Якутский героический эпос Олонхо. Нюргун Боотур Стремительный.

Автор неизвестен

СТИХ 22

И вот — рожденные в пору бед, Взращенные в горестях и нужде, Закаленные в жестокой борьбе С чудовищами подземных бездн, Уцелевшие в неравных боях С исполинами абаасы Непримиримо бурных небес, Самые первые удальцы, Прославленные богатыри, Старейшины-главари Племен айыы-аймага Сошлись наконец — Собрались на совет, Стали вместе гадать, размышлять, Как им быть, Как им дальше жить… Ветер далек оотносил Горестные возгласы их, Эхо гулко вторило их голосам: — Аарт-татай! Ах, братья-друзья! Ах, какая досада нам… Ах, какая обида нам! Ведь богатейшая эта земля, Долина Кыладыкы Была завещана племенам Добросердечных потомков айыы! Щедрую тучность этой земли — Желтое изобилье ее — Неистовые разрушают враги, Твердыню нетронутую ее В пустыню хотят превратить Завистливые враги! На широких просторах этой земли, Теряющихся в голубой дали, Где краснеет, алеет, горит Россыпями камень-сата, Где воинственные илбисы кричат, На великой равнине этой страны, На могучей хребтине ее, Что ногой толкнешь и не колыхнешь, На ее широкой груди, Вздымающейся высоко, Чтобы здесь могла жилье основать Добрая мать Иэйэхсит, Чтобы дом изобильный смогла обжить Великая Айыысыт, Поселить должны Владыки айыы Такого богатыря, Который был бы сильнее всех В трех сопредельных мирах, Чтобы он и ростом был выше всех, И душою отважнее всех, Чтобы в теле могучем был у него Несокрушимый костяк, Чтоб шумела в широких жилах его Непроливающаяся кровь, Чтобы вечным дыханием он владел, Бессмертие получил в удел; Чтобы он защитником был Людям айыы-аймага, Ходящим на двух ногах, С поводьями за спиной. Только нет такого богатыря, Нет такой защиты у нас… Люди лучшие трех племен саха Перебиты, истреблены… Потомки всех четырех племен На гибель обречены! Прокляты мы, видно, судьбой, Пропащая, видно, участь у нас — Разорение, гибель, смерть… Самый лучший, Самый обширный алас Средней ярко-пятнистой земли Отняли у людей Отродья абаасы! Не осталось нам ни пастбищ, ни вод, Ни обильных дичью лесов… Потомки славных наших родов Обездолены, побеждены, Повалены вниз лицом. Видно, приходит последний час Племен уранхай-саха… Выгонят нас из наших домов, Развеют пепел родных очагов… Так неужто, братья-богатыри, Обитающий на хребте небес, Восседающий в облаках На беломолочном камне своем, Благодатный, древний, седой, Чье дыхание — нежный зной, Прародитель наш Юрюнг Аар Тойон Своим нескользящим, Толстым щитом Нас не укроет, Не защитит, От гибели не спасет? О, если бы наша Аан Алахчын — Материнского древа душа, Посланная охранять Изобилие золотых щедрот Изначальной средней земли, Наяву перед нами представ, Причитая и плача, сказала бы нам, Что больше надежды нет, Мы не стали бы дольше терпеть! Мы бы сами убили себя, Бросясь на острия Сверкающих копий своих! — Так роптали богатыри Племен айыы-аймага, Так в отчаяньи восклицали они… Громкие восклицания их, Ропот неумолкающий их Превратился в шестиязыкий огонь, Воплотился в серный Синий огонь. Семь илбисов неистовых В том огне Яростно воя, взвились, Понесли и бросили этот огонь На восьмиветвистое древо Аар-Лууп. Охватило пламя могучий ствол, Потрескивая, побежало вверх, Коснулось нижних ветвей, Дымом застлало Лиственный свод. Вихрь налетел, зашумел, Грозно зашелестел Широколапой густой листвой, Раскачал огромные восемь ветвей, С треском ломая сучья на них; Тяжелые золотые плоды Стали падать с нижних ветвей, Посыпались с верхних ветвей; Словно рыбьи серебряные хвосты, Захлопала, затрепетала листва… Завыл илбис, затянул Воинственную песню свою. Птицы тучей слетели с ветвей, Захлопали крыльями, Прочь понеслись; Звери, прятавшиеся в тени Древа жизни Аар-Лууп, Жалобно в испуге крича, Кинулись убегать… Исполинский свод серебристой листвы, Куда прилетала порой отдыхать Благодатная Иэйэхсит, Где обитала всегда Сама Аан Алахчын, Весь огромный купол густой листвы Покрылся дымом седым; С треском шатался могучий ствол, Ветви раскачивались все сильней; Красный камень — Опора толстых корней — Раскалывался, Дробясь, как дресва… Предназначенная охранять Желтую благодать земли В долине Кыладыкы, Вышла из шумной листвы Аан Алахчын, Манган Манхалыын, Надела на плечи свои Ниспадающие спереди и позади Подвески чеканного серебра, Накинула на себя Длинную одежду свою Из драгоценных мехов. Вспыхнула благородная кровь В сердце Аан Алахчын, Во весь свой высокий рост Выпрямилась она; Блеснувшие на ее глазах Смахнула слезы она Золотыми ладонями рук. Где упали слезы ее, Два озера, шумя, разлились — И четыре гоголя с высоты Опустились н аводу их, Хлопать крыльями стали, нырять… Аан Алахчын, Манган Манхалыын Выпрямилась

во весь свой рост, Высотою с дерево стала она; Косы длинные до земли опустив, Глаза блистающие подняв К трехъярусным небесам, Протяжно петь начала… Звучным голосом пела она, Взывая к сидящему в высоте Юрюнг Аар Тойону — Отцу своему В шапке из трех соболей, Чье дыханье — нежный зной, Чья белеет, как снег, седина.

