Япона осень
Шрифт:
— Да, там Дмитриев был командиром. Мы с ними вместе из Алтарного плыли, — подтвердил Ждан. — Они запалили костёр, попытались стрелять. Кого-то даже зацепили. Но с нашими арбалетами, сам знаешь, на точность рассчитывать не приходится… А японцы во время переправы прятались за своими плавсредствами. В общем, как узкоглазые реку пересекли, Дмитриев своих и увёл.
— Погоня была? — уточнил я.
— Да кто знает-то? Отсюда саму площадку вокруг вышки не видно. Да мы и не вглядывались: надо было за своим участком во все глаза следить. Если честно, вообще сегодня
— Могут, — согласился я.
В этот день никуда мы дальше не пошли. Во-первых, скоро должно было стемнеть. Во-вторых, впереди на день пути не было таких же удобных укреплений. Ну если не считать захваченной врагом вышки, где даже форта не было — зато имелись японцы…[a1]
В общем, нормально переночевать мы могли лишь здесь. За ужином я предупредил своих о ночных дежурствах. График составили вместе с Хир-Си и Весёловым. Правда, в этот процесс тут же попытался влезть Паша, но на него забили: не до его амбиций было.
Видимо, для несчастного революционера это стало последней каплей. И, подойдя ко мне после ужина, он решил расставить все точки над «i».
— Вано, слышь, а чего ты нас так не любишь? — задал он именно тот вопрос, который мог задать лишь пламенный сторонник народовластия. — Мы тебе же ничего не сделали!
— Уверен? — уточнил я. — Или всё-таки успели что-то сделать?
— Да не делали мы тебе ничего! — яро тараща глаза, сообщил Паша.
У него за спиной маячила нахмуренная Сандра. А за её спиной — два ближайших помощника Паши, которые называли себя Гоген и Красный. И если обычно я старался выяснить причину, почему кого-то зовут так, а не иначе — любопытно же! — то в их случае решил, что мне фиолетово.
А вот пообщаться с ними «за жизнь», как говорит Мелкий, можно было…
— А вы, парни, тоже думаете, что ничего не делали? — спросил я Гогена и Красного.
На что услышал от всей Пашиной братии клятвенные заверения, что ничего, никогда и вообще.
Даже от Сандры, хотя её я как-то и не спрашивал…
— Тогда скажи-ка… А кто во фразе «Не дай руководителям-мироедам на тебе наживаться» является тем самым руководителем-мироедом? А, Паш? — поинтересовался я.
— Мы образно писали! — возмутилась Сандра. — Это же не кто-то конкретный!
— Это чисто образ! — тут же согласился с новой соратницей Паша.
— Ага… — я покивал, решая, стоит ли опускаться до объяснений, и в итоге решил, что можно и попробовать. — Понимаете, дорогие мои поборники справедливости, вы вроде как неконкретно дерьмо метнули, а попали конкретно и в кого-то. И вот те, в кого вы попали, считают, что метили вы всё-таки в них. Понимаете?
Не понимали… Я прямо вот по лицам видел: придурки ничего не поняли. Для них всё выглядело так, будто я им нотации читаю. А ведь им и так всю жизнь кто-то нотации читает: мама с папой, учителя в школе, преподаватели в ВУЗе. И теперь, когда они взрослые, независимые и самостоятельные, я им тоже читаю нотации. Надоело им!
Но, если уж взялся кому-то править мозги, то доводи процесс до конца. Хотя бы до логического!
— Вся ваша мышиная возня напоминает попытку выжить соседа по квартире. И не простым путём, а посредством засирания квартиры. В прямом смысле — засирания. То есть, вы, чтобы что-то изменить, откладываете по углам кучи в надежде, что сосед от запаха свалит в закат. Если в этом поединке терпения победит сосед — он ещё долго будет убирать наваленные кучи, драить полы и засранные поверхности, избавляясь от остатков вашей «борьбы». А если победите вы…
— Мы тоже будем драить! — возмутилась Сандра.
— Да вы не в состоянии даже место своей стоянки отдраить! — отмахнулся я. — Такого срача, как у ваших капсул, я больше нигде не видел.
— Так это же временно! — обиделся Паша. — Мы же потом назад, в Алтарное!..
— Это наша фактория! — отрезал я. — Она там надолго! И вы туда ещё не раз придёте на побывку. И члены нашей группы там на постоянной основе будут. И им придётся убирать за вами! Именно об этом я и говорю! Как вы собираетесь сделать общество лучше, если неспособны заглянуть в будущее дальше кончика собственного носа? Ну как?!
Я оглядел притихших революционеров и вздохнул:
— Для справки! Когда мы платим работникам, мы платим им за работу — это фиксированная оплата, плюс надбавки за хорошую работу. То есть, если кто-то получил больше — значит, он и работал больше. А призывая платить всем одинаково, вы призываете не к равному вознаграждению. А к тому, чтобы те, кто раньше работал лучше — стали работать, как все. Спустя рукава. А потом мы все будем дохнуть зимой от голода и холода, потому что не сделали нужных запасов. И обвините вы в этом кого? Руководителей-мироедов, верно? Они же не позаботились?
Покачав головой, я уставился в огонь, но всё-таки нашёл в себе силы закончить:
— Вот об этом я и говорю… Если в деле выживания соседа победите вы, то вы обвините сбежавшего соседа в том, что он всё засрал. И сбежите за ним, не став ничего убирать. А теперь скажите, мои пламенные борцы за справедливость, за что мне вас любить-то?
— Ну всё совсем не так! — вскинулась Сандра.
— А как? — поинтересовался я.
— Не так! — уверенно подтвердил Паша.
Непробиваемые! Спорить бесполезно, объяснять бесполезно. Остаётся только закончить разговор.
— Главное — если вдруг, внезапно, ваша пламенная борьба возымеет успех, вы потом вспомните мои слова, хорошо? — попросил я. — Когда зимой начнётся холод и голод, не забывайте, что вы лично приложили к этому руку. Хотя бы допустите эту гипотетическую возможность! А теперь, на правах руководителя-мироеда, приказываю вам свалить на койки и спать! Потому что встанем мы завтра рано и, вероятно, наполним завтрашний день болью. И нашей, и наших врагов.
— Мы хотели попробовать… Ну, в общем, попробовать… Убедить сознательных людей из наших врагов пойти на союз с нами! — очень осмысленно, почти как умный, заявил придурок-Паша.