Якудза
Шрифт:
Замятин порылся в кармане халата и извлек оттуда длинный ком смятого целлофана.
— Разворачивать надо?
Сквозь целлофан явственно белела рукоять из лейкопластыря, на четверть окрашенная черной засохшей кровью.
— Судмедэксперт в заключении написал, что душмана грохнули ножом. А про твои заточки в отделении кроме меня да Петрова никто не знал. Так что отдыхай, капитан, кушай Артаваздов шашлык, который, я думаю, тебе скоро из «Места встречи» приволокут, и ни о чем не думай. Твою вторую заточку я изъял, когда меня по поводу нее и твоего огнестрела местные
— С меня причитается, — выдохнул Макаренко.
— Да ладно, — отмахнулся Замятин. — Нормальный мент всегда мента прикроет. Ты лучше вот чего скажи — с какого хрена тебя из Москвы к нам перевели? Там тоже чего начудил?
— Долгая история. Расскажу как-нибудь.
— Ну и ладно, — улыбнулся Замятин. — Пошел я, однако, заточки твои топить.
— Спасибо, — сказал Макаренко.
— Ну, сам понимаешь, капитан, одним «спасибо» тут не отделаешься, — хмыкнул Замятин. — Как нога починится, с тебя пузырь.
— Да хоть два, — усмехнулся Макаренко.
— Ловлю на слове.
Замятин поднялся.
— Точно не будешь? — кивнул он на флягу.
После обилия столь разной и противоречивой информации хотелось забыться.
— А, давай, пожалуй…
— Тогда давай помогу, страдалец.
Замятин приподнял голову больного. Андрей сделал пару глотков и откинулся на подушку. Коньяк сразу же ударил в голову.
«Эх, не стоило после наркоза-то, — пришла запоздалая мысль. — А, ладно. Хотелось бы верить, что все… так гладко… обойдется…»
Мысли ворочались в голове все тяжелее и тяжелее. Сквозь внезапно накатившую сонную муть Макаренко еще успел увидеть удаляющийся белый силуэт Замятина.
«Хотелось… бы… верить…»
В комнате не было окон. И если даже в ней и имелись двери, то найти их с первого взгляда было непросто. Настолько плотно прилегали друг к другу панели из материала теплого, как нагретый за день камень, и черного, как чугунная плита.
В бронзовых светильниках, расставленных по углам, плясали языки пламени. У одной из стен комнаты стоял алтарь, увенчанный полуметровой статуей дракона из желтого металла. Перед алтарем находилась украшенная резьбой специальная подставка, на которой лежал короткий ритуальный меч в ножнах.
Посреди комнаты стояла низкая деревянная кушетка, на которой лежал спящий человек.
Человек был полностью обнажен. В его теле торчало несколько десятков тончайших игл, делая его похожим на дикобраза. Рядом со спящим в позе лотоса сидел другой человек. На человеке была надета абсолютно черная свободная куртка, того же цвета штаны и смешные не то носки, не то тапочки с отдельным большим пальцем. Таким образом открытыми у человека оставались лишь голова и кисти рук.
Со стоящей рядом скамеечки человек осторожно взял иглу длиной в дециметр, внимательно осмотрел ее и резким движением почти на всю длину всадил ее в лежащего перед ним человека, в точку, расположенную на несколько сантиметров выше его гениталий. Тот даже не пошевелился.
Он спал.
Человек в черном поджег тонкую палочку.
С едва слышным шелестом провернулась на невидимой оси черная панель за спиной сидящего человека.
— Сихан!
Человек в черном не пошевелился. Лишь отблеск огня одного из светильников отразился в его раскосых глазах так, словно они были стеклянными.
— Почему вы перенесли этого человека в хондэн, сихан? Подобает ли человеку, не знающему Пути Богов, находиться рядом с алтарем Уми-но-Ками?
Тот, кого назвали сиханом, медленно отвел руку и затушил полынную сигарету в маленькой серебряной чашке, стоящей на скамеечке.
— Ты давно не практиковался в югэй, гэнин, — сказал он по-японски. — Оттого твои манеры оставляют желать лучшего. Никто не в силах постичь Синто, кроме самих богов.
Кулаки Стаса, все еще стоящего в полупоклоне на пороге комнаты, еле слышно хрустнули в тишине.
— Разве я заслужил оскорбление, сихан?
Человек в черном медленно провел рукой над телом спящего. И хотя его ладонь не коснулась ни одной из игл, показалось, будто все иглы шевельнулись, словно стебли тростника от случайного порыва ветра.
— А разве кумитё не дал тебе год сроку, чтобы найти то, за чем тебя послали сюда? И разве этот год не истек сегодня?
Стас молчал, закусив губу. Дальнейшая беседа на пороге без приглашения войти внутрь была слишком для него унизительна.
— Ты можешь войти, — после минутной паузы произнес сидящий человек.
Стас сделал два шага, склонился в поклоне перед алтарем, потом подогнул ноги и сел на пол в позе лотоса.
— За это время я построил это здание. И потом — вы здесь уже два месяца, сихан. Вы же видите, что я делаю все возможное.
— Я вижу, — медленно произнес человек в черном. — Я часто вижу — и здесь, и тем более на родине, в Стране Восходящего Солнца — что когда человек, который взял на себя обязательства перед Нинкёдан и не выполнил их, он как минимум предлагает кумитё фалангу своего мизинца.
Лицо Стаса окаменело. Он опустил голову, потом повернулся и быстрым движением выдернул из подставки перед алтарем короткий ритуальный меч. После чего он с треском оторвал полу своего кимоно и положил её на пол перед собой. Его левая рука с оттопыренным мизинцем легла на материю. Стас занес клинок, закрыл глаза и беззвучно зашептал что-то, готовясь по всем правилам подать требуемое.
Человек в черном беззвучно рассмеялся.
— Твое юбицумэ не будет иметь смысла, Яма-гуми. Мне не нужны части твоего тела. Мне нужен результат.
— Сегодня вы впервые назвали меня по имени, которое сами дали мне много лет назад, сихан, — сказал Стас, вкладывая меч в ножны. К его белому как мел лицу медленно возвращалась краска.
— А сегодня я думаю, что поторопился тогда, давая тебе столь громкое имя.
Стас замер. Потом снова дотянулся до подставки, быстро вытащил вложенный было меч из ножен и резко воткнул его в себе в бедро. Его хакама мгновенно окрасилась кровью.