СТИХ 23

ПЕСНЬ ААН АЛАХЧЫН

Видишь мен яСлышишь меня? Видишь горе мое, Мой ярый гнев, Отец мой Юрюнг Аар Тойон, Отец живого всего, Отец сотворенных тобой Добросердечных людей Солнечного рода айыы С поводьями звонкими за спиной, Натянутыми твоею рукой! Подними три раза над головой Высокую мягкую шапку свою Из трех дорогих соболей, Трижды голову обнажи, Солнечные уши свои Трижды открой предо мной, Прислушайся к речи моей, Слова не пророни! Стужей подуло из Нижнего мира, Вихрь налетел из Верхнего мира… В Среднем мире, на щедрой земле, Где п онебу солнце идет высоко, Где простор зеленеет травой, Где леса шелестят листвой, Где вы — владыки айыы — На вершине минувших лет, На хребте стародавних лет Поселили первых людей, Опустили их с высоты, Повеление дали им, Чтобы избранные тобой Саха Саарын Тойон И Сабыйа Баай Хотун Породили девятерых сыновей, Породили десятерых дочерей, Дали жизнь двадцати родам, Дали жизнь тридцати пяти племенам, Заселили потомством своим Средний мир, Завещанный им. Нерушимое счастье тобой Было обещано им! Но из темных, подземных бездн Адьараи н аземлю поднялись; Из Верхнего мира С бурных небес Неистово начали налетать Воинственные племена… И теперь погляди, отец, Что творится здесь на земле: Дети племен уранхай-саха, Ходящие на двух ногах, Глядящие прямо перед собой, Наполовину истреблены… Их дома изобильные разорены, Перевелся их тучный скот; Опора крепкая жизни их Рухнула! Негде укрыться им, Не на что надеяться им! Чтоб от обид народ защитить, Чтоб от гибели оградить Добросердечных детей Улуса айыы-аймага С отзывчивою душой, С поводьями за спиной, Надо вам средь небесных богатырей Лучшего избрать поскорей И в Средний мир отпустить, Чтобы он хозяином стал на земле, Чтобы он жилье основал На равнине Кыладыкы, Где раздолье, где необъятный простор, Где долины без края цветут, Где широкие зеленеют луга, Где россыпью красной горит Драгоценный камень-сата… Пошлите могучего богатыря, Которому равного нет! Пошлите великого богатыря, Чтобы мог он дорогу закрыть Дующим сверху ветрам? ледяным, Чтобы мог он пути запереть Стуже, веющей из-под земли! Нужен на земле богатырь, У которого не проливалась бы кровь, Не рушился бы могучий костяк, Чтобы он дыханием вечным дышал, Чтобы он бессмертной душой обладал. Вот такого богатыря Прикажи, отец, Поскорей найти И не медля в Средний мир отпусти! Если вы, могучие, предрекли Долгую широкую жизнь Ходящим на двух ногах, У кого лицо впереди, Потомкам рода айыы, О, имеющие великую власть, Добрые сердцем владыки небес, Внемлите моим словам, Пошлите н аземлю поскорей Крепкую защиту свою, Долговечную силу свою! Обращаюсь к вам с горячей мольбой, Кланяюсь низко вам, Поклоняюсь трем Вашим темным теням! — Так молила владык айыы, Говорила Аан Алахчын.

СТИХ 24

ПЕСНЬ ААН АЛАХЧЫН

Высокий белый Небесный свод Всколыхнулся в зените своем, Изначальная мать-земля, Как в деревянной чаше вода, Дрогнула, Заколебалась вдруг… Громкое слово Аан Алахчын Полетело ввысь, Потрясло, Всколебало воздух Над всей землей. Туча темная наплыла, Стало сумрачно, Пала широкая тень… Рассекаемая могучей мольбой Матери Аан Алахчын, Зашумела воздушная высь, Загудел, заклубился вихрь, Захрустел, зазвенел Летящий песок… Не успел бы ты сказать: «Аарт-татай!», Треснул оглушительный гром, Молнии, трепеща, Посыпались с высоты; В треске и свисте Железных крыл, В блеске пляшущих красных огней, С клекотом гневным, С воем илбис К темному небу взмыл. А те — блистающие в высоте, Обитающие на хребте Трехъярусных белых небес, Судьбами трех великих миров Правящие по воле своей, Встревожились, собрались, Разговор такой повели: — Из пределов Среднего мира, С обитаемой беспокойной земли, Где свил гнездо Кровавый раздор, Кто-то с воем и клекотом К нам летит, Хочет мир небес возмутить; Там беда, как видно, стряслась, Только нам теперь не до них! — Взяли огромный железный шест, С тремя наконечниками острогу И закрыли со скрежетом Огненный вход На белое небо — Обитель владык Великого рода айыы, Дали стражам небесным Грозный наказ: — Пусть-ка сунется кто-нибудь — Двиньте по глупой башке острогой, Чтобы дерзкий незваный гость Н аземлю кувырком полетел! На высоком, белом небесном хребте, На раздолье безбрежном его, На беспредельном просторе его, На трехъярусном своде, Где облака Гуще белого каймака, Могущественные стражу несли — Славные в сонме айыы, Державные богатыри, До которых на крыльях не долетишь, До которых на брюхе не доползешь. Готовы на бой всегда, Готовы любой удар отразить, Заслоняли спинами солнце они. Словно горы, мускулы их Перекатывались на широких плечах. Сокрушительны силой своей, Ослепительны видом своим, Смерти не знали они, Никто их не мог победить, Ярмо им на шеи надеть. Трое было их — богатырей, Трое стражей белых небес. Если спросишь их имена — Громкие на все времена, Какая им сила дана, Какая власть им дана, То вот кто были они: Первый, самый могучий из трех, Схожий с заоблачною горой, Чье дыханье — густая мгла, Чей каждый выдох — Белый туман С огромное облако величиной, Был исполин Буксаат Хара. А второй — Бесстрашный боец, Бесконечно коварный Ловкий хитрец — Был Ала Дьаргыстай-богатырь. Третий был Прекрасный собой, Беспредельно добрый душой, С белым юношеским лицом, Блистающим красотой — Кюн Эрбийэ-богатырь. Первый средь них, Сильнейший средь них, Чей выдох — белый туман С облако величиной, Богатырь Буксаат Хара Неподвижно на месте сидел, Нерасторжимо соединив Опорные три кольца, На которых держится мир, Руки могучие в кольца продев, Не размыкая рук никогда; Левым красным глазом своим, Мерцающим, как звезда В осенние холода, За небесами он наблюдал, Огненным правым глазом своим Пристально вниз глядел. Так он всегда неподвижно сидел, Три кольца небесных держал. А страшился он одного: Если бы в руках у него Хоть одно покачнулось кольцо, Дрогнул бы трехъярусный небосвод. Всколыхнулись бы девять Белых небес. Если бы в руках у него Повернулось огненное кольцо, На котором держится вся земля, То обитаемый Средний мир Всем бескрайним простором своим, Всей непомерною толщей своей Поставленный на воде, Закачался бы, как лохань, Затопили б его края Воды мертвые довременного моря… Изобилье и счастье земли Смыты были бы, Сметены Яростью ледяной волны; В страшном Нижнем мире тогда Заклятые в древние времена Засовы Алып-Чарай Отодвинуться вдруг могли И открыть глубины Удушливых недр, Бездонных подземных недр… Наступила бы гибель земли, Распался бы, Разрушился мир Этому богатырю, Что держит опоры трех миров, Раз в три года Белую пищу несли, Гущу небесного молока. Как бездонный провал, Как ущелье в горах, Он широкий рот открывал, И прямо в открытый рот, В глубокий отверстый зев Опрокидывали ему Белой сладкой пищи котел; Это малое проглатывал он Огромным одним глотком… Нет на свете лучше богатыря! Румянцем густым цветет Лица его смуглота; Как из стали кованы — Мышцы его Усталости не испытали вовек; Огромный, Как горный кряж, Опора вселенной — он. А второй из богатырей — Ловкий боец, Коварный хитрец, Удалой Ала Дьаргыстай; Мясом грузным он не оброс, От жира не лоснится он, Кости неломкие у него, Тело железное у него, Не боится он ничего. Воскликнув: — Ну что ж! Такова Предначертанная Одун Хааном судьба! — Этот стремительный богатырь, Ухватив свой грузный железный шест — С тремя наконечниками острогу — Уже размахнулся оружьем своим, Чтобы ударить прямо в кадык Того, кто дерзко снизу хотел Проникнуть в Верхний мир. Так он прежде на землю Сбрасывал всех Рвавшихся на небеса… В этом служба его была, За это хвалу воздавали ему В трех мирах, На трех языках; Он хранил нерушимый строй, Установленный в начале времен. В сверкающем доспехе своем Был он схож с боевым копьем О восьми лезвиях, О трех остриях — Так о нем предания говорят… Третий из богатырей — Белого неба гонец. О чем бы ни попросили его, За чем бы ни посылали его, Дух не успеешь перевести, А он, как молния, улетев, — Уже воротился, гремя, как гром; Все узнал, все увидел, Принес ответ… Смеется он, Будто сено горит, Хохочет он, Будто гром гремит; Когда, как молния, он летит — Не видно тени его, Вот какой он, Кюн Эрбийэ-молодец — Гонец небесных айыы. Могучий голос его, как гром, Раскатывается в высоте; Словом одним богатырь Злобного угомонит; Так остер его разговор, Что заслушиваются его. В трех небесных рядах На кумысных пирах Он на главном месте сидит… Копье занесенное увидав У небесного стража в руках, Он — смеясь, Как сухое сено, горя, Хохоча, как гром, грохоча, В молнию превратясь, Вниз полетел, как стрела, И мгновенно кверху взвился, Ослепительно ярко блеснув, И прославленному богатырю Ала Дьаргыстаю сказал: — Открой скорее Огненный вход! Летит сюда крылатой стрелой Голос Аан Алахчын самой, Дух ее челюсти и языка! — Только молвить успел он эти слова, Могучий Ала Дьаргыстай В сторону быстро отвел Трехзубую свою острогу, Восьмилезвийный свой Железный шест, Что был заколдован и заговорен Чарами восьмидесяти восьми Пролетающих облаков, Девяносто и девятью Коварствами бога битв; Подержал на весу свою острогу, Приоткрыл на мгновенье огненный вход На торжествующую высоту Трехъярусных белых небес. Из пределов широкой земли, Окруженной хребтами гор, Рассекая воздух звонкой стрелой, На небо, сверкая, взлетел Голос Аан Алахчын, Дух ее челюсти и языка; И в кукушку малую превратясь, Крылышками блестя, Покружился над кровлею золотой Обширно прекрасного дома-дворца, Где обитает Юрюнг Аар Тойон, Неба хозяин седой, В высокой шапке из трех соболей, Чье дыханье — нежный зной, Попирающий ногой облака Гуще белого каймака. Над золотым небесным жильем Простирая широкую сень, Восьмиветвистое дерево там Густолиственное росло; Кукушка села на ветке его, Радужным опереньем блестя, Открывая граненый клюв, Звонким щелкая языком, Выпуская громкую речь; Будто снежинки в бурю, слова Вылетали из клюва ее. Здесь, на вершине белых небес, Величавое солнце светит всегда, Вечный день сиянием напоен, Вечер не приходит сюда; На прекрасных густых деревах Не облетает листва никогда, На зеленых небесных лугах Не увядает трава; Заморозков не бывает здесь, Никогда не падает снег, Вечная, молодая весна, Благоухая, цветет. Здесь, на широком хребте Трехъярусных белых небес, В огромном веселом доме своем, В летней, золотой урасе, Возле трех молочных озер, Сладостным, теплым дыханьем дыша, Восседает белый, седой Старец Юрюнг Аар Тойон. Он высокую шапку из трех соболей Приподнял, уши открыл, Услышал кукушку — Проведал все. Неторопливо потом Голосом тихим, спокойным своим Молвил такие слова.

