Ян Потоцкий "Рукопись, найденная в Сарагосе"
Шрифт:
Литературная судьба «Рукописи, найденной в Сарагосе» по-своему, но менее увлекательна, чем ее содержание. Роман, изданный в ничтожном количестве экземпляров, почти не был известен современникам. В 1808 году на страницах выходившего в Петербурге на немецком языке журнала «Ruthenia» появилась «История Зото» с характерным примечанием: «Отрывок из необыкновенно занимательного романа, который был недавно издан в Петербурге и сразу же стал величайшей редкостью, поскольку автор, начавший свою работу в Испании и окончивший ее в буквальном смысле близ Китайской стены, напечатал сие творение в количестве ста экземпляров». Сходные впечатления высказал в 1825 году в «Сыне отечества» И. И. Греч: «Любители истории и литературы долго будут оплакивать преждевременную кончину сего ученого, умного, преисполненного талантами писателя. Я храню как драгоценность странный его роман «Manusrit trouve a Saragosse», начатый в Сьерра-Морене и оконченный
Этими отзывами исчерпываются высказывания о романе Потоцкого в русской печати первой трети XIX века. Не многим больше было читателей, но среди них был Пушкин.
По-видимому, Пушкин познакомился с «Рукописью, найденной в Сарагосе» на юге России, возможно, в Тульчине в феврале 1821 года.
После возвращения из Эрзурума, в начале 1830 года, Пушкин приобрел книгу Потоцкого «Voyage dans les steps d'Astrakhan et du Caucase» (Paris, 1829) («Путешествия в Астраханские и Кавказские степи»). Это издание, подготовленное известным ориенталистом и учеником Потоцкого Г.-Ю. Кляпротом по рукописи, полученной из Филадельфии, содержит интересные замечания издателя о романе Потоцкого: «Помимо научных сочинений, граф Ян Потоцкий напи сал необыкновенно интересную повесть, лишь частично опубликованную; ее содержание составляют приключения испанского дворянина мавританского происхождения, родом из Гомелесов. В повести этой автор бесподобно изображает обычаи испанцев, мусульман и жителей Сицилии, характеры людей переданы с большой истиной, словом, это одна из самых привлекательных книг, которые когда-либо были написаны. Существуют, увы, лишь несколько ее рукописных копий, та же, которая была прислана в Париж для издания, остается в руках особы, которая должна была ее просмотреть перед опубликованием. Будем надеяться, что одна из пяти копий, которая, как мне известно, находится в Польше и России, рано или поздно появится на свет, ибо эта книга, подобно Дон-Кихоту или Жиль Блазу, никогда не состарится». Эти сведения заинтересовали Пушкина, и по его просьбе графиня Е. К. Воронцова предприняла поиски рукописи романа, обращаясь к родным Потоцкого; но эти усилия не увенчались успехом, о чем она сообщила в письме от 26 декабря 1833 года. Тогда же Пушкин приобрел два парижских издания 1813 и 1814 годов. По воспоминаниям Вяземского, которые можно отнести приблизительно ко второй половине 1820-х—1830-м годам, «Пушкин высоко ценил этот роман, в котором яркими и верными красками выдаются своеобразные вымыслы арабской поэзии и не менее своеобразные нравы и быт испанские». Свидетельство Вяземского подтверждается самим поэтом, подчеркнувшим в «Путешествии в Арзрум» (1835) верность и «занимательность» описаний Потоцкого.
Для поэтики Пушкина верность и яркость — понятия, чаще всего не совпадающие. «Яркость» для поэта почти всегда была синонимом субъективности, односторонности, нарушавшей жизненное правдоподобие. Потоцкий же предлагал редкий случай слияния фантастического вымысла с правдоподобием, экзотического своеобразия с истиной чувств, фактической точности с поэтичностью.
Академик М.П. Алексеев включает роман Потоцкого в круг «испанских чтений» Пушкина. Польский исследователь М. Топоровский полагает, что произведения Пушкина «Египетские ночи» и незаконченная поэма об Агасфере связаны с чтением «Рукописи, найденной в Сарагосе». В «Цыганах» можно усмотреть некоторое сходство с «Авадоро»: «Алеко, как и герой «испанского романа», оставил «неволю душных городов» и нашел пристанище в цыганском таборе. Отдельные ситуации устного пушкинского рассказа «Уединенный домик на Васильевском», опубликованного в записи В. П. Титова в «Северных цветах на 1829 год» под псевдонимом Тит Космократов, напоминают «Историю Тибальда де ла Жакьера».
Интересно, что незадолго до своей трагической кончины Пушкин снова обратился к роману польского автора.
Стихотворение «Альфонс садится на коня...» создавалось, когда Пушкин работал над материалами пугачевского бунта и «Капитанской дочкой», и может рассматриваться как попутный «этюд», отразивший сокровенные переживания самого поэта. Мотив виселицы, впервые появившийся в рисунке 1821 года и слившийся после казни декабристов со сложным комплексом историко-философских и нравственно-политических проблем, глубоко волновавших поэта, прошел через все его творчество. Стихотворение «Альфонс садится на коня...» навсегда останется прекрасным памятником восприятия
Судьба романа Потоцкого на Западе отличается немалым своеобразием. В истории новой литературы трудно найти произведение, которое послужило бы источником для столь бесстыдных (и крайне интересных в историко-литературном смысле!) плагиатов, как «Рукопись, найденная в Сарагосе».
