Якутия
Шрифт:
– Это - Бог!..
– прошептал потрясенный Софрон.
Он стоял здесь, посреди шатра, не видя ничего другого, кроме того, что было видением и не слыша ничего другого, кроме того, что было слышаньем. Юрюнг Айыы Тойон был, и был вовне, внутри, везде. Якутия была Саха, А Саха был Уранхай. Бесстрашие и легкость охватили Софрона, заставив его раскрыть глаза, и вспышка невыразимой благодарности, пронзающей дух, ослепила его зрение и душу, и повергла его в белое ничто, рождая его. Он пал, взлетел, вскричал, вошел. Он стал, он стал им. И когда уже <напряжение дошло до своего
– Вставай, дурачок, вставай, чудик!
– через бесконечное несуществующее время он услышал над рождающимся собой.
Они находились рядом с белым ритуальным шатром; дверь шатра была закрыта. Жукаускас лежал на зеленой траве, а над ним стоял усмехающийся Ылдя.
– Что, кайф словил?! Вставай, мы уходим, молебен окончен. Понравилось? Честно говоря, все это - дерьмистика! Но необходимо.
– Что это?..
– пролепетал Софрон, тряся головой.
– Было ведь...
– Встать!- рявкнул Ылдя.
Жукаускас вскочил, но его шатало. Ефим ударил кулаком в его щеку, засмеялся и крикнул:
– Зу-зу!
– Ду-ду!
– отвечало войско.
– Юрюнг Айыы Тойон с нами! Вы все видели! Слышали! Нюхали! Мы идем! Приготовить автоматы, прочистить зенитки! Жрец нам накамлал! Победа нас ждет!
– Кру-гом!
– вдруг рявкнул человек в коричневой пилотке.
– Раз, два!
Воины четко развернулись.
– Хан Марга!
– Я-я!!
– выкрикнул маленький шустрый якут с желтой повязкой на шее.
– Ведите армию на правый бой, - зычно сказал человек в пилотке.
– Да-да!
– проорал тот и побежал во главу войска.
– Мы двинемся следом, - ухмыльнувшись, тихо проговорил Ылдя.
– А ты, чудик, будешь закрывать меня от случайных пуль. Ясненько?!
– Смерти нет, - блаженно улыбаясь, сказал Софрон.
– Вот и отлично! Хорошо будешь защищать - не убью!
– Ха-ха-ха, - пробормотал Софрон.
– Молчать!
– разозлился Ефим, но тут армия двинулась вперед, четко маршируя, словно метроном, отбивающий ритм боевого марша.
– Песню... Затягивай!
– приказал идущий вначале Марга. Через два шага все запели:
Мы - знойные якуты
Пу-пу, ду-ду, зу-зу,
Засунем всех врагов своих
Мы в задик жеребца.
А после их порежем
Жо-жо, ло-ло, мо-мо,
На мерзкие обрезки
И облюем тогда.
Мы русских расхерачим,
Армяшек и мордву,
А после их засунем
В дерьмо мы омулей.
Чтоб ни один народик
Ви-ви, зи-зи, ки-ки,
Не пудрил наши мозги -
Великий Уранхай!
– Что это за предел маразма!
– воскликнул Жукаускас.
– Большего говна я, наверное, не слышал!
– Это - наша строевая песня!
– злобно сказал Ылдя.
– Я написал. Ясненько?!
Софрон промолчал.
– Ты осмеливаешься иметь что-то против нашей гениальной песни - великого якутского военного гимна?!
– разъяренно спросил Ылдя.
– Сейчас я тебе ноздрю на посох натяну!
Воины шли вперед, вздымая коричневую пыль, и с ними ехали машины, везущие какие-то
Они прошли мимо скособоченных изб, каменных желтых зданий и разнообразных балаганов, и вышли на узкое шоссе, уходящее вдаль; и справа от этого шоссе был пустырь, а на пустыре стоял высокий крест. Жукаускас посмотрел направо и вдруг увидел замученную окровавленную фигурку Ильи Ырыа, прибитого за руки и за ноги к этому кресту. Какие-то колючки опутывали его голову, синяки и ссадины покрывали его худосочное тело, но бледное лицо насмешливо смотрело вниз, а пересохшие, с запекшейся кровью губы что-то шептали. Ырыа вздрогнул и напрягся. Голова его медленно начала подниматься вверх; от напряжения кровь потекла из ран; раздался глухой стон. Илья поглядел на проходящее войско взглядом дебила и стал делать ртом пукающие звуки в такт марширующим.
Софрон сжал кулаки и остановился; Ылдя презрительно хрюкнул.
– Что, увидели?
– спросил он у Жукаускаса.
– Ну пойдемте, подойдем к этому бедняге.
Они перепрыгнули через канаву и предстали перед сияющим в лучах солнца крестом. Ырыа, пукая ртом, безучастно осмотрел их, потом медленно улыбнулся и хрипло, с большим усилием произнес:
– Кукуня...
– Что ты там еще выделяешь!
– нагло проговорил Ылдя.
– О душе надо сейчас думать, а не обо всяких кукунях!
– Я хочу кончить его!
– воскликнул Софрон.
– Да он и сам скоро отойдет. Ну, может, скажешь нам перед смертью что-нибудь вразумительное, а?!
Ырыа сощурил глаза, растянул губы в мерзкой гримасе, так, что они треснули и выступила кровь, напрягся еще больше и четко произнес:
– Жуй!
Потом быстро прошептал:
– Искусство победило, убийство, крест, смерть, жизнь - все искусство, все для искусства, все ради искусства. Мамчик мой, пушыша саваланаима, прими надпочечник мой через жир, почему ты наставил мне рога, почему ты не засунул мне в рот зук?!
– Вот гнида!
– возмущенно крикнул Софрон.
– Он опять за свое!
– Крепкий парень...
– задумчиво сказал Ефим.
– И все же, какое отвратительное зрелище! Пойдем отсюда, мне кажется, он сейчас уже околеет.
– Если бы не злость, меня бы сейчас стошнило, - проговорил Жукаускас.
Голова Ырыа упала на грудь; казалось, он потерял сознание.
– Смотри-ка - фффу!!
– насмешливо воскликнул Ылдя, - он обмочился!
Софрон отскочил в сторону, как будто ему чем-то грозила безобидная желтая жидкость, трогательно стекающая по мертвенно-синим ногам Ильи, прибитым к кресту.