СТИХ 25

ЮРЮНГ ААР ТОЙОН

Дьэ-бо-о! Дьэ-бо-о! Я давно отсюда гляжу На подножье высоких небес, Потонувшее в дыхании бед, В ледяном дыхании бурь… Я давно отсюда сверху гляжу На обитаемый Средний мир, На окруженный горами простор Восьмикрайней, Восьмиободной земли, Необозримой, прекрасной земли, — Давно ли она Богато цвела! А потом превратилась она В поле раздора, Лютой вражды… Видел я, как отчаянные удальцы — Небесные абаасы Растоптали поверхность ее… Видел я, как воинственные пришельцы — Исполины подземных бездн, В неуемном своем озорстве, Истребили, пожрали, сожгли Изобилье средней земли… Великий Улуу Суорун Тойон Спит теперь, говорят, Непробудным сном. Только если копьем Ему бок пронзить, Лишь тогда, говорят, всполошась, Хлопая по бедрам себя, Рассерженный, просыпается он, А его многочисленные племена, Бесчисленные потомки его Растоптали подошвами торбас ов Предопределенье верховных владык, Решение огненного суда, Веление великой судьбы… В трех мирах проклинаемые племена, Которые расплодил Родившийся в облезлой дохе, С железною острогой, Старый, страшный Арсан Дуолай, Вылезли из своих пропастей И растоптали, глумясь, Великую, древнюю клятву свою. На средней земле, Где солнце встает по утрам, Где редеют леса, Убывает вода, Люди кроткие уранхай-саха, Одолеваемые бедой, Раздорами и нуждой, Скудно, трудно теперь живут У гибели на краю… Порожденные в нашей семье, Посланные жить на земле, Чтобы корнем рода людского стать, Саха Саарын Тойон И Сабыйа Баай Хотун Много вынесли горьких обид От подземных абаасы, Потерпели великий урон От верхних абаасы… Разрушен их изобильный дом, Потушен священный огонь в очаге, Похищены дети их, Нищими стали они, В бедствиях, в муках живут. В обитающей с начала времен На вершине белых небес Светлой семье айыы, От бессмертной нашей крови рожден, Владеющий Вороным конем, Стоя рожденным На грани небес, Стремительный Нюргун Боотур, Как предначертала ему судьба, Будет он На средней земле поселен. Племенам уранхай-саха Будет защитой он. Когда еще младенцем он был, Этого богатыря, Которому равных по силе нет, Мы решили до времени сохранить, Усыпив его властью чар Шаманки Айыы Умсуур, Вечно юной старшей его сестры, Врачевательницы девяти небес, Заклинательницы восьми небес. Этот юноша-богатырь Непробудно спит на нижнем краю Западных желтых отлогих небес. Там закаты сквозь хмурые облака Озаряют красным светом своим Вершину железной горы. На той вершине крутой, Усыпленная колдовством, Потаенная — вкушает покой Душа материнская богатыря; Силою восьмидесяти восьми Заклятий оплетена, Спокойно до времени спит Душа отцовская богатыря… Этого исполина айыы, Который в долгом сне вырастал, Который во сне набирался сил, Надо немедленно разбудить! И пока я воздух вдохну, И пока его выдохну, не спеша, Надо этого богатыря На землю опустить — В Средний обитаемый мир, Где раздор идет и война. Передайте ему веленье судьбы, Что должен он защитником стать Племен айыы-аймага, Людей с отзывчивою душой, С поводьями звонкими за спиной! Да будет заступником он Солнечного рода айыы, Поселенного на земле! Пусть на долгие времена Останется он на земле, Пусть продлит он жизнь племенам Подвластных нам уранхай-саха! Побыстрей посылайте за ним… Нерушима будет его судьба, Его имя будет греметь, Как угроза, в мире подземной тьмы; В Среднем мире прославится имя его, В Верхнем мире, На склоне бурных небес, Будет имя его блистать, Победоносно, как грозный меч. Великой будет его судьба, Счастливой будет долгая жизнь! Так волю свою изъявили мы. Эта наша воля Давным-давно На каменном восьмигранном столбе Письменами запечатлена, Там записана кровью она. На просторах праматери Кыладыкы, Где, пронзительно воя, Летает илбис, Где, рассыпаясь красным огнем, Пылает камень-сата, На воинственных просторах земли, Не обретших до сей поры Хозяина сильного своего, На просторе белом земли, Которой счастье еще не пришло, Постройте ему изобильный дом, Разведите священный огонь, Опустите на землю его Вместе с младшей его сестрой, Красавицей Айталыын Куо, У которой косы длиной В восемь маховых саженей — Пусть хозяйкою в доме будет она. Этого богатыря-молодца Поселяйте немедленно там! — Так сказал Носящий на голове Высокую шапку из трех соболей Владыка неба Юрюнг Аар Тойон, Так защиту назначил он Племенам айыы-аймага, Людям с отзывчивой душой, С поводьями солнечными за спиной.

