то крайне опасную заразу.
— Все помнишь? — спросил его Флор, стараясь хотя бы внешне не выдать своего отношения к «блаженному» (а на деле — бесноватому).
Пафнутий торопливо кивнул. Харузин, наблюдавший за ним со стороны, поморщился: эти рваные движения, резкие, как будто кукольные, выдавали в Пафнутии давнего наркомана. Трудно будет ему отойти от этого порока в стране, где нет химических препаратов и стационаров… С другой стороны, нет в этой России и дружков-нарков, всегда готовых вернуть приятеля на иглу, с которой тот соскочил «по неразумию» и «поддавшись предкам».
Доверять Пафнутию, конечно, не приходилось. Наркоман — человек зависимый, он даже восстание рабов поднять не в состоянии. Покажет ему Туренина заветное зельице — и все, готов парень, мать родную продаст. Одна надежда — времени на предательство у бедняги не будет. Его дело маленькое: плеснуть из фиала в чашу и поднести государю.
Провожаемый, будто на эшафот, Пафнутий покинул дом Флора и направился в сторону Юрьева монастыря.
Рядом, на берегу Волхова, были уже установлены длинные столы. Высоко видно с холма — как расстилается во все стороны бескрайняя северная Русь, с ее синими лесами и голубыми реками, а в лесах ходит зверь, а в водах плывет рыбица… Синее небо лежало над головами, точно свод, кое-где лишь тронутый росписью облаков.
Отрок (XXI-XII)
Фантастика:
альтернативная история
рейтинг книги
