Ядро и Окрестность
Шрифт:
– Ночевали где?
– Обычно в колхозном клубе, казарме. С девяти утра до шести в поле, с перерывом на обед.
– Я думал, у вас сборщицы девушки.
– Какие девушки, все. Кусты начинают созревать – обольют химией, чтобы листья осыпались. Тогда уже проходит комбайн. После него мы – ручная сборка самая ценная.
– В корзину?
– Зачем? В фартук, обе руки должны работать.
– И сколько?
– Мой рекорд – восемьдесят килограммов. Опытные сборщицы приносят на весы в два раза больше.
– Вот видишь – девушки, а за ними не угнаться. Почему так, они же слабее ребят.
– Я
– Что затягивает работу?
– Весь хлопок не сразу созревает. До конца октября народ привязан к полю.
Максим слушал и думал, как ему получше ответить на вопрос Фая. Тот жил недалеко от Солнца. Оно стояло высоко над головой все лето, нагревая воздух, как печь духовку. В детстве Максим часто заглядывал в духовку. Железо, отделяющее ее от топки, прогорело в середине. В отверстии лежал огонь. Рваные края были обведены малиновым светом. Фай кончил школу, поступил в институт, хлопок с ним не расставался. И Фай все чаще стал поглядывать в сторону России. Она была прохладной и даже морозной с приходом зимы. Все покрывалось снегом. С южных гор в долины стекали громадные ледники. А на севере на крышах домов висели сосульки. Он об этом узнал из книг. Но самое главное, там, куда он стремился, не собирали хлопок, его превращали в ткань, раскрашивали и носили.
– Теперь скажу о ядре. В его центре находятся начальные элементы: водород и гелий. Их очень много. Природа отсылает множество к началу чтобы шаг за шагом привести его к единице. Центр кипит, как в аду возводя грешные элементы в новое достоинство. Не случайно говорят, – продолжал Максим, – о девяти кругах. Над первым сияет корона света, а выше струится эфир. Вечные муки ада – это те миллиарды лет, на которые рассчитаны пламенеющие ядра Вселенной. Науке известны нейтронные звезды. Вот они, скорее всего, и есть пристанище истинной вечности.
– Говори о Солнце, – потребовал Фай.
– Все большое движется медленно и живет долго. Долголетие объясняется массой. Назовем длительность массы отрезком Большого времени. Масса состоит из отдельных частиц. У них свое время, такое же малое, как и они сами. Давно замечено, что мелкие животные не держатся на Земле. Рождаются, дают потомство, и на этом все. Насекомые – те вообще мелькают из жизни в смерть.
– Черепахи одолевают не одну сотню лет, – вспомнил Фай. – Почему?
– Потому что живут медленно. Все дело в скорости жизни. Скорость зависит от размеров тела, чем оно легче и меньше, тем полнее охвачено огнем движения, быстрее вычерпывает свое Большое время. Черепахи сами по себе не велики, хотя бывают исключения, но очень заторможены, потому и переползают из одного века в другой.
– Вороны, – опять вставил Фай.
– Тут другой случай. Они тоже много не суетятся. Все больше наблюдают, а это уже действие мысли, не тела. Ворону не сразу напугаешь. Видит, что с ней шутят, не взлетит, зачем напрасно тратиться. Большое время витально, – продолжал Максим, – заключает в свой круг всю жизнь от начала до конца. Малое акционально, его хватает всего только на отдельное действие. Действий тем больше, чем они короче. Коротким каждое из них будет только с уменьшением массы. Меньше масса – крупнее выброс энергии. Не потому, что ее вообще
– Как это связано с Солнцем? – не выдержал Фай.
– Связано простым отношением: чем крупнее масса, тем мельче частицы ее состава, приводимые в движение. Большое существует. У него есть функция. Природа возводит до небес громады вещества не просто так, но действует по плану, соединяя малое в большом. Пропорция между ними растет – очень большое может жить и развиваться, лишь опираясь на предельно малое. Так на единицу массы бактерия выделяет больше энергии за одно и то же время, чем Солнце, но работает на молекулярном уровне, энергетически бедном. Молекулы образованы сопряжением электронов, частиц с ничтожной массой. Звезды питаются энергией ядер и только так могут выполнить свою задачу.
– Бактерия ест энергию, уже поданную на стол, родилась в мире химии, пришла на все готовое.
– Так и звезда на готовое. Ни одна из них не умеет выпекать в своей духовке водород, для этого нужны уже не миллионы, а миллиарды градусов и совсем другая масса даже по сравнению со звездой.
– Ядро галактики? – усомнился Фай.
– Не знают! Надо подняться на самую крайнюю точку Млечного Пути или даже еще выше, чтобы получить исходный материал для сооружения звезд.
– Что может быть выше?
– Метагалактика. Говорят еще, водород стал результатом чуть ли не Большого взрыва, но я в это не верю. Водород должен вывариваться в котле, который находится на этаж выше видимой Вселенной. В этом как раз и присутствует логика эволюции. Конкретно о жизни внутри котла пока никто не знает.
– Всего-навсего протон, – хмыкнул Фай, – и так высоко подвешиваешь его начало?
– Великое дело получить протон, – не согласился Максим. – Основание нашей Вселенной, первый шаг к химии. Дальше уже звезды с целым веером элементов, составленных из тех же протонов. Не сказать, чтобы очень просто, другой класс работы.
Фай смотрел на него, как будто видел впервые.
– Ты как об этом узнал?
– Тут ничего нового. Большие ядра – вот они перед глазами. Прошлое висит над нами в виде светящихся шаров. По холодному шару мы ходим. Все они требуют от нас сиюминутного и длящегося действия, в котором течет их настоящее. Живи мы на Солнце, утонули бы во времени, как муха в киселе. Чтобы почувствовать его, пришлось бы спуститься на Землю. Попав на поверхность электрона, не знали бы, что такое масса и связанная с ней прочность бытия. Наш с тобой мир слишком мелок, не может целиком укрыть в себе человеческую душу, но и не лишен хотя бы малого и относительного покоя.
– Ядра перед глазами, это верно. Откуда ты взял окрестность?
– Из двоичности.
– А ее?
– Совсем просто. Куда ни глянешь, всюду она. Неужели не замечал? Горячее – холодное, близкое – далекое. – Он споткнулся, подбирая примеры. – Да вот самое обыкновенное: мужчины и женщины.
– Окрестность далеко?
– Окутывает ядро.
– Зачем?
– Без нее нет целого.
– Холодная или горячая, – продолжал Фай по инерции. – Нет, не так, – поправил он сам себя, – мужчина или женщина? – Глаза его маслено блеснули.