СТИХ 26

ЮРЮНГ ААР ТОЙОН

Слово скажешь, Словно дохнешь, Не успеешь дух перевесть, Не успеет вернуться к тебе Эхо голоса твоего, «Ээх!» ответит он И далеко улетит, И вернется тут же назад, Пропадет и вернется — Тут, как тут. Неуловим на лету Не имеющий тени Быстрый гонец — Вестник небесного Дьэсегея, Сверкающий кольчугой своей, Летающий молний быстрей Кюн Эрбийэ-богатырь. Он летел, Оставляя огненный след, Вихрь гудел за ним… Он летел Падучей звездой, Только воздух свистел за ним. Он летел стрелой За предел Западных желтых небес, К нижнему крутосклону Нависающих над бездной небес. Он летел в высоте — Только гром гремел… Синий огонь За ним полыхал, Белый огонь Вослед бушевал, Красные искры Роем вились, Зарево вспыхивало в облаках… Во мгновенье ока Он пересек Огромный небесный свод, Стукнулся серебром копыт В звонкое железо ворот, На высокой горе, На широком дворе Блеснул, полыхнул огнем; Повеленье веющего добром, Юрюнг Аар Тойона — Владыки небес Голосом звучным пересказал, Как жеребенок, звонко проржал, Передал, слова не пропустив, Радостно-горячо Защитнице девяти Чистейших белых небес, Заклинательнице восьми Нерушимо святых небес Удаганке Айыы Умсуур, Волю Юрюнг Аар Тойона Слово в слово ей повторил. Находящая брод В напасти любой, Выводящая из любой беды, Приносящая мыслью добро, Защитница девяти небес Шаманка Айыы Умсуур, Вечно юной блистающая красотой, Из чертогов своих золотых, Из покоев просторных своих Вышла на белый мощеный двор, В белоснежной одежде своей Красуясь, как птица-стерх; Как золотой червонец, звеня, Темными играя глазами, Белыми сверкая зубами, Алыми улыбаясь губами, Заговорила она…

СТИХ 27

АЙЫЫ УМСУУР

Глядите! Внемлите! Видите вы? Слышите в ы.. Владеющего Вороным конем, Стоя рожденным На грани небес, Нюргун Боотура-богатыря От чародейных пут Разрешите! Колдовские колодки на нем Расколите! Развяжите! Освободите! Если таким, как он есть, Мы отпустим на землю его, К Верхнему миру он Может копьем взлететь, Может Нижний мир Острогой пронзить… Девять белых небес тогда Расплещутся, как вода В посуде берестяной, Страшный Нижний подземный мир Опрокинется, как лохань, Обуянный раздорами Средний мир Расколется по середине своей, И пойдет бесконечная Распря тогда, Безысходная Будет беда… Когда народился он — Младший мой брат Нюргун, Дрогнуло небо во всю свою ширь. Загремел, всколебался подземный мир, Потрясся Средний мир, Треснул всей твердыней своей, Трещинами пошел… А когда он в силу войдет, Когда бедра и руки его Дюжими мускулами обрастут — Как начнет он силой играть, Как пойдет летать До счастливых высот Стремительно бурных небес, Как пойдет он копьем разить Адьараев свирепый род, Если он — Богатырь-исполин — Равного себе не найдет И по великой силе своей Ошибку в чем-нибудь совершит, — Вершители судеб земных За промах, За всякий огрех Пусть его не винят потом! — Так взволнованно говорила она, Так владык айыы Просила она — Заклинательница девяти небес, Шаманка Айыы Умсуур. Такое заклятье произнеся, К каменной клети глухой, Стоявшей посередине двора, Как огромный черный курган, Быстро она подошла, Живо толкнула Железную дверь; Блестящая гладкая дверь, Гулко заскрежетав, Звонко захохотав, «Прочь отойдите все!» — Пропела на ржавых петлях И распахнулась во весь проем… Как необъезженный дикий конь, Между трясущихся черных столбов, Волшебных железных столбов, Бьющийся на цепях, С колодками на ногах, Задыхаясь в аркане волосяном, Не знавший детских забав, Не видавший солнца вовек, Выраставший в рабстве, во тьме, Напряженный в гневе всегда, Омраченный черною думой всегда, С недобрым нравом крутым, Лежащий в путах ничком, Охваченный заколдованным сном, Бредящий войной и копьем, Предназначенный Защитником стать Добросердечных племен айыы С поводьями за спиной, Призванный избавителем стать Солнцерожденных людей С отзывчивою душой, Выраставший великим богатырем Подросток отчаянный, удалой, Путы рвал порой на себе, Вскакивал и кричал: — Аарт-татай! Адьараи вышли из-под земли, Уничтожают, теснят, Истребляют народ айыы… Алаата, друзья! Да неужто я От колодок не освобожусь, Из темницы не выйду своей, С адьараями не повстречаюсь в бою, Навзничь не повалю Исполинов абаасы, Топчущих человеческий род? Неужто не заарканю их, Не взнуздаю железной уздой, Не заставлю их каяться и вопить Да пощады себе молить? — Но только, бывало, Нюргун Путы свои разрывал, В той клети опорный столб колдовской, Словно бык свирепый, мыча, Еще туже стягивал на богатыре Огневой неразрывный аркан… Защитница девяти Блестящих, светлых небес, Заклинательница восьми Гремящих белых небес, Шаманка Айыы Умсуур Сзади к богатырю подошла, Колдовские путы на теле его О тридцати девяти узлах Мгновенно разорвала И в сторону отскочила сама. Юноша-богатырь удалой Об землю грянулся головой, Перевернулся и сел, Крикнул: — Ага, друзья! Наконец-то расстался я С веревкою огневой, С колодкою колдовской! Наконец-то я опущусь На извечную землю-мать, Копьем туда полечу, Рогатиной буду Врага поражать! Нижний страшный мир, Словно воду в ковше, расплещу, Своды каменные сокрушу, По провалам пропасти Чёркёчёх Кровавые реки пущу, Ох, как весело будет мне! Словно воду в плетенке берестяной, Расплещу Торжествующую высоту Бурно-ненасытных небес, Грозовой обители абаасы! Подымусь по блестящей гладкой горе, Ворвусь в отверстую пасть Завихряющихся южных небес, До самого верха промчусь напролом, Потрясу восьмиярусный свод Восьмизубою острогой… Вот будет потеха, Вот будет беда! — Так сказал он, Захохотал, На четвереньки встал, Выкатился из дверей кувырком, Высвободился из колодок и пут И на широком белом дворе Прыгать, скакать принялся. Каменная темничная клеть Растрескалась, Рухнула, грохоча, Железная заколебалась гора; И впрямь началась беда. Тут старшая Нюргуна сестра, Стоявшая за спиною его, Наблюдавшая зорко за ним, Крикнула: — Слава! Уруй-айхал! — Закинула далеко Сверкающий камень-сата, Темную грузную тучу с грозой К себе притянула она… Гром оглушительно загремел, Огромный вихрь загудел, Молнии засверкали кругом… Вечной блистающая красотой, Могучая, Славная в трех мирах, Защитница девяти небес, Заклинательница восьми небес, Айыы Умсуур Удаган Огненный метнула аркан, Запетлила, с ног повалила, В

