Янмэйская охота. Том II
Шрифт:
Кантор нахмурился:
– Господин советник, боюсь, вы не вполне осознали свою задачу. Вы должны давать советы, которые помогут ответчику.
– Я так и поступаю, – Пророк хлопнул Менсона по плечу. – Друг мой, я советую тебе немедленно сознаться во всем и просить владычицу о помиловании. Нет смысла в пустых спорах. Все уже знают, что ты злодей, так стоит ли упорствовать? Сдайся и получи милость от ее величества.
– Процедура не предполагает… – начал Кантор, но тут же был прерван пророком:
– Какая процедура может помешать человеку сознаться и облегчить
Прежде, чем шут сказал что-либо, Минерва подняла руку:
– Господа, я прошу слова… Можно сейчас, да?.. Благодарю вас. Мне не по душе происходящее. Возможно, я ошибаюсь, но мне думалось, суд не должен ставить цели ни казнить, ни помиловать ответчика. Главная задача суда – мне кажется – выяснить правду и добиться справедливости. Мы собрались, чтобы узнать, убил ли лорд Менсон владыку, а не затем, чтобы услышать деланное признание и напыщенное помилование. Более того, помиловав Менсона сейчас, пока его вина не доказана, я унижу его – не так ли?.. – Вдохнув поглубже, она посмотрела прямо в глаза пророку: – Ваше величество, при всем уважении к вам, я прошу вас избегать провокаций.
Она села, и Эрвин испытал сильное желание погладить ее по плечу. Пророк поклонился Минерве:
– Я признаю правоту вашего величества. Приношу извинения.
Он также сел, довольный собою. Несмотря на кажущийся провал, он добился своего: показал абсурдность обвинений на основе «морального облика» и положил конец судейскому издевательству. Судье Кантору не оставалось ничего иного, как перейти к слушанию по существу. Однако он припас для Менсона еще один удар.
– Ваше величество абсолютно правы, говоря о необходимости постичь истину и получить ясную картину. Именно потому суд позволит себе занять еще десять минут вопросом морального облика и дополнить картину весьма важным штрихом. С позволения вашего величества, я проведу опрос еще одного свидетеля.
Минерва не нашла причин для отказа, и председатель объявил:
– На место свидетелей вызываются капитан гвардии Шаттэрхенд и бывший лакей Вимас.
Капитан вышел на сцену весьма озадаченный – было ясно, что причина вызова ему неясна. Вимаса вывел на место судебный пристав; Вимас явно знал причину и идти не хотел. Эрвин удивился: лакей?.. Верховный суд порою выказывает недоверие к свидетелям лишь потому, что те – мужицкого сословия. Все прошлые свидетели были отобраны из высшего слоя дворянства, откуда теперь взялся простолюдин?
Суд задал Вимасу несколько обычных вопросов: как зовут, какого сословия, какую службу выполнял. Лакей отвечал очень тихо, робея и краснея пред лицами лордов. Судья Кантор требовал: «Говорите громче». Добившись от свидетеля хоть сколько-то внятной речи, судья задал вопрос:
– Прислуживали ли вы во дворце Пера и Меча в прошлом году, в день летнего бала?
– Да, ваша честь.
– Видели ли вы тем днем Менсона Луизу, придворного шута, ныне обвиняемого?
Судья указал на ответчика, но лакей не посмотрел туда, а покраснел.
– Да, ваша честь.
– При
– Я в-видел его много раз… – промямлил лакей, пытаясь отвертеться. Тщетно, разумеется.
– Я говорю о том случае, когда вы не только видели его, но и имели близкое касательство. Имел место такой случай?
– Д-да, ваша честь…
– Расскажите о нем суду.
Лакей повертелся, ища спасения. Капитан Шаттэрхенд подбодрил его, хлопнув по плечу. Вимас тихо заговорил:
– Я шел, значит, по коридору, а шут сидел на подоконнике и читал что-то. Сильно щурился – не мог разобрать. Я ему сказал: «Если желаете, принесу свечу». Тогда он схватил меня, значит, за камзол, втащил за портьеру, и поцелв…
– Громче, будьте добры!
– Ну, поцеловал.
– В губы?
– Да, ваша честь.
– Что произошло потом?
– В-ваша честь… я не могу… при владычице и лордах…
– Ее величество и высокие лорды прежде всего заинтересованы в истине! Говорите немедленно, не боясь смущения.
– Ну, шут… он… развязал мне штаны и засунул руку…
– В штаны?
– Да, ваша честь.
– И что же?
– Он схватил меня за… понимаете… за него. И стал…
Лакей покрылся пунцовыми пятнами и умолк. Капитан Шаттэрхенд вмешался:
– Да ничего он не стал, ваша честь, ибо не успел. Тут как раз я проходил мимо, услышал возню за шторой, решил проверить. Заглянул – увидел непотребство и пресек все это. Шут сильно злился и кричал: «Я еще не кончил». Но я его оттащил силою.
– Вы подтверждаете, капитан, что непотребство имело место?
– Боюсь, что да. Чтобы Менсон служанкам за корсеты совался – это бывало. Но чтобы мужчине и прямо в штаны – конфуз, ваша честь.
– Конфуз? Вы намеренно используете столь мягкое слово?
– Ваша честь, я помню, Менсон тогда был нетрезвый. По пьяному делу чего не вытворишь. Был в моей роте один ординарец…
– Речь не об ординарце, а о шуте Менсоне и его неправедном отношении к мужчинам. Скажите, капитан, вы слыхали высказывание, будто Менсон любил владыку Адриана?
– Конечно, ваша честь. Я и сам так говорил.
– Почему вы так говорили, капитан?
– Потому, что это правда. Шут, когда только мог, крутился около владыки и смотрел с обожанием. Он и в том злосчастном поезде мог не оказаться – он ведь шут, а не генерал, в походы ходить не обязан. Но поехал, чтобы вместе с владыкой.
– А допускаете ли вы, капитан, что любовь Менсона к владыке Адриану имела вовсе не целомудренный смысл?
– Я никогда так не думал! Допустить подобную мысль – запятнать честь владыки!
– Суд вовсе не предполагает, что владыка отвечал на чувства Менсона. Напротив, суд высказывает допущение – внесите это в протокол сугубо как гипотезу – что владыка отверг неправедную любовь шута. Что могло стать причиною мести последнего.
Это был первый миг, когда смешливая гримаса слетела с лица Менсона. Перемена – от смеха до боли – случилась так быстро, что никто не успел заметить и удержать шута. Он сорвался с места и бросился к судейскому столу: