Ямата-но Орочи
Шрифт:
— Курама!!! — сквозь зубы зарычал Мадара, вперив взгляд Риннегана вперед.
Минато более не привлекал его внимание. Взгляд был устремлен ко входу в небольшой храм, на пороге которого в облаке тяжелого тумана стояла девушка в одеждах жрицы. Босые ноги с безупречными перламутровыми ногтями, чистая кожа ярко контрастировала с алыми хакама, а яркие огненные волосы — с белоснежным шелком кимоно. Безупречное лицо искажено гневом, глаза широко распахнуты. На ярком красном фоне радужки вертикальные зрачки сжались в почти незаметные щели. Изящные ладони с силой сжимают аккуратный лук, тетива которого продолжала вибрировать, источая оглушивший всех звук.
Итачи знал Кураму,
— Мадара!
Никакой женственности в полном ярости голосе не было. Тонкая рука выброшена вперед, словно Курама намеревалась вырвать кадык Мадаре. Изящные пальцы с перламутровыми ногтями согнуты в хищном жесте и дрожат от напряжения. Синие и красные капельки чакры сорвались с кожи и сплелись в миниатюрный черный шарик. Из которого в сторону Мадары вырвался мощнейший луч энергии.
Ударная волна пронзившей пространство техники вжала Итачи в палубу и оглушила, в глазах потемнело. И не успел он прийти в себя, как рядом вспыхнул желтый свет. Короткое мгновение дезориентации — и мир вокруг внезапно сменился. Темнеющая синева неба сменилась зеленым сводом из крон деревьев.
— Намиказе-сан?.. — непонимающе позвал Минато Итачи и попытался подняться на ноги.
И понял, что по-прежнему их не чувствует. Ни ног, ни всего, что ниже груди. И техника метаморфозы почему-то ослабла — из шести рук осталось лишь две, и те слушались с трудом.
— Лежи, — коротко приказал Минато, жестко придавив Итачи к земле и бросив куда-то в сторону. — В госпиталь его! Срочно!
— Что та… Итачи?! Что с ним? — знакомый голос требовал ответов, но Минато уже пропал во вспышке желтой молнии.
Перед глазами Учиха появилось знакомое лицо. Гурен была испугана. Такой бледной он не видел ее… Наверное, никогда не видел. А его взгляд частенько останавливался на ней.
— Итачи! Боже мой! Ты… Ты… — Гурен упала на землю возле него и панически что-то искала в разгрузке, голос ее прерывался, на щеках пролегли блестящие дорожки слез.
— Почему ты плачешь? — Итачи попытался поднять руку, чтобы стереть слезы, но не смог.
В руках Гурен появился свиток. Перед темнеющим взором Итачи забрезжил тусклый бирюзовый свет медицинской техники.
— Живи, Итачи! Умоляю, живи!!!
Эти слова впились в саму душу Итачи. Он ощутил весь страх, всю любовь Гурен. Это напоминало сакки по своей сути — духовная техника, но вселяющая не ужас, а умиротворение и желание жить. То, чему научили Гурен на Кумотори. Но даже эта техника не удержала сознание Итачи в этом мире. Картина перед глазами сузилась до мутного белого пятна, но этого Итачи уже не заметил. Он словно заснул, чтобы тут же проснуться и увидеть над головой безграничный темный океан. Руки почувствовали прохладное касание алой травы. Итачи не видел ее, но знал, что она алая. Иной она здесь быть не могла.
— Это не похоже на загробный мир.
— Ты уже знаком с ним? Посмертие бывает индивидуально. Не думаешь ли ты, что просто заплутал по пути в загробные чертоги своего отца? И твое сознание создало тебе собственный ад из твоего же внутреннего мира?
Голос был спокойным и размеренным. Он явно принадлежал мужчине, чьи годы расцвета минули достаточно давно. И этого самого мужчину Итачи быстро нашел взглядом. Старик в белом плаще с черными томое на вороте парил над водой,
— Отец рассказывал о тебе, — сев на мягкую траву, вспомнил Итачи и уважительно поклонился. — Приветствую Рикудо Сенина, Ооцуцуки Хагоромо-сама.
— Если мне, умеющему читать знаки и знамения, было ведомо о нашей встрече, то пишущему их — и подавно, — слегка наклонился вперед Хагоромо. — Он рассказал тебе достаточно, потому что сделал все, чтобы ты оказался здесь, Итачи.
— Это похоже на моего отца, — без удивления ответил Учиха, смиренно вздохнув.
— И это удивительно. Ты так похож на моего сына и в то же время совершенно отличен от него. Но все же наша встреча свершилась.
— Возможно, если бы вы знали лучше Орочимару, то не удивлялись бы этому.
— Возможно, — легко согласился Хагоромо. — Я бы хотел лучше его знать, если бы когда-то давно, века назад, у меня была такая же возможность быть знакомым со своим отцом, как у тебя.
Глава 46. Рикудо
20 мая 60 года от начала Эпохи Какурезато
Слова Хагоромо пронеслись над бескрайними травянистыми равнинами и заставили Итачи нахмуриться. Фраза была построена странно и вызывала вопросы.
— Мой отец… как-то связан с твоим? — в итоге спросил Учиха.
— На этот вопрос не так просто ответить, — задумчиво пригладил бороду Хагоромо. — Пожалуй, придется начать издалека. Заодно и рассказать тебе о тебе же. И прежде, чем рассказать об отце, стоит поведать о матери и ее сыновьях. Это то, что сейчас важно узнать. Потому что ее возвращение уже близко. Возвращение Кагуи Ооцуцуки.
Хагоромо взмахнул посохом и словно ударил им по воздуху, по которому побежала рябь, словно по воде. И сквозь нее проступил образ молодой женщины с правильным, аристократическим лицом. Белоснежная кожа, белоснежные волосы, такие же белые проступающие сквозь них рога и белые глаза. Она выглядела, словно призрак прекрасной девушки. Выделялись лишь черный рисунок на ее белом кимоно, алые губы и третий, расположившийся меж необычных овальных бровей, алый глаз с вертикальными веками. Додзюцу, которое напоминало одновременно Риннеган и Шаринган. Почти такой же был у самого Рикудо, однако у той, кого он назвал Кагуей, на концентрические круги Риннегана были нанизаны томое Шарингана.
От взгляда на лицо этой женщины почему-то по спине Итачи пробежал холодок. То ли от ее чужеродной красоты, то ли из-за холодного взгляда глаз. Их разрез был необычен, внешние уголки были вздернуты, придавая облику Кагуи лисьи черты.
— Она похожа на Кураму, — внезапно понял Итачи, в голове которого всплыл недавно увиденный им облик разгневанной мико на пороге храма.
— Интересно, совпадение ли это? — вымолвил Хагоромо задумчиво. — Пусть я лишь наблюдатель. Поток времени проносился мимо меня, и пока мир менялся, я не следовал за ним. Однако мне ведомо, что происходило в нем. И та, кого ты называешь Курамой, создана твоим же отцом. Это тело — лишь оболочка для того, кого все привыкли считать демоном.