миг единый скрутила Разыгравшегося молодца И, на черную тучу бросив его, Заставив тучу обнять, Не дав ему глаз раскрыть, Крепко его держа, На туче тяжелой той С ним сама устремилась вниз В Средний обитаемый мир, В гнездо раздора и зла. Светлого Дьэсегея гонец, В серебряной блестящей броне Крылатый Кюн Эрбийэ, Тень свою обгоняющий на лету, Видел сам, Как Айыы Умсуур Брата младшего своего, Бедняжку-богатыря На облаке грозовом В обитаемый мир унесла И с ним сама уплыла. Крылатый Кюн Эрбийэ По тучам Падучей звездой Стремительно полетел, Очутился мгновенно он На вершине белых небес. Как приказано было ему, Он Айынга Сиэр Тойону сказал, Подал весть Небесной Хотун: — Как Одун Хаан приказал, Как Чынгыс Хаан повелел, Владеющий Вороным конем, Стоя рожденным На грани небес, Стремительный Нюргун Боотур, Предназначенный Защитником стать Солнцерожденных племен айыы, Жить отправился, наконец, В необжитый, Безлюдный простор Долины-праматери Кыладыкы, Где играет красным огнем Драгоценный камень-сата. Там он дом устроит себе, Зажжет в очаге Священный огонь… Великий, чье имя нельзя Впустую произносить, Отец, покровитель всех Многострадальных детей айыы, Дышащий благодатным теплом, Носящий шапку из трех соболей, Древний Юрюнг Аар Тойон Велел, чтоб немедля вы Отправили в Средний мир Младшую Нюргуна сестру, Красавицу Айталыын Куо С волнистой черной косой В восемь маховых саженей, Чтобы дом Нюргуна она вела, Чтоб хозяйкою в доме была! — Так вот, быстро и горячо, Громко, отчетливо произнес Слово свое Кюн Эрбийэ, Удалой небесный гонец.

СТИХ 28

АЙЫНГА СИЭР ТОЙОН

Если так решили Владыки судьбы, Посмеем ли мы Противиться им? Мой сын — исполин Нюргун Боотур Рано был взят у меня… Разве я не жалел его? Разве искоса я поглядел на него? Разве я обидел его хоть раз? А младшая дочь моя — Милая Айталыын Куо С восьмисаженной косой, Маленькая дочурка моя, Не она ли — самая главная часть Сердца могучего моего? Мне расстаться с ней, Как расстаться с печенью черной моей! Боюсь я одну посылать Бедняжку — младшую дочь мою — В Средний, объятый смутою мир! Тяжело мне, Тревожно мне… Норовом буен Нюргун Боотур; С первых младенческих лет Он привык вверх ногами ходить, Он привык в недетские игры играть, Он как воин воспитан был; Копья, рогатины снятся ему… Разве на месте он усидит, Разве на битву не полетит, Разве он Ребенка, сестру, сохранит? Коль отдавать, Так все отдавать! Пусть исполнится воля судьбы, Пусть я сразу двоих любимцев лишусь! К Нюргун Боотуру В Средний мир, Вместе с сестрой Айталыын Куо, Пошлю я младшего брата его — Летающего высоко На Мотыльково-белом коне Юрюнг Уолана-богатыря! Их двоих посылаю на землю я; Они — зеницы двух моих глаз, Десны моих зубов… У поселенного на земле, Как повелел Одун Хаан, Нюргун Боотура-богатыря, — Неломающийся костяк, Непроливающаяся кровь. Твердое тело его Разрубить нельзя, Толстую кожу его Распороть нельзя; Нрав у него крутой, Рвется он в драку, в бой; Голова в висках У него узка, Он бесстрашен и прям душой. П оверху, п онизу он Копьем пролетит, П опояс по крови пройдет, По клокочущим кровавым потокам, Где потонет высокая ель, Ринется в Нижний мир, Подымется на вершину небес… Он возьмется врагов разить Восьмизубою острогой; Равного в трех мирах Ратоборца не встретит он. По ошибке он может бед натворить, Поневоле — грех совершить… Пусть тогда не падет на него вина! Пусть племена айыы Вступятся за него! Весь улус небесных богатырей Пусть обороняет его! — Такие слова говорил, Такие заветные речи сказал, Горюя, бедный старик. Девять юношей — Девять журавлей Провожать пришли. Восемь девушек — Восемь лебедей Одевать, украшать пришли Бедную Айталыын Куо — Красавицу с восьмисаженной косой. Старуха Айыы Нуоралдьын Хотун Бегала, хлопотала вокруг, Поворачивала дочку свою, Прикидывала — что бы надеть… Будто белоснежного олененка, Украсили, наконец, Красавицу Айталыын Куо. Праздничное убранство ее Зазвякало серебром, Золотое убранство ее Заиграло желтым огнем; Чеканная тусахта, Как солнце, на лбу горит, Пуговицы, как звезды, блестят. Прекрасная Айталыын Куо, Белая, как горностай, В одеянии драгоценном своем Засверкала огнем девяти лучей. Улыбаются алые губы ее, Белеют зубы ее, Брови, как два Камчатских бобра, Изгибаются темной дугой; Черные играют глаза, Пламенеют живым огнем; Румянец у ней Земляники нежней На золотых щеках. О таких красавицах в старину Пели, бывало, певцы: — Сквозь меха драгоценных одежд Несравненные очертанья видны Нежного тела ее; Светятся сквозь нежную плоть Стройные кости ее; Видно сквозь тонкие кости ее, Как из сустава в сустав Переливается мозг… — Так прославляли ее красоту Древние олонхосуты-певцы В солнечных трех мирах. Летающего высоко На Мотыльково-белом коне Юрюнг Уолана-богатыря Той порой В дорогу старик обряжал — Словно радугу, Он украсил его, Придал вид ему Трехжалой стрелы, Оперенной трижды Летящей стрелы И, напутствуя, говорил: — Смотри — будь примером людям во всем, Будь прямым, как стрела О трех остриях! Будь прославленным, смелым бойцом, Как острога о восьми остриях! Что еще оставалось им? Увы, предстояло им Прощание навсегда С чадами дорогими своими… Час настал — Отправить их навсегда В обитаемый Средний мир, Где раздоры свили гнездо. По трехсводному небу Во все концы Быстроногие скороходы-гонцы Побежали скликать На прощальный пир Огромную всю родню, Родичей кровных рода айыы, Лучших небесных людей, Солнечных богатырей. Пир кумысный устроили для гостей, Чэчир из тонких берез Поставили на небесном лугу. Чашу первую старикам поднесли, Благословение произнесли, Обняли на прощанье детей, Шестикратно поцеловали их В нижнюю губу, Троекратно обнюхали у них Верхнюю губу, Так что из нижних губ Просочилось шесть ложек крови у них, Так что из верхних губ Просочилось три ложки крови у них. Прославленный доблестями богатырь, Все пространство Трехъярусных белых небес Охраняющий исполин, Одаренный неколебимой судьбой, Брат их старший — Могучий Мюльдюн Бёгё Руку длинную вдаль протянул, Тучу проплывающую ухватил, Притянул ее, подтащил; На тучу, огромную, как гора, Парня и девушку посадил, Сам с ними рядом сел, Оттолкнулся И плавно поплыл, полетел В Средний обитаемый мир, В заповедный земной предел… Громом напутственные слова П онебу прокатились вослед: — Уруй-айхал! Нарын-наскыл! Да будет зелень! Да будет мир! Радость и счастье — вам! Пусть неугасимо горит Священный огонь у вас в очаге, Пусть наполнится ваш изобильный дом Неистощимым добром, Пусть триста лет богатство растет, Пусть четыреста лет изобилье цветет, Пусть девять веков ваше счастье стоит, Пусть не пройдет оно никогда! Утвердите богатый дом, Разведите молочный скот, Породите отважный род, Пусть потомство ваше Вечно живет! Пусть от Верхнего Ураганного мира Буря на вас не дохнет! Пусть из бездны Нижнего мира Стужа на вас не пахнет! Пусть вашего счастья цвет Не облетает вовек! Слава! Счастье! Уруй-айхал! Пусть отрадою одаряет вас Благодатная Иэйэхсит! Пусть радуется, глядя на вас, Щедрая Айыысыт! На долгие, долгие годы Прощайте! Уруй-уруй! — Так говорили айыы, Жители белых небес — И, брызжа кумысною пеной густой Детям улетевшим вослед, Девять дней продолжали пир.