Серьезные подозрения в плагиате падают на Ш. Нодье (1783—1844), драматурга, романиста, одного из известных тогда мастеров французской прозы. Как предполагает Р. Кайуа, у него была единственная во Франции рукописная копия романа, о которой писал Г.-Ю. Кляпрот. В 1822 году он включил в свой томик рассказов о призраках («Infernaliana») «Историю Тибальда де ла Жакьера», не упомянув ни словом об источнике. Это был первый, но не единственный плагиат из Потоцкого.
Граф де Куршан (псевдоним Мориса Кузена), известный знаток мемуарной литературы XVIII века, в изданных в 1834—1835 годах «Мемуарах маркизы де Кроки», бывших плодом его фантазии (мемуары маркизы были сожжены после ее смерти), присваивает историю Джулио Ромати. В третьем томе своих псевдовоспоминаний «маркиза» с восхищением отзывается о мемуарах Калиостро (это чистый домысел Куршана, поскольку Калиостро никогда не писал мемуаров) и приводит несколько отрывков из них. Это были «История герцогини Монте-Салерно» и другие рассказы из романа Потоцкого.
Обрадованный безнаказанностью, а также успехом «Мемуаров маркизы де Креки», Куршан предпринял еще более дерзкое литературное ограбление. В начале октября 1841 года в газете «La Presse» стали печататься отрывки якобы из мемуаров Калиостро под названием «Роковая долина» и «История дона Бенито де Альмуневар». Но уже 13 октября «Le National» выступила с разоблачением: мемуары Калиостро оказались буквальной перепечаткой парижских изданий романа Потоцкого. Во время процесса, который затеяла «La Presse», желая получить за «бесчестие» 25 000 франков, Куршан пытался защищаться и обвинил, в свою очередь, в плагиате... некоего генерала Паца, уже покойного. Последний якобы «коварно издал» в 1813 году без ведома Куршана его рукопись и проставил на ней свои инициалы. Поскольку они совпадали с инициалами Потоцкого, а покойный генерал не мог возражать, адвокат Куршана надеялся выиграть дело. Но спор был решен представленным суду экземпляром петербургского издания, которое Потоцкий подарил с собственноручной надписью генералу Сеноверу, сотрудничавшему с ним в «Северных известиях».
Разоблачение плагиатора отнюдь не решило судьбу его книги. «Мемуары маркизы Креки» продолжали привлекать внимание публики и выдержали на протяжении XIX века двенадцать изданий. Более того, сам Куршан стал жертвой плагиата.
Новелла Вашингтона Ирвинга «Мальтийский рыцарь», опубликованная в 1855 году в сборнике «Wolfert's Roost and Other Stories», является переводом «Истории командора Торальвы» Потоцкого. Ирвинг искусно обосновывает свое заимствование тем, что эту историю он записал на Мальте в 1805— 1806 годах со слов кавалера Ландолини, но впоследствии утратил записи и воспользовался мемуарами знаменитого авантюриста Калиостро, где нашел тот же самый рассказ. Конечно, Ирвинг не знал, что имеет дело с плагиатом Куршана, но его ссылки на источники воспринимались как обычный для того времени прием литературной мистификации.
Последняя по времени попытка, впрочем достаточно курьезная, лишить Потоцкого авторства была сделана небезызвестным библиографом Полем Лакруа. В своей книге «Загадки и библиографические открытия» (1866) он приписал Ш. Нодье два парижских издания «Рукописи...» и советовал будущему издателю его сочинений учесть этот факт. Помимо интуиции и чувства стиля, которые подсказали ему это «открытие» еще во время процесса Куршана, Лакруа ссылался на рукописи Нодье с текстом «Авадоро» и «Десяти дней из жизни Альфонса ван Вордена», не подозревая, что они могли свидетельствовать о противоположном.
Шумная история вокруг плагиата Куршана ускорила появление польского перевода романа. Уже первый биограф Потоцкого М. Балинский сообщил о близком выходе «не отрывков», а всего оригинального творения Потоцкого, которое подготовил «муж ученый, опекающий науки». Вполне правдоподобно, что этим «ученым мужем» был И. Лелевель, выступивший во время процесса Куршана в защиту Потоцкого и издавна собиравшийся написать о нем самостоятельное исследование. К сожалению, в появившемся в 1847 году в Лейпциге польском переводе романа в шести небольшого формата томиках объяснения отсутствовали. Перевод был сделан Эдмундом Хоецким, который впоследствии выступал также как французский литератор под псевдонимом Шарль Эдмон. Перевод Хоецкого несколько раз переиздавался, но только в 1965 году вышло первое критическое издание романа Потоцкого, подготовленное польским исследователем Л. Кукульским, исправившим перевод Хоецкого по прижизненным изданиям и авторским рукописям, частично обнаруженным в польских архивах.