Ярче солнца
Шрифт:
Дедушка пихнул меня локтем. Я ухмыльнулся — по-моему, у него на носу красовалась глазурь, — зачерпнул горсть торта и размазал себе по лицу. А потом уже мы все ели торт прямо руками и тянулись за добавкой, забыв о тарелках. Крошки и глазурь были везде — на скатерти, у нас в волосах, под ногтями, — но нам было все равно.
Это был самый счастливый день в моей жизни.
На следующее утро Эви разбудила меня и помогла собрать все мои немногочисленные пожитки в сумку. Следующий год я провел с мясниками, и там уже не было никаких тортов.
— А что за дедушка
Эви плакала, складывая мою одежду, но тут вдруг рассмеялась:
— Дурачок! Да ведь это же был Старейшина!
Я закрываю глаза и вспоминаю, как ломалась под зубами хрусткая корочка нежной глазури, как я набрал полный рот торта и жевал.
Гляжу на свою кровать, на потертое старое одеяло, которое не видел с детства, — Старейшина сохранил его для меня… или для себя. Поднимаю одеяло с уголка постели, прижимаюсь к нему лицом и думаю обо всем, чем Старейшина был для меня и чем не был. Обо всем, чем был этот корабль и чем он не будет никогда.
На мгновение я забываю, что сегодня пришла пора мне покинуть его, закрываю глаза и вдыхаю запах тысячи снов.
Прежде чем отправиться на уровень корабельщиков, я снова активирую вай-комы жителей корабля. Буквально через секунду меня вызывает Шелби.
— Мы готовы начать приземление, командир, — докладывает она.
Из комнаты я выхожу с улыбкой.
— Пора домой.
56. Эми
Встаю я рано. Одевшись, думаю вызвать Старшего или даже самой подняться к хранителям повидаться с ним. Мне хочется увидеть его лицо. Но… Старшему нужно сажать корабль.
Сажать. На новую планету. Из груди вырывается дрожащий вздох, полный облегчения и радости. Все остальное не имеет значения. И дурацкие послания Ориона, и Барти с его неумелой Революцией — у нас есть планета.
Отправляюсь на криоуровень. Я вот уже три месяца каждый день хожу туда, но сегодня ритуал кажется странным. Раньше я это делала от того, что считала, будто больше никогда не Увижу родителей. Теперь, стоя перед их замороженными телами, я чувствую в этом фальшь. Может быть, потому что знаю, что скоро мы разбудим их навсегда. Я о стольком хочу им рассказать: о том, что стала сильнее, чем была раньше. О Харли, о Люторе, о Старшем. Хочу излить каждое воспоминание, каждый страх, каждую мысль.
Но я знаю, что это бессмысленно. Потому что мы долетели.
В отдалении слышится отчетливый стук закрываемой двери. Не в лаборатории — она у меня за спиной. Это одна из дверей в коридоре… одна из запертых дверей.
Вот он. Это он, тот человек, который подделывал послания. Больше некому.
Бросаюсь в коридор, пылая решимостью поймать того, кто там шныряет.
Но в нем никого нет.
Тут я замечаю, что из двери в оружейную просачивается полоска света.
Трачу секунду на то, чтобы отдышаться. Дверь оружейной… это означает, что у человека внутри в распоряжении все оружие. У меня же нет ничего, если не считать пригоршни пластырей с фидусом, которые я забрала у Виктрии.
Подкрадываюсь ближе. Умнее было бы, конечно, бежать отсюда. Но если мне хоть одним глазком удастся взглянуть, кто с нами играет…
Дверь громко скрежещет.
Но внутри никого нет. На всякий случай я сразу шагаю к ближайшей стойке, где хранится самое мелкое оружие. В верхней части лежат небольшие пистолеты. Угрожая Лютору, я не шутила. Мой отец позаботился о том, чтобы я знала, что такое пистолет и как его использовать. Вскрываю красную упаковку, и меня тут же обдает запахом масла. Вытряхиваю пистолет себе в ладонь. Он компактный, короткоствольный, но пули в нем тридцать восьмого калибра. Они хранятся в отдельной запечатанной коробке. Крепко сжав пистолет в ладони, я его заряжаю. Рука у меня маловата, но пистолет самовзводный, так что главное — дотянуться до спускового крючка.
Подняв оружие, осматриваю комнату внимательнее, заглядываю за стеллажи. Но тут никого нет.
И тут я вспоминаю — ведь меня привел сюда звук закрываемой двери. Тот, кто тут был, видимо, начал с оружейной, но захлопнул он другую дверь, а здесь полно помещений, которым лучше бы быть запертыми.
Возвращаюсь и заглядываю в шлюз через круглое окошко, потом открываю комнату со скафандрами. Ничего. Прикладываю ухо к двери в конце коридора, последней из запертых, но она слишком толстая — ничего не слышно.
Так что же все-таки за ней кроется? Пару секунд сомневаюсь, не остаться ли тут караулить. Тому, кто в нее вошел, придется выйти обратно. Мимо меня никто не проходил, а других дверей, которые распахиваются, а не отъезжают в Сторону, на уровне нет. Он точно должен быть внутри.
Вот только… если этот человек знает, как открыть дверь, значит, знает и о лестнице, которая спрятана за стеной… Лестница ведет и вниз тоже, то есть на криоуровень. А раз тут нигде ее нет, значит, она должна кончаться за последней запертой дверью. Если прямо сейчас подняться на уровень фермеров и спуститься обратно по лестнице, может, мне удастся не только выяснить, что скрывается за дверью, но еще и поймать того, что подделывал послания Ориона! Если бы только Старший был сейчас со мной…
Пройдя половину коридора, я вспоминаю, что оружейная по-прежнему не заперта, и хоть у меня теперь есть пистолет, опасно оставлять ее открытой. Возвращаюсь и уже собираюсь закрыть дверь, как вдруг мое внимание привлекает что-то светящееся: на полке со взрывчатыми веществами лежит включенная пленка. Опускаю пистолет и беру ее в руки.
На экране появляется лицо Ориона.
Эта запись сделана не на лестнице. Тут Орион сидит в кресле, привинченном к полу перед длинной, изогнутой панелью управления. В помещении темно, но на фоне что-то поблескивает.
Это, должно быть, капитанский мостик, хотя я ожидала, что он будет покрупнее.
ОРИОН: Эми, ты почти добралась до конца. До решения, которое тебе предстоит принять. Ты ее уже видела? Планету?
Нет, еще не видела. Но знаю, что она существует.
ОРИОН: Теперь ты понимаешь, почему сделать выбор придется тебе? Потому что ты жила на планете, ты единственная со всего «Годспида», кто жил на настоящей планете. И ты единственная, кто может судить, стоит ли она того.