СТИХ 29

АЙЫНГА СИЭР ТОЙОН

Там, где солнце встает по утрам Из-за горы золотой, Где деревья редеют, шумя Падающей листвой, На обитаемой щедрой земле, На бескрайнем просторе ее, В блистающем средоточии ее, На высоком, крутом холме, За тучами дыма и мглы Могучий Баалтааны-кузнец В кузнице исполинской своей Молотом неустанно бьет, День и ночь грохочет, кует, Железом скрежещет, Сталью звенит. Там кузнец Куэттээни, Двигая дюжей, черной рукой Глубоко вздыхающие мехи Из сорока жеребячьих шкур, Раздувает в горне Жаркий огонь, Там такая работа идет, Что за три дня верховой езды Солнца белого не видать; От кузни такой поднимается дым, Что за шесть дней верховой езды Вся земля окутана мглой, За девять дней пути Грохот слышен, Скрежет и звон. В горне грозно пышет огонь, Громко молот огромный стучит, Сталь о сталь Неустанно гремит, Окалина трещит, шипит, Во все стороны жарко летит. А под горой, В чащобе лесной Стучит тяжелый топор, Рушатся вековые стволы, Слышен звон широкой пилы, Тешет доски тесл о Долото долбит, Неустанная работа кипит. Что же совершается там, Что же созидается там, Под покровом дыма, За темной мглой, Посреди равнины земной? Созидается там гнездо, Воздвигается прочный дом На долгие времена. Основа счастья земного здесь Устанавливается на века. Посреди долины Кыладыкы, Где доныне не жил никто, Где ветер кружил, поднимая песок, Едва разлетелся кузнечный дым И рассеялась непроглядная мгла, Виден стал во всей своей красоте Построенный неустанным трудом, Огромный, богатый дом, Сверкающий золотом и серебром. Толстый дым от его очага — От гудящего его камелька За восемь дней верховой езды Занавесил землю окрест Белым туманом густым, За шесть дней верховой езды Расплылся черною мглой; На расстоянии трех дней пути Видно, как поднимается дым, Расширяясь кверху грибом. Перед домом тем, На широком дворе, В ожидании дальних гостей, Когда прискачут они, Первый белый снежок примяв, Девять гор высоких перевалив, Восемь перевалов преодолев, Когда приедут из дальних краев Отважные, как львы, удальцы, Величайшие богатыри Туманных безвестных стран, Самые кряжистые богатыри Из мглистых неведомых стран, Услыхавшие про эти края, Воспевавшие в песнях эти края, — В ожидании, когда приедут они, Перед домом поставил кузнец Восьмигранные, Красной меди Коновязи-столбы. Здесь приезжие развяжут ремни Дорожных своих мешков, Здесь привяжут своих коней, Здесь они со своих торбасов Отряхнут косматый снежок. На первом, самом высоком столбе, Где по меди — чеканный узор, Сидит волшебная птица Бар Курлыкает, клекочет она. На среднем медном столбе, По которому вьется узор, Где знаки читаются и письмена, Сидит огромный орел, Крылья распахивая порой, Пронзительно крича, Грозно клекоча… На третьей коновязи, на ее Медном, узорном столбе Вещая кукушка сидит… Если эти три птицы Желали добра Приезжающему издали, Если сами чуяли в нем добро, То за три перехода дневных Гостя радовали они Восклицаньем: — Три жизни живи! — А если чуяли зло, А если желали беды Врагу, подходившему к ним, Так они заклинали его: — Дерево мертвое обними! В дупло войди! Сгинь, пропади! — Трех этих вещих птиц Строитель на коновязи посадил, Чтобы дом охраняли они, Чтобы недруга узнавали они. Если дом огромный Кругом обойдем, Посмотрим зорко Со всех сторон — Мы увидим глубокий Дверной проем И тяжелую, несокрушимую дверь, Которую семьдесят семь человек, Напирая плечами семь дней и ночей, Растопырив ноги, кряхтя, Не смогли бы приотворить. Чтобы белого солнца свет В глубину жилья проникал, Девяносто девять окон больших Было пробито в стене, А в окнах блестит золотой переплет, Прозрачным затянутый пузырем. Чтобы с бурного неба Холодный вихрь Стужи в просторный дом не надул, На кровле его Устроен накат В три вековых бревна толщиной. Чтобы снизу, со стороны Подземных бездн ледяных, Мороз жилище не прохватил, Уложены в основанье его Плиты гранитные в шесть слоев. Чтобы с боков, С четырех сторон Бурями обуянной земли Ветер не просквозил — Вековые лиственницы вокруг Поставлены в девять рядов. Чтобы не покривился дом, Чтоб не садился вовек, Ни одним не кренился углом, Под основание дома всего Были забиты в земную глубь Мудрым строителем-кузнецом Девяносто девять самых больших Лиственничных стволов. Если в дом войдем, Поглядим, Как устроен он изнутри, Чем такой богатый дом снаряжен, — Первое, что увидим мы, Главное, что удивило бы нас — Это, словно шкуры трехлетка-коня, Большие блюда вдоль стен, Которые сами собой Вертясь, подлетают к столу; Золотые трехзубые вилки там Для трапез были припасены; Когда надо, сами они Прыгали, сверкая, на стол; Пузатые миски там Сами двигались вперевалку, бочком, Сами варили снедь, Сами на стол несли; Стройные кубки в узорной резьбе, В которые наливают кумыс, Сами шествовали навстречу гостям. Деревянные кади там, В которых масло, кумыс и каймак, Сами двигались важно к столу, Едва посмотришь на них. Здесь топор был, Который сам прибегал, Сам колол, рубил и тесал; Рядом с вилками блестели ножи, Сами резали мясо они; Из сплава чудесного тридцати Металлов выковал их Кузнец Куэттээни. Средь покоя трапезного Стол стоял С таежное озеро величиной; Этот круглый стол-сандалы? Сам, куда ему скажут, шагал На шести высоких ножках своих. Здесь не было Пестрых, красивых вещей, Здесь не было Нежных и хрупких вещей; Здесь так обставляли дом, Чтобы все было прочно в нем, Чтобы в убранстве дома того Не ломалось, Не трескалось ничего. Посуда была На диво прочна, Чтобы долго людям служила она; Ведь снаряжался весь этот дом Для могучих богатырей… Много было посуды в нем, — Чаши берестяные, в ряд Поставленные, чистотою блестят; Деревянные кубки и черпаки, Кожаные турсуки Были там в изобилии припасены, На любую пору годны… Первыми в этот прекрасный дом Вступили старший брат и сестра — Богатырь небесный Мюльдюн Бёгё И заклинательница небес, Шаманка Айыы Умсуур. Сперва приветствовали они Громадную печь-камелек О тридцати стальных обручах; Будто цельную каменную скалу Поставили вместо печи сюда, Так огромен был Просторный очаг. Могучий Мюльдюн Бёгё Сухостоя костер В лесу наломал, Гору лиственниц нарубил, Вековыми стволами набил камелек. Радостно загудел, запылал Девятиголовый огонь; Не поленья горели в печи, А деревья пылали, треща. Шумно воя, взвивался Священный огонь, Пламя красное высоко поднялось, Искры посыпались к облакам. Заклубился, раскручиваясь в высоте, Потянулся по небу дым Сквозь широкую каменную трубу… Так священный огонь В очаге разложив, Озарив, обогрев жилье Для младших братьев своих и сестры, Устроив гнездо для детей, Айыы Умсуур И Мюльдюн Бёгё Попрощаться с ними были должны. К младшим братьям своим и сестре, Словно к детям, они подошли С солнечной стороны И вдвоем пропели они, Стройно два голоса согласовав, Благословенье свое.

