Япония в III-VII вв. Этнос, общество, культура и окружающий мир
Шрифт:
Предание о походе царицы Дзингу в Силлу является следующим логическим звеном в цепи трех походов: покорение племен Центрального Хонсю и создание режима Ямато (поход Дзимму), подчинение прилегающих к Ямато земель и народов (походы Ямато-такэру), наконец, экспансия в сферу заморского мира (поход Дзингу). Согласно этому преданию, царица Дзингу (201–269), жена царя Тюая, в которой текла корейская кровь, во сне получила «божественный наказ» выступить с походом против Силлы. После смерти мужа, последовавшей вслед за его отказом выполнить «наказ», Дзингу на седьмом месяце беременности сама возглавила экспедицию в Силлу в 200 г. (?). В пути флотилию вел морской бог Сумиёси, а рыбы поддерживали ее корабли во время шторма. Царь Силлы капитулировал и обязался ежегодно присылать по 80 кораблей с золотом, серебром и тканями. Цари Пэкче и Когурё признали себя вассалами Ямато. Оставив на полуострове гарнизон, Дзингу вернулась в Ямато с пленными и добычей [Higo, 1969; Цой Килсон, 1963; Kojiki, II, 91–95].
Фамильное имя Дзингу — Окинага («долгодышащая») — было связано с магией и появилось среди священных рыбаков, объединенных в племя Адзуми. По традиции Дзингу
34
3 Интересно, что мифология сохранила предание о схватке между корейским и японским божествами [Древние фудоки, 1969, с. 100].
Японское проникновение на юг полуострова могло быть облегчено ликвидацией китайской администрации в Лолане в 313 г. Но японцы оказались как раз на пути когурёсцев, двигавшихся на юг полуострова. И, по-видимому, объединение японцев было ускорено необходимостью противостоять атакам когурёсцев. Эти события, в частности завоевание части Южной Кореи в 369 г., могли быть связаны лишь с царем-объединителем. Это же можно сказать и про пэкчийское посольство 364 г.: с просьбой о помощи оно ехало к всеяпонскому царю [Уэда, 1969, с. 98—115]. С этого времени и до 562 г. японцы занимали в этой стране особое положение (Мимана). В 391 г. (?) японцы в Пэкче подверглись нападению когурёсцев. Разгорелась борьба за влияние в Южной Корее, причем ни одна сторона не могла добиться решительного перевеса.
Хотя указанные события должны были как-то увязаться с напряженной внутренней жизнью страны, III и IV века в официальном освещении лишены каких-либо примечательных событий и деяний. Это 200-летие отдано в удел трем правлениям, непомерно растянутым. В «Нихонги» содержатся лишь глухие отзвуки борьбы «за престол» при воцарении Дзингу и после смерти Одзина и Нинтоку.
Этот летописный вакуум привлек внимание желающих его заполнить либо нашествием континентальных кочевников [Egami, 1963], либо завоеванием островов племенами пуё или когурё [Ledyard, 1975], либо созданием на архипелаге «дочерних владений»— отпрысков пэкчийского царства [Ким Сокхён, 1963; Лим Чонсан, 1966]. Если две первые теории как-то подкрепляются археологическим материалом (распространением курганов и керамики типов, общих для Кореи и Японии; поясом мегалитических сооружений, тянущихся от Маньчжурии через Корею до о-ва Кюсю; близостью мифологических сюжетов Кореи и Японии), то последняя теория в основном базируется на одной предпосылке: беглые пэкчийцы, как более культурные и политически развитые, после переселения на острова должны были создать «дочерние, образования» в среде менее «передового» населения. Упомянутые Одзин и Нинтоку, которые в «Нихонги» представлены «мудрыми» правителями, открывают, по мнению этих ученых, иноземную династию завоевателей в Японии. Однако наиболее достоверный персонаж эпохи — Кацураги-но Соцухико (он упомянут и в основном тексте «Нихонги», и в отрывках из «Пэкче понги») — своими действиями разрушает легенду о сильном, едином правителе (царе). Будучи предводителем японцев (вадзин) в Корее, он не выполнял царских указов, смог выдать свою дочь Ива-но химэ за Нинтоку и стать родоначальником клана Cora [Kiley, 1973, с. 36].
Политическая обстановка в Японии в V в. вырисовывается лишь немногим более отчетливо. Известные места в «Сун шу» (цзюань 97) особо выделяют отношения Китая с пятью японскими царями в 413–502 гг. Один из этих царей в послании сунско- му императору писал, что его «предки, вооружившись, пересекали горы и реки… завоевали 55 стран волосатых людей на востоке и покорили 66 стран на севере за морем» [Japan…, 1957, с. 23]. В этой фразе видят намек на три упомянутые предания о походах. Если верить «Нихонги», уже в начале V в. цари стремились иметь при местных вождях своих людей, которые бы «доносили императору о ходе дел в его отдаленных владениях». Примерно в то же время отмечается знаменательный факт — введение «божьего суда» для претендентов на клановую принадлежность. Это говорит об определенных демографических перемещениях, нарушавших размеренный ход сельской жизни и позволявших самозванцам претендовать на принадлежность к сильному клану [Sansom, 1958, s. 41–51].
Хотя утвержденный китайцами в 421 г. титул «японский государь» как будто предполагал единовластное правление, тем не менее монолитность режима Ямато оставалась проблематичной. От двух сыновей Нинтоку пошли две отдельные линии династии, которые были объединены только в результате брака Нинкэна с Касуга-но Ойрацумэ, заключенного с нарушением (первым в истории Японии) правила экзогамии, запрещающего браки между потомками единоутробных братьев [Kiley, 1973, с. 37–38].
После смерти Юряку в 479 г. началась борьба за наследство. В «Нихонги» она отразилась в переосмысленном виде. Два последующих правителя были у власти всего по нескольку лет, а наследник третьего (Нинкэна) — Бурэцу — изображен злодеем и деспотом. Ему приписаны те же преступления, в которых «Ши цзин» обвиняет тирана Чжоу (1200 г. до н. э.).
Правитель в короне (ханива из преф. Фукуока)
В VI в. в ходе восстаний при Кэйтае и Киммэе режим Ямато вступил в период потрясений. Причины этого заключаются в междоусобицах в среде мошных фамилий и в росте сословия простонародья. По «Нихонги», после окончания в 528 г. трехлетнего мятежа Иваи — управляющего областью Цукуси — в 531 г. правитель Кэйтай умер. Сразу же его место занял Анкан, но он как будто из четырех лет фактически правил лишь два последних и умер в 535 г. Наследовавший ему Сэнка умер в 539 г., а после него настала очередь Киммэя. Однако по ряду источников, и в том числе по «Боцзи бэньцзи» (кор. «Пэкче юнги»), Киммэй пришел к власти в 531 г. Из этого как будто следует, что после смерти Кэйтая в 531 г. стараниями клана Сога был выдвинут Киммэй, но он не был признан фамилией Отомо, которая через два года поставила у власти Анкана, а затем и Сэнка. Итак, до 534–539 гг. было два правителя. «Дела» их, похоже, узурпировали приближенные, чье влияние возросло настолько, что они сумели захватить всю полноту власти обходными путями, например брачными. Так, у Киммэя было несколько детей от дочери Сога-но Инамэ, приближенного правителя и главы могущественного клана. Дочь Киммэя — по матери Сога — впоследствии стала женой Бидацу, а овдовев, правила под именем Суйко. Ее брат ЁМЭЙ женился на дочери Киммэя от другой представительницы клана Сога. После его смерти кровь Сога текла в жилах почти всех правителей режима Ямато.
Одним из ранних примеров выдвижения представителей мощных кланов на пост первой персоны после правителя может быть назван Хэгури-но Матори. Это его в 498 г. сверг Отомо. Канамура. Но и последний не выдержал соперничества Сога Инамэ, захватившего власть в 536 г. (после смерти которого в 570 г. его пост занял Сога Умако).
Если несколько предшествующих «царей» хотя бы умирали своей смертью, претерпев при своем воцарении все треволнения борьбы за власть, то с Судзюном дело обернулось куда более трагично. Судзюн — один из сыновей Киммэя и брат Ёмэя — занял свой пост после кровопролитной борьбы между кланом Моно- нобэ, выдвигавшим Анахобэ, и Сога, стоявших за Касикию — будущую Суйко. В ходе борьбы Мононобэ Мория и его креатура погибли. Хотя Судзюн по жене Ёмэя был родичем дома Сога, он обнаружил недовольство засильем отпрысков этого дома и даже посмел жениться на женщине не из клана Сога, а из соперничающего клана Отомо. В глазах Сога Умако это своеволие отягощалось изменой интересам Сога, к которым Судзюн принадлежал по крови, и это решило его судьбу. После его гибели на посту царицы оказалась Суйко (593–628) — жена Бидацу, по матери член клана Сога, а в роли соправителя и наследника — сын Ёмэя, знаменитый Сётоку-тайси. Казалось, дом Сога прочно и навсегда овладел положением.
В таких условиях клан правителей Ямато должен был обладать особыми свойствами, чтобы сохранить свое положение. Правда, следует оговориться: другие сильные фамилии хотели не столько занять место клана правителя, сколько приобрести реальную власть как его «покровители» или «защитники». И этого они (и клан Сога, например) ухитрялись добиться сложными брачными комбинациями. В ходе кровопролитной борьбы Сога создали своеобразную концепцию власти правителя Ямато: правитель становился символом национального единства, и эта его позиция всячески поддерживалась; реальная же власть (с 536 г. после получения звания ооми) переходила в руки Сога. Эта концепция полностью учитывала сильную древнюю традицию почитания правителя прежде всего как верховного духовного вождя, чья власть более вечна, чем временное политическое влияние [Waida, 1976, с. 333]. Нельзя сбрасывать со счетов и некоторые светские преимущества дома правителя: его богатство, обладание регалиями, его положение арбитра в спорах между кланами и роль представителя всего народа Ямато в кампаниях против восставших племен, в сношениях с иноземцами и соседями, в особенности с Китаем.
Однако последние преимущества не меняли характера власти правителя, или царя. Они не имели за собой (если не считать упоминутой устаревшей и «невыгодной» концепции) ни последовательной идеологической теории, ни разработанной политической идеи.
Сётоку-тайси (фрагмент картины)
Сам же по себе социально-экономический базис без этих опосредующих и параллельных аспектов не мог привести к исторически неизбежному результату, к формированию единой царской власти, да и сам этот базис вряд ли в таком значении понимался государственными деятелями эпохи. Другое дело — указанные концепции и идеи. Их искали сознательно, и они были найдены в лице буддизма и китайского учения о правителе.