Ярче солнца
Шрифт:
Он потирает шею, скользя пальцами по неровному шраму в том месте, где когда-то был его вай-ком.
ОРИОН: До… до Старейшины и всего остального… до этого (он указывает на шрам)… мне казалось, что правда важнее всего. Теперь я уже не уверен. Может быть, лучше всем оставаться в неведении. Я уверен, что сам был бы счастливее, если бы ничего не знал.
Теперь я уже представить не могу, как можно было позволить открытию Старшего вытеснить у меня из головы подсказки Ориона. Планета казалась куда важней, чем его тайна. Но сейчас я снова сгораю от любопытства.
ОРИОН:
Орион наклоняется вперед и поднимает камеру. Картинка дергается, выхватывая тесное помещение и плотные металлические стены, а потом снова перепрыгивает на панель управления.
Камера фокусируется на окне. Изображение, поначалу размытое и яркое, постепенно становится четким. Там, за ячеистым, словно соты, стеклом, из-за корабля появляется мерцающий сине-зеленый шар.
Я касаюсь маленького экрана, отчего синева и зелень поднимаются и опадают волнами.
ОРИОН: Когда я только узнал, что «Годспид» уже на орбите Центавра-Земли, я хотел рассказать правду всему кораблю. Я пытался рассказать. Все рассказать. И поэтому Старейшина решил меня убить.
Он поворачивается к окну и смотрит на планету. На экране отчетливо виден его шрам.
ОРИОН: Но он не смог — я сбежал. Я прятался… очень долго… а потом пробрался в Регистратеку. Снова стал частью корабля. Но в Регистратеке обнаружилось еще больше тайн и лжи. И поэтому я решил скрывать правду, как и Старейшина.
Он снова поворачивается к камере.
ОРИОН: Есть еще и аварийный план. Если кораблю нужно приземлиться, он приземлится, что бы ни случилось. Если ты еще не догадалась, последнюю подсказку можно найти в «Годспиде».
Орион молча глядит прямо на меня, словно только что сказал что-то безумно важное. Но «Годспид» огромен, и все уже готовятся к сходу. Как мне найти в целом корабле одну крошечную подсказку?
ОРИОН: Но если это не обязательно… если можно выжить, не сажая корабль… вы должны так и поступить. Должны остаться. Я не могу защищать правду вечно, я это понимаю. Придется этим заняться тебе. Если корабль хоть как-то может выжить, сделай все возможное, чтобы остановить приземление.
Что он такое говорит? Я думала, весь смысл его посланий в том, чтобы дать мне сделать какой-то нереально важный выбор. А теперь все как будто встало на голову.
ОРИОН: Неважно, как идут дела на корабле, но если вы не вымираете, если солнечная лампа еще работает… никуда не суйтесь. И пусть корабль тоже не суется. Эми, ты — мой маленький аварийный план. Но все просто. Садиться на планету можно только в самом крайнем слу…
Орион даже не успевает договорить последнее слово; его лицо пропадает, и на экране появляются помехи. От удивления я едва не роняю пленку. Это внезапное окончание наполняет меня ужасом, и страх не ослабевает, когда помехи сменяются темнотой. По черному фону бегут жирные белые буквы, складываясь во фразу, которая уже давно пугает всех нас.
Запись кончается.
Эти слова… «следуй за лидером». Помехи. Тот факт, что видео было на пленке, а не на карте памяти. С этим посланием тоже кто-то поколдовал. Не знаю, было ли у файла продолжение — вдруг Орион хотел сказать мне код от последней запертой двери? — но в одном я уверена. Слова в конце принадлежат не ему.
Поднимаю взгляд и только теперь внимательно оглядываю оружейную. До этого я искала человека. Теперь же… вот оно. Пустая полка на стеллаже со взрывчаткой.
— О боже, — шепчу я, бессознательно сжимая крестик на шее.
И бросаюсь к лифту наверх.
Мне нужно добраться до уровня корабельщиков. Скорей. Добраться до Старшего. Если я хоть что-то понимаю во всей этой истории: тот, кто приказывает следовать за лидером, имеет в виду не Старшего… а взрывчатка ему нужна, чтобы уничтожить тех, кто пытается посадить корабль.
57. Старший
Солнечную лампу только-только включили, но на уровне корабельщиков уже полно народу. Оглядываясь, почти ожидая увидеть мелькающие в толпе багряные волосы Эми, но ее здесь нет. Конечно, ее здесь нет. Пусть мне и больше всего на свете хочется разделить эту минуту с ней, глупо думать об этом сейчас, когда нужно сосредоточиться на приземлении. Я не видел ее с того момента, как едва не умер, — и как много изменилось за это время! Эми была первой, кому я рассказал о Центавра-Земле, но она вполне может оказаться последней, кого я увижу по приземлении.
Встряхиваю головой, отгоняя посторонние мысли. Не время разводить сопли, надо корабль сажать.
Когда мои шаги начинают звенеть по металлическому полу коридора, ученые и механики приветствуют меня криками, тянутся — пожать руку, похлопать по плечу, просто дотронуться а знак восхищения и благодарности. Я кое-как пробираюсь в машинное отделение, и корабельщики встают и аплодируют.
Оглядываю их, сияя.
Все точно так, как я всегда мечтал.
Первый корабельщик Шелби выстроила свою команду в шеренгу у огромных украшенных дверей, которые ведут к мостику. Когда я подхожу, они отдают честь.
— Я… э-э-э, — начинаю я и, только замявшись, понимаю, что наступила полнейшая тишина и все ждут от меня речи. Речь, понятное дело, должна состоять из чего-то более вразумительного, чем «э-э-э».
Зараза.
— Я… э-э-э… в смысле… — сглатываю и закрываю глаза.
— Это не наш дом. Мы жили на «Годспиде» всю свою жизнь, но это не наш дом. Мы не по своей воле родились на корабле в плену стен, которые нас защищают. Но мы по своей воле станем теми, кто решил, что пора сойти с него на землю. Мы по своей воле пойдем на риск, выберемся из кокона и посмотрим, что там, во Вселенной. Мы выбираем будущее. Пора домой.
— Домой! — подхватывает Шелби, и все повторяют за ней. Снова звучат крики радости.
И вот теперь — пора.
Шелби открывает массивные двери и отступает в сторону, пропуская вперед остальных главах корабельщиков. Все движения отмечены ореолом мрачной торжественности — мы творим историю и осознаем это.
Я смотрю, как они важно входят на мостик, и мне неуютно от того, что Эми с нами нет. Увидев ее впервые, еще замороженную, я уже знал, что она изменит меня навсегда. Но она изменила весь корабль, изменила судьбу каждого человека на борту.