СТИХ 30

АЙЫЫ УМСУУР И МЮЛЬДЮН БЁГЁ

Если мы прежде кому-нибудь Провозглашали: «Уруй-уруй!» — Тот счастливо и долго жил. Если мы говорили: «Айхал-айхал!» — Тот, кто наше благословенье слыхал, Желанного достигал. На груди праматери Кыладыкы, Где блещет красный камень-сата, Где пронзительно воет, кружась над землей, Дух кровопролитья илбис, Где жестокие битвы кипят, Где ходящий на двух ногах Дома построить не мог — Как повелел Одун Хаан, Вы поселиться должны. Вы должны теперь защитить Добросердечные племена Солнцерожденных людей айыы С поводьями за спиной… Вы заступниками будете им, Теснимым извечной враждой. Ты, избранный среди нас Могучий брат-исполин, Владеющий Вороным конем, Стоя рожденным На грани небес, Стремительный Нюргун Боотур! Наше заклятие, наш завет Запомни прежде всего: Защити людей уранхай-саха, Добросердечных, с открытым лицом! Пусть оружие будет у них, Пусть отважны будут они! А ты, не имеющий равных себе, Никогда их не обижай, Никогда им горя не причиняй! Если ты людям зло принесешь, Далеко отзовется оно, На потомство твое Позором падет, Укором для правнуков будет твоих, Бедой обернется им… Брата младшего и сестру Блюди, сбереги, воспитай! Предназначено им судьбой Эту землю обжить, заселить. Пусть глазами огненными абаасы Не посмеют на них взглянуть… Ты сумеешь родных отстоять. Так смотри же — зорко их стереги, Чтоб не налетели враги, Не похитили у тебя Брата младшего и сестру! Ну, а если все ж нападут С южных ураганных небес, С западных туманных небес Потомки лютых отцов; Если все-таки налетят С северных метельных небес Свирепые абаасы; Если из темных подземных бездн Невидимки-воры придут, Ты в Верхнем мире достань копье, Ты в Нижнем мире Оружье добудь, Железной своей ногой Логово их растопчи, Опрокинь, как берестяное ведро, Истреби их, выжги дотла, Громко смеясь, Пепел развей! Пока ты живешь, Не страшись никого Угрожающего оружьем тебе! Колдовское слово, Острый язык Бессильны зло тебе причинить! Огненный глаз дурной Не может тебе повредить!.. Проживи со славой век тройной И да сопутствуют вечно тебе Удача и торжество! Заклинаем вас от всякого зла, Младшие брат и сестра! Да не спрячется враг За спиной у вас, Да не рухнет оплот Под ногой у вас! Пусть обилием ваш дом одарит Щедрая Иэйэхсит! Пусть вам навстречу летит Светлая Айыысыт! Счастье вам, слава! Уруй-айхал! — Так благословенье произнесли Старшие брат и сестра. Улыбаясь, к младшим они подошли С солнечной стороны, По три раза поцеловали их В верхнюю губу, Обнюхали шестикратно у них Нижнюю губу, Так что каплями просочилась кровь На юношеских губах. Дивная старшая их сестра Шаманка Айыы Умсуур Повернулась, Перекувыркнулась вдруг И обернулась на их глазах В белокрылого журавля; С клювом граненым, С каменной ножкой, Птицей-стерхом Стала она, Крылья раскрыла, Ввысь поднялась, И улетела Белой стрелой… Старший брат их — Могучий Мюльдюн Бёгё Так глуб око воздух в себя вдохнул, Что вихрь зашумел над землей… Вдохом могучим своим Притянул к земле исполин Пролетавшую в высоте Тучу темную о семи головах И на той огромной туче густой Поднялс яс земли, Улетел… Летающий над землей На Мотыльково-белом коне Юноша Юрюнг Уолан И красавица Айталыын Куо, С весельем на лицах, С печалью в сердцах Проводили старших своих. А владеющий Вороным конем, Стоя рожденным На грани небес, Стремительный Нюргун Боотур, Слушая слова похвалы, Радости не явил, Прощаясь, Печали не показал; Молча в руки взял он копье, Молча поднялся он На кручу плоской горы, Где широкая площадь была Для богатырских игр. Опираясь На ратовище копья, Он прыжками огромными Прыгать стал По двенадцати раз На одной ноге, Как ведется в игре кылыы. Так испытывать начал он Быстроту и силу свою… Через голову, в воздухе, на бегу Перевертывался богатырь; А как с разбега на землю сел, Как ударился задом Об землю он, Раскололась каменная гора, Трещинами раздалась. А потом Повалился на спину он, С боку на бок Кататься стал. Как железо, были его бока, Сам он грузен был, как гора… От игры его, От катанья того Разваливаться начала, Рассыпаться дресвой пошла Каменная скала. В неволе выращенный исполин, Воле радуясь, как дитя, Всей широченною пятерней, Тяжеленной ладонью своей Так зашлепал увесисто по земле, Что отгулом заухала даль… Бурно мчались мысли его, Не помещались, видать, в голове. И такие он Бормотал слова: — Если Верхнего мира Несчетная рать, Если Нижнего мира Несметная тьма, Если все проклинаемые племена Адьараев и абаасы Нагрянут сюда ко мне, Всем им Толстые черепа раздроблю, Всем им Шеи рогатиной проколю, Клетки грудные У них раздеру, Многожильные вырву сердца, Толстые горловые хрящи Исторгну из глоток их! — Так он зычно кричал, Хохотал… А потом В несколько прыжков поднялся На высокий Горный хребет; Острые скалы Гребня его, Отвесные утесы вершин Ударом ноги Откалывал он, Обвалы обрушивал вниз. И совершилось чудо, друзья! От колодок свободные ноги его Легче ветра стали, Вихря быстрей… От веревок свободные руки его Силой ухватистой налились. Как по камню он Кулаком ударял — Камень трескался, Загорался огнем; Как босой ногою Утесы пинал — Рассыпались утесы дресвой… Взволновалась, словно вода В берестяном турсуке, Изначальная мать-земля, Содрогнулась всею твердыней своей, Изогнулась по середине своей… Долина великая Кыладыкы Пронзительно выть начала, Красным пламенем занялась… От Нюргуновых богатырских забав Ураган вихревой поднялся — Такой жестокий ветер подул, Что по воздуху камни несло С двухлетнюю телку величиной; Тучей взлетел над долиной песок… Так вот — силою богатырь, А разуменьем — еще дитя, Тридцать дней и ночей подряд С криком, гиком играл Нюргун Боотур… В богатырской этой игре Ожесточился норов его, Шея выпрямилась, Большие глаза Разумом могучим зажглись, Силой грозною налились. Как кувалдой кузнечною, Кулаком Бил себя он В гулкую грудь; Вспоминая Нижний бедственный мир, Проклиная железную колыбель, Адьараям расправой грозя, Он пятой богатырской В землю стучал; Запрокинув голову высоко, Он грозил небесным абаасы, Ругательства выкликал… Хоть не видел он никого В пробегающих облаках, Для острастки Огромным своим кулаком Западным угрожал небесам, Поворачивался спиной, Задницу показывал небесам. А потом Нюргун Боотур На том самом месте, где он играл, Повалился спать, Уморился, видать, От игры богатырской своей. Груда мелких камней Мягким ложем ему была; Черная каменная скала Под голову подушкой легла. Тридцать дней и ночей подряд Без пр осыпа он проспал. Как могучий кузнечный мех Кузнеца Куэттээни, Шумно дышала его спина; Храп его летел далеко, Будто грохотала река, Крушащая толстый лед, Выходящая из берегов; Храп его далеко летел, Будто гром вдалеке гремел… От шумного дыханья его Качались высокие дерева, Шелестела в лесах листва, Вихрями завивалась пыль, С хрустом, свистом взлетал песок, Залетал в открытые ноздри его, Клокотал в гортани его. Кто видал, как спит Нюргун Боотур, Наверняка подумал бы тот, Что так безмятежно способен спать Только рожденный стать Великим богатырем… Как минуло тридцать дней и ночей, Проснулся Нюргун Боотур, Резво на ноги поднялс я; Сильно проголодался он, В ближний лес пустился бегом. Он летел, как быстрый огонь, Только пятки босые богатыря Мелькали в густой траве. Был он гол, необут, неодет, Глубоко в чащобу лесную зайдя, Начал громко он заклинать, Начал благословлять Байаная — хозяина темных лесов, Хозяина четвероногих зверей; Помощи просил у него…

СТИХ 31

НЮРГУН БООТУР

Уо-уо! Уруй-айхал! Пущи темной дух Со щедрой рукой, С гривой густой, Со счастливой судьбой, Несметно богатый Дед Байанай, Обернись ко мне, Улыбнись! С дивной силой Во внутренних мышцах своих, Со стальным сухожилием в пальце большом, С грозной мощью В наружных мышцах своих, С не знающей промаха пятерней, Скрытый за черной Чащобой лесной Хаан Хандыган-исполин, Живущий в дремучей тайге, Зовущий могучей глоткой своей Дородный Алып Сэгэйэн, Сверху взгляни на меня, Зверя гони на меня. Твой широкий алас — Высокий лес, Твой скотный двор — Дремучий бор, Твой коровий варок — Обгоревший лог, Дверь твоя — Лесной бурелом, Твой богатый дом — Вся тайга кругом, Летняя твоя ураса — Лиственные леса. Березы, влажные от росы — Белое ложе твое, Поваленный ствол — Подголовье твое, Буреломный завал — Одеяло твое; Могучий дух Дремучих лесов, Круглые мерцающие зрачки, Звериный пастух Эрбэс Боотур! Крупных зверей, Мелких зверей, Черных и белых Пушистых зверей, Которых не счесть у тебя, С верховий речных, Из урочищ глухих, Гони ко мне, Гони ко мне! Охотничью мне Удачу пошли! Дай мне столько дичи набить, Сколько н аплечи подниму, Сколько д одому донесу — Лишнего не прошу. Эгей! Торжествуй, Эндэлюкю Бекенэй! Помогай мне, Элип Хандыгай! Призываю тебя, Называю имя твое Голосом зычным своим! Отголосками по перевалам глухим Я прославляю тебя, Благословляю тебя! А за помощь отблагодарю, Щедро я тебя отдарю! — Только песню эту пропел богатырь, Не успел он дыханье перевести, Как в ответ За стеной чащобы лесной Чье-то стенание пронеслось, Будто распахнулась, шумя, Непролазная гуща тайги, — Чей-то голос Густо запел, Зычный голос Захохотал, загудел…