Яма
Шрифт:
— Се-рёжа…
Белый свет на ней — чертовым клином, все нормально. Не пытался соскочить, только лишь сбавить обороты. Да вот незадача: успел разогнаться до запредельного максимума, прежде чем обнаружил — педаль тормоза запала.
Закрывая глаза, перекрыл видимость, заглянув внутрь себя — широко открытыми глазами. Там до хр*на такого, что мешало спать ночами. И он, как субмарина, погрузился, ушел на самое дно.
Все звуки враз исчезли.
Перевал.
Звенящая тишина.
Повторный запуск.
Вдох.
— Сережа?
Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
— Что? — неестественная частота дыхания сохранялась.
— Слышишь меня? Почему ты торчишь здесь среди ночи? Почему не спишь?
"Спать?"
"Зачем?"
"Лучше не надо…"
— Градский?
Открыв глаза, посмотрел на Доминику стеклянным взглядом.
— Не получается уснуть. Мотор топит. Не могу расслабиться.
Подавляя растущее беспокойство, Ника попыталась улыбнуться.
— Не стоило пить на ночь кофе, — пожурила его прерывистым шепотом. — Мама говорит, что кофеин, как и лекарство, нужно дозировать.
Сергей отстраненно кивнул и, запрокидывая голову, прижал затылок к твердому подлокотнику. С выражением крайнего изнурения снова прикрыл веки.
В помещении повисла долгая пауза.
Он будто забыл о ее присутствии. Просто сидел с закрытыми глазами и часто дышал. С такой амплитудой уснуть было нереально, с ней — и функционировать недолго.
Когда Ника присела перед ним на пушистый ковер, ресницы Града дрогнули, глаза приоткрылись, но он так и не посмотрел ей в лицо.
— Не хочешь со мной говорить? Эй, молчун, это невежливо, — тихо и мягко поддела его она.
Никакой реакции.
Вопреки внутренней потерянности и тревожному ощущению, будто она тыкает палкой в спящего ротвейлера, Доминика не могла оставить Градского одного.
— А хочешь, я приготовлю что-нибудь поесть? Яичницу с ветчиной или быструю пиццу? Выбирай любое!
Мотнул головой и, тяжело вздохнув, сжал челюсти.
— Нет, ну, я тебя тут так не оставлю, — не сдавалась девушка. — Может, болит что? Сделать массаж? — протяжно вздохнула. — Помолчать, да? Если я раздражаю своей болтовней, придется тебе это озвучить. А какао хочешь?
— Нет, — тихо отозвался Сергей и после небольшой паузы даже добавил: — Спасибо.
— Я вкусное делаю… Нет, у тебя тоже классное, не подумай ничего такого, — вздохнула, подаваясь ближе.
Осторожно прихватив пальцами его запястья, развела в стороны крепкие руки. Протиснулась в неплотные тиски между его коленями.
Градский не запротестовал, только взгляд поднял. Глянул из-подо лба предостерегающе.
— Сережа, не молчи.
Но он продолжал молчать.
Неторопливо прошелся взглядом по ее лицу. Задержался на глазах, скользнул ниже
— к губам. Так же неспешно вернулся к глазам. И вдруг затиснул колени, поймав девушку в капкан.
У нее невольно вырвался громкий прерывистый выдох. Она
— Сережа, я не отстану.
Все это время Градский смотрел на нее, не мигая. Улучить мгновение, когда произошла перестройка, у Ники не получилось, но настрой его изменился. Теперь, глядя ей в глаза, он будто к чему-то ее подталкивал, мол: "Давай, продолжай".
— А хочешь…
Тихо запела, срывающимся голосом:
— Хочешь сладких апельсинов? Хочешь вслух рассказов длинных? Хочешь, я взорву все звезды, что мешают спать[1]?
Приподнявшись, губами поймала зреющую в полумраке улыбку. Не поцеловала, лишь прикоснулась порывисто, несмело передавая ему свои чувства.
— Хочешь солнце вместо лампы? Хочешь за окошком Альпы?
Очесать, я отдам все песни? Про тебя отдам все песния…
Прижала к его неожиданно очень горячей груди ладони. Прерывисто выдыхая, огладила скованные напряжением мышцы. Ощутила сумасшедшее, немного пугающее своей силой и частотой, сердцебиение.
Подавляя дрожь, продолжила петь, больше не решаясь поднимать взгляд выше его подбородка.
— Пожалуйста, только живи. Ты же видишь, я живу тобою… Моей огромной…
Приглушенно вскрикнула, когда Градский, подавшись на нее всем корпусом, грубовато завалил на спину. Стремительно, без каких-либо предпосылок потребности в близости, сходу взял в оборот. Не прошло и пяти секунд, как она оказалась топлес. До дрожи взбудораженная быстротой смены эмоциональных накатов, часто и шумно задышала. Бесконтрольная дрожь усилилась, когда Град накрыл ее оголенную и крайне восприимчивую грудь своей твердой и горячей.
— У тебя температура, кажется… — предположила отрывисто.
Но ок отмел ее слова, зацикленный совсем на других ощущениях.
— Хочу. Хочу тебя тр*хать, Плюшка, — каждое слово буквально вытесал, произнеся с разительными паузами.
Ника не успела никак отреагировать на эти реплики. Впрочем, он, по всей видимости, в этом и не нуждался. Направив ладонь к внутренней поверхности ее бедра, скользнул по кромке узких трусиков и распластал пальцы на ластовице. Вздрогнув, будто от электрического разряда, она выгнулась и отрывисто застонала.
— А ты хочешь, Плюшка? По нормальному тр*хаться? — зашептал ей на ухо Градский, действуя с тем же ошеломляющим напором: отодвинув ткань ее трусов, дорвался до чувствительной плоти. Скользнул пальцами между нежных и влажных лепестков половых губ. — Ты мокрая, Кузя. Ты уже очень мокрая.
Частое и горячее дыхание опалило шею Ники, запуская в ее организме сложную тепловую реакцию. Тело, с головы до ног, прошил озноб. За грудную клетку же словно залили раскаленную лаву, которая и вытолкнула из горла девушки сладострастный стон.