Японский любовник

Альенде Исабель

— А к доктору ходишь?

— Да. Я принимаю антидепрессант.

— Где ты живешь?

— В Беркли, у меня просторная и дешевая комната.

— Работа в пансионе тебе подходит, Ирина. Здесь тебе спокойно, никто не докучает и ты в безопасности. О тебе очень хорошо отзываются, я говорил с директором, и он сказал, что ты его лучшая сотрудница. Жених у тебя есть?

— Был, но он умер.

— Господи, да как же так! Только этого нам не хватало, девочка. От чего он умер?

— Полагаю, от старости — ему было за девяносто. Но здесь есть и другие джентльмены преклонных лет, готовые стать моими женихами.

Уилкинса это известие не обрадовало.

Они еще немножко помолчали,

вздыхая и прихлебывая кофе из пластиковых стаканчиков. Ирина внезапно почувствовала, как давит груз тоски и одиночества, как будто мысли этого славного человека пробрались к ней в голову и перемешались с ее собственными мыслями; у девушки перехватило горло. Повинуясь телепатическому призыву, Рон Уилкинс обнял Ирину за плечи и прижал к своей мощной груди. От него пахло приторно-сладким одеколоном — весьма странный аромат для такого мужичары. Ирина почувствовала печной жар, исходящий от Уилкинса, грубую ткань его пиджака на своей щеке, успокоительную тяжесть его руки и на несколько минут обрела покой и защиту, вдыхая этот фривольный аромат, а Уилкинс похлопывал ее по спине — точно так же он утешал бы своего внука.

— А какие новости вы мне привезли? — спросила девушка, понемногу приходя в себя.

— Компенсация, Ирина. Существует старинный закон, о котором никто уже не помнит, дающий право жертвам — вроде тебя — получать компенсацию. С этими деньгами ты сможешь платить за терапию, которая тебе очень нужна, за учебу и, если нам повезет, даже внесешь первый взнос за маленькую квартирку.

— Это в теории, мистер Уилкинс.

— Есть люди, уже получившие компенсацию.

Агент объяснил, что, хотя дело Ирины старое, хороший адвокат может доказать, что девушка сильно пострадала вследствие происшедшего и до сих пор страдает от посттравматического синдрома, нуждается в психологической помощи и медикаментах. А Ирина напомнила, что у виновника нет средств, которые можно конфисковать в качестве компенсации.

— Арестованы и другие участники, Ирина. Это люди при власти и при деньгах.

— Эти люди ничего мне не сделали. Есть только один виновник, мистер Уилкинс.

— Послушай меня, девочка. Тебе пришлось сменить имя и место жительства, ты лишилась матери, школьных подруг и всех других знакомых, ты живешь, в общем-то, спрятавшись в другой личности. То, что случилось, принадлежит не прошлому; можно сказать, что это происходит сейчас и что виновников много.

— Раньше я тоже так думала, мистер Уилкинс, но решила не оставаться жертвой навечно и перелистнула страницу. Теперь я Ирина Басили и у меня другая жизнь.

— Мне горько об этом напоминать, но ты и сейчас остаешься жертвой. Кое-кто из обвиняемых был бы рад выплатить тебе возмещение ущерба, чтобы избежать скандала. Уполномочишь меня сообщить твое имя адвокату, который специализируется на таких делах?

— Нет. К чему ворошить старое?

— Подумай, девочка. Подумай очень хорошо и позвони мне по этому номеру. — Агент протянул ей карточку.

Ирина проводила Рона Уилкинса до ворот и оставила себе карточку, которую не собиралась использовать; она справляется со своими делами в одиночку и не нуждается в деньгах, которые считает грязными; чтобы их получить, ей пришлось бы вытерпеть новые допросы и подписать бумаги, излагая самые постыдные подробности. Ирина не желала раздувать угли прошлого в суде, она стала совершеннолетней, и теперь никакой судья не убережет ее от встречи с обвиняемыми. А журналисты? Ирину охватил ужас при мысли, что о ее прошлом узнают старушки из Ларк-Хаус, Альма и, главное, Сет Беласко.

