Янтарные слезы Феникса
Шрифт:
Лба коснулись пальцы. Теплые пальцы, остро диссонирующие с холодом, которые они после себя оставляли. Правда, не везде. Место, где поставил свою метку Листик, при соприкосновении с силой демона, запульсировало жаром. И Гархэ руку отдернул, обличительно поведав:
— Так вот откуда такая феноменальная возможность подмечать сокрытое. Сирина успела обзавестись поклонником среди неживых? — спросил без особой нужды на ответ, а затем обвинительно добавил: — Значит, как меня поцеловать, так вид словно с обрыва броситься готова, а как с нечистью…
— Подставляй лоб,
Заявление сработало. Салисен хмыкнул, снова вернул руку на мой многострадальный лоб, уставший получать шишки, что привычные, что магические, и отказался:
— Спасибо, но я любитель традиционных целований. Поэтому только губы. А от души, это уже на твое усмотрение. В принципе, нам демонам она всегда не помешает.
В ответ я промолчала. Стараясь запомнить узор и последовательность, с которой руки песчаника выводили на моем лице, судя по всему — руны. Чуть с досадой не прикусила губу, осознав, что далеко не все знакомы. Но в целом воодушевилась, поскольку есть шанс после отыскать их у Трезвия, для самостоятельного детального изучения и проработки.
Эх, знала бы, что вскоре и впрямь поползу в закрытый раздел библиотеки, вот только искать стану информацию совсем другого плана…
Я не смогу сказать точно, когда все изменилось. Вроде бы еще мгновение назад моя тактильная память пыталась угнаться за прикосновениями Салисена, мозг тщательно упорядочивал известные и нет символы, а внутренний глас скептично отфыркивался от происходящего, дескать, нашла кому верить… Рядом все так же стоял Рин, взволнованно сопя, не давая этим звуком испугаться, что я вдруг осталась одна. В комнате явственно ощущался аромат лилий, поставленных единственно для создания гостиничного уюта, а не от того, что рарх такой уж флорист. Да и сам Гархе пах по-особенному… раскаленным песком, жарким полуденным солнцем, иссушившим, казалось бы, даже воздух, и едва-едва ощутимым привкусом солоноватых морских капель.
Однако привычная надежность в какой-то миг истончилась. И я осознала, что глаза у меня открыты. Правда виделось отчего-то с трудом, но вот то, кого… Здесь сомнений не возникло.
Ракурс выдался препаршивый. Да и много ли способен разглядеть младенчик в горизонтальном положении, но… Резкий рывок, будто бы в моей голове откуда-то взялся едва ли не смерч, сметший меня с кровати, и… Я оказываюсь стоящей возле людей, не способных заметить незримую гостью. Призрак. Всего лишь призрак будущего. От волнения и вдруг овладевшего мной оцепенения, зажала рот ладошкой, вглядываясь в образ той, кого помню лишь с портретов и магоснимков…
Женщина лежала на постели, быстро и часто дыша, силясь приподнять голову и приблизиться к мужчине, удерживающего ее за руку, словно эта была нерушимая связь. Волосы, точь в точь моего цвета, разметаны по подушке, на лбу испарина, а в глазах… В глазах глубокого серого оттенка с желтым ободком столько обреченной печали и… любви. К тому единственному, кому отдала всю себя и подарила дочь, лежащую сейчас
Я осознала, что плачу. Стою, впившись ногтями в щеки, раскачиваюсь от невозможности подойти и остаться неподвижно и беззвучно, молчаливо, безысходно лью слезы.
Мама… МАМА. Мамочка. Хотелось закричать, подбежать к ним, и разрыдаться в голос. Нереальность осуществить желаемое, ломало изнутри, заставляя душу оголиться и получить точеный удар действительности — это всего лишь память…
О, как часто я мечтала об одном единственном мгновении, чтобы увидеть ту, кого так невыразимо любила все прожитые годы, не способная об этом сказать. И как горек, стал момент осуществления желаемого.
Не зная, куда деть предательски подрагивающие пальцы, оставившие следы на щеках, обхватила себя руками, пытаясь успокоиться, и напомнить — я здесь не за этим. Одна непоправимая ошибка уже свершилась, но не допустить новую, вполне в моих силах.
Поэтому я приложила все усилия, чтобы абстрагироваться от увиденного, отгоняя подальше чувство потрясения, и преследующие его горе, и все же сделав несколько шагов поближе, прислушалась к разговору.
— Лир, послушай меня, послушай… — жарким шепотом говорила мама, надломленному от навалившейся на него трагедии папе.
Из груди вырвался непроизвольный всхлип. Бедный, бедный мой… Как же ты это пережил? Где искал в себе силы идти дальше?
Ответ нашелся очень быстро. Он лежал, завернутый в белую кружевную пеленку и взирал на взрослых задумчивым, серьезным взглядом, пока что темно синих глаз.
Но от лицезрения себя маленькой я отмахнулась. Чувство умиления невозможно испытывать, когда судьба предоставила шанс увидеть ту, что дала жизнь, распрощавшись со своей.
— Мне… ведь недолго осталось, — дотронувшись до вздрогнувшей руки родителя, тихо и утомленно проговорила родительница.
У меня в сей момент сердце замерло и закровило, будто бы его исполосовал десяток лезвий.
— Нет, — категорично и твердо заключил отец, не желая верить в происходящее, словно усомнись он в своих словах хоть на миг, и уже ничего нельзя станет исправить.
— Любимый… я. Так надо… не держи, — проговорила мама, безвольно опуская ладонь.
Меня затрясло. И появилось практически неуправляемая потребность сбежать. Не видеть, не слышать, не знать. О, богиня Созидания, я и представить не могла, что будет ТАК тяжело.
— НЕТ, — припечатал Лиррен Фирсен, не собираясь покоряться судьбе, но был перебит мягким, слабым, женским требованием.
— Я должна предупредить тебя. Это касается нашей девочки. Нашего чуда…
И столько нежности в тоне, что…
Мороз пробегает по хребту, и укусы его столь глубоки, что начинает ломать кости.
Нет, мама, не чудо — проклятье. Это ведь из-за меня… все.
Слезы, крупные, что бусины, покатились из глаз, не видя границ. Будь бы они и впрямь хоть вполовину драгоценны, хватило б тогда раздать всем беднякам подаяние возле храмов.