Ядро и Окрестность
Шрифт:
– Хотя бы это, – сказал Максим, – другого ведь нет ничего. Раньше зерно, лес, пенька, демидовское железо. Теперь вот нефть и газ. Сколько-то продержимся.
– Атом, – напомнил Фай.
– И он тоже. Не все лен и сало.
Фай молчал, обдумывая сказанное. Максим стоял по пояс в отрытой глубине. Самым неудобным было резать дно у стенок. Сухая и плотная глина, зажатая со всех сторон, с трудом поддавалась железу. Фай продолжал сидеть на корточках. Их лица оказались рядом. На другом конце участка парни ворочали надгробья рычагами ломов. Изредка доносился звук
– Говоришь, нефть и газ? – продолжил он. – Я мальчишкой пропадал на уборке хлопка. Занятия в школе начинались в ноябре. Летом работал на огороде – кукуруза, бахча.
– Хлопок с камнями? – поддел его Максим. О чем-то таком он слышал.
– Попробуй отчитаться за миллионы тонн. С каждым годом планы поднимали.
– Мы идем за массой внутрь Земли, берем готовое, вы мотыжите поверхность. Ваш путь мы уже проделали, потому и говорим про себя Евразия. А вы чистая Азия, отличаетесь от нас, как твой кетмень от лопаты.
Фай хорошо знал Азию. Его лицо темнело ею, но хотелось ему не Востока, а Запада. Он иногда проговаривался Максиму о своем желании зацепиться за Москву. Лучше всего было бы жениться на местной, получив прописку на ее площади.
– А как же Курган-Тюбе в родном Таджикистане? – спрашивал Максим.
– Буду тянуть своих в Москву. Что там делать: хлопок и рис. Ты верно сказал, слишком много коротких и слабых движений. Здесь, – он пощелкал пальцами, – длинные и сильные.
Максим улыбнулся – Фай схватывал на лету. Он шевелил кожей головы, морщил лоб, внутри него защелкивались капканом створки ума. Максима удивляло то, что понимание для Фая было физическим процессом. Он понуждал свое тело к мысли, собирая кожу.
Однажды Максим шел мимо стройки, огороженной забором. Доска разошлась, он увидел по ту сторону великолепного боксера с рельефными мышцами. Остановился, залюбовавшись. Пес подскочил к распаху, стараясь протиснуться. Оскаленная морда, похожая на дьявола, сверлила его глазами. Бугры мышц не могли одолеть лаз, и тут с собакой что-то произошло. Тряхнув головой, поняла, что нужно делать, став похожей на человека, решившего задачу. В двадцати метрах отсюда забор кончался, открывая улицу. Она ринулась в обход, и Максим едва унес ноги.
– Ты рассказывал про автомобиль, – вернул его Фай к себе. – Где в нем Земля?
– Она движитель.
– Колесо? – переспросил Фай.
– Движитель. Ни моторный блок, ни кузов сами не перемещаются, везут колеса.
– Все планеты – колеса? – настаивал Фай.
– По крайней мере, они вращаются.
– Солнце тоже вращается.
– Тоже, – согласился Максим. – Но ради самого себя, поворачиваясь вокруг собственной оси. Но ему принадлежит и поступательное движение. Колесом оно служит ядру галактики. Для него наше Солнце – движитель.
Очередная плита рухнула
– Покрышка от колеса, – сказал он, вздрогнув. – Бывает же такое. Слова пришли из разных миров и вот сложились.
В глазах у Фая стоял вопрос. Максим собирался с мыслями. Одно дело иметь самому, другое – передать найденное, и не из рук в руки, как вещь твердых очертаний, но из своего ума в чужой. Сколько раз он убеждался в том, что мысль изреченная есть ложь. Может быть, те странные люди из детской книги, которые общались с помощью предметов, не прибегая к словам, просто не желали лгать. Ведь, принимая разводной ключ, не спутаешь его со скрипичным.
– Понимаешь, – начал он. – Материя и движение стоят по разные стороны двоичности. Каждый отвечает за свое. Материя облекает в плоть, рождает энергию. Стронуться с места уже не может – слишком нагружена собой.
В спортзале Максим видел штангиста. Тот поднял снаряд, и вес ему засчитали. Руки были такими толстыми, что Максим затруднился определить, выключены они в локтях или нет. Все заросло мышцами.
– На помощь приходит материальный объект меньшей массы, – продолжал он. – Тот владеет движением и становится колесом. Тяжелая масса едет, но не как седок, развалясь на мягких подушках. Ей тоже нелегко, она везет массу следующего масштабного уровня.
– И так без конца, – воскликнул Фай, – где пружина от мировых часов?
– О пружине я ничего не знаю, что вижу, то и говорю.
– Что значит везет, ведь не в прямом же смысле?
– Хорошо, пусть не везет. В самом деле, невозможно себе представить маленькую планету, на плечах которой звезда. Однако, как ни крути, звезда только двигатель, светит и греет, подвешенный на цепях Млечного Пути.
Максим поднял голову к западу. Фай машинально сделал то же самое. Он держался за ручку кетменя, тот стоял на подошве, напоминая сапожную лапу. Оба смотрели на Солнце, стараясь разглядеть в нем котел.
– Кто-то должен стать мастером движений в этой паре, – сказал Максим, – раз их труд разделен. Земля намного меньше и легче, делает то, к чему назначена. Пусть не везет, – продолжал он через минутную паузу, – образует в пространстве спираль. Солнце внутри нее, как в коконе. Все внешние воздействия остаются в стороне. Оно может без боязни окунуться в работу.
– В чем она?
– У Солнца свой маршрут. Огромная масса спрямляет его траекторию. Разогретый шар светит своим спутникам, но по отношению к себе слеп, не видит того, что впереди. Земля накидывает вокруг него широкие петли, выхватывая глазами все неровности пути.
– Предупреждает?
– Думаю, да. Выбирает и показывает.
– Что? – не удержался Фай.
– Направление, что же еще.
– Но разве она может влиять на поведение Солнца?
– Конечно, может, иначе зачем была бы нужна. Место занимать? Все места во Вселенной пронумерованы.
«Как кресла в кинотеатре», – добавил он про себя, вспомнив Алика и «Встречу на Эльбе».
– Действия спутников и Солнца взаимоувязаны, – добавил Максим. – Они видят, знают. Оно следует их указаниям.