В шесть часов вечера Ирине позвонила Кэти и пригласила выпить чаю в библиотеке. Они устроились в тихом месте

возле окна, чтобы посидеть вдвоем. Кэти не любила чай в презервативах, как в Ларк-Хаус именовали одноразовые пакетики; у нее был собственный чайник, фарфоровые чашки, неисчерпаемый запас французского развесного чая и сливочное печенье. Ирина сбегала на кухню за кипятком и даже не пыталась помогать Кэти на других этапах заваривания — этот ритуал был для женщины по-настоящему важен, и она совершала его, несмотря на неуверенные движения рук. Поднести к губам хрупкую чашку Кэтрин Хоуп не могла она пользовалась пластиковым стаканом с трубочкой, но радовалась, видя в руках гостьи чашку из наследства ее бабушки.

— Что это за негр обнимал тебя утром в саду? — спросила Кэти после того, как они обсудили последние события из сериала о женской тюрьме, за которым обе пристально следили.

— Это просто друг, с которым мы давно не виделись… — промямлила девушка и, чтобы скрыть волнение, подлила себе еще чаю.

— Ирина, я тебе не верю. Я давно уже за тобой наблюдаю и знаю: тебя что-то гложет.

— Меня? Кэти, это вы себе придумали! Говорю же, это просто друг.

— Рон Уилкинс. Мне назвали имя в приемной. Я решила спросить, кто это к тебе приходил, потому что мне показалось, что тебя этот визит выбил из колеи.

Годы неподвижности и великих усилий по выживанию уменьшили Кэти в размерах — в своем габаритном электрическом кресле она казалась маленькой девочкой, но от нее исходило дыхание силы, смягченное добротой, которая всегда была с ней, а после катастрофы выросла многократно. Всегдашняя улыбка и очень короткая стрижка придавали ей озорной вид, не сочетавшийся с мудростью тысячелетнего монаха. Физическое страдание освободило эту женщину от чересчур индивидуальных черт и огранило ее дух наподобие алмаза. Поражения мозга не повлияли на ее интеллектуальные способности, но, по ее собственным словам, заменили всю проводку, в Кэти проснулась интуиция, и теперь она могла видеть невидимое.

— Наклонись поближе, — сказала она.

Ручки Кэти — маленькие, холодные, с искореженными от переломов пальцами — вцепились в плечо девушки.

— Знаешь, Ирина, что лучше всего помогает в несчастье? Разговор. Никто не может бродить по свету в одиночку. Почему, как ты думаешь, я создала свой центр лечения боли? Потому что разделенную боль легче переносить. Клиника помогает пациентам, но еще больше она помогает мне. У всех у нас в темных закоулках души живут демоны, но если вытащить их на свет, наши демоны съеживаются, слабеют, замолкают и в конце концов оставляют нас в покое.

Ирина попыталась высвободиться из железных клещей, но не сумела. Серые глаза Кэти тоже долго ее не отпускали, и было в них столько сочувствия и любви, что Ирина перестала сопротивляться. Она опустилась на пол, положила голову на узловатые колени Кэти и позволила себя гладить этим искореженным пальцам. Никто не прикасался к ней так после расставания с бабушкой и дедом.

Кэти сказала, что самая важная задача в жизни — это очистить свои помыслы, полностью соединиться с реальностью, приложить всю энергию к настоящему и сделать это сейчас, незамедлительно. Ждать нельзя, этому она научилась после катастрофы. В ее положении хватало времени, чтобы додумать все мысли, чтобы узнать себя досконально. Быть, существовать, любить солнечный свет, людей, птиц. Боль приходит и уходит, головокружение приходит и уходит, кишечное расстройство приходит и уходит, но отчего-то это не отнимает нее много времени. Зато она мастерски умеет наслаждаться каждой каплей воды в ванной, прикосновениями дружеских рук, моющих ей волосы шампунем, упоительной прохладой лимонада в жаркий день. Кэти не думает о будущем — только о настоящем.