Ярлыки
Шрифт:
После разговора с Колином что-то успокоилось в ее душе. Пока она была довольна жизнью. Иногда жаркими и беспокойными весенними ночами она пыталась лучше узнать свое тело. Лежа в постели, она трогала свои груди, ее рука забиралась между ног, и Майя представляла, что это рука Дэвида или Филиппа. Ей хотелось достичь оргазма и понять, наконец, почему ее тело отвергало сексуальное наслаждение. Все было так сложно. Она решила, что лучше всего с головой уйти в работу.
Майя оформила свою квартиру в любимых тонах – синих и серых.
Все
Маккензи Голд стала леди Брайерли в результате тихой церемонии в церкви Британского консульства в Нью-Йорке. Был июль, и к тому времени она, по словам Уэйленда, стала огромной, как бочка. Срок ее родов был настолько близок, что в ближайшей клинике для нее была зарезервирована палата, ожидавшая ее сразу после бракосочетания. На короткой церемонии присутствовали только ее родители и братья. Была и сестра Элистера Хилари, которая прилетела из Шропшира. На ней, конечно же, был костюм из твида!
После многих звонков через океан и встреч с адвокатами всем стало ясно, что Элистер унаследовал титул и некоторые долги. Это и стало его вкладом в их брак.
Маккензи считала, что все это неважно – она зарабатывает достаточно для них двоих, а теперь уже и троих. Ее работа обеспечивала им огромные доходы, торговля в магазинах «Голд!» процветала. Отделение в Лос-Анджелесе тоже расширялось.
Ее наимоднейшее свадебное платье, изготовленное из белого кружева со шнуровкой на корсаже, было необычайно сексуальным. Создавалось впечатление, что невесту застали в нижнем белье. Это платье пользовалось огромным успехом у самых записных модниц. Маккензи сделала тактический маневр и хитро поделилась своим замыслом с прессой за два месяца до намеченной даты!
«Лейблз» радостно назвали платье первым дизайнерским нарядом для беременных новобрачных. «УУД» поместил рисунок с подписью:
««Голд!» убивает двух птичек одним ударом. Свадебный наряд, который можно носить девять месяцев до брака».
На бракосочетании пресса резвилась от души. «Лейблз» разместил своих фотографов у входа и у задних дверей клиники на Парк-авеню. Обычно еврейские невесты не проводили свое бракосочетание с английскими аристократами в церкви, но влиятельные друзья отца Элистера сумели помочь молодым.
«Лорд и леди Брайерли обменялись кольцами, – написал в статье репортер «Лейблз», – а потом прямо из церкви отправились в модную клинику на Парк-авеню. Роскошная палата была полна родственников. Там и состоялся прием с шампанским».
Когда они выходили из лимузина перед клиникой, фотограф из «Лейблз» смог сделать снимок.
Родственники Маккензи ждали их. На лице матери было знакомое Маккензи осуждающее выражение, но она предпочла его не замечать. Мать надела на себя маску страдания в тот момент, когда Маккензи отказалась
Тост провозгласил Элистер. По лицу Эстер текли слезы, когда она с бокалом шампанского в руке чокалась с дочерью, лежавшей огромной глыбой на постели. Все чувствовали себя неловко, собравшись вместе и принимая Элистера в свою семью.
– Теперь мне придется называть вас мамочка и папочка, – попытался он пошутить с Эстер.
– А нам придется называть вас лорд Элистер? – ответила она.
Эйб Голдштайн пребывал в прострации. Из того, что говорила сестра Элистера, он не понимал ни слова из-за ее английского акцента. Он предпочел, чтобы она общалась с Реджи и Максом. Молодые пили шампанское, хихикали и шептались.
Через два дня родился достопочтенный Джордан Аквариус Брайерли. «Лейблз» назвали его «первым дитя аристократа и дизайнера: младенцем родителей – богатых хиппи!»
Маккензи умолила репортеров, чтобы они не писали о том, что когда родился ребенок, его отец был «в отключке», наглотавшись наркотиков.
– Он в шоке от того, что потерял отца и брата, – шепнула она им. Фотограф, тоже попробовавший наркоты, которую ему предложил Элистер, понимающе кивнул. В журнале «Дивайн» семейный портрет появился спустя два месяца.
Маккензи получила огромный букет белых роз от Корал Стэнтон. Были цветы от всех поставщиков материалов для империи «Голд!», букеты от служащих всех бутиков «Голд!» и горшок цветов от семейства Голдштайн, приветствовавшего появление на свет своего первого внука.
После четырех дней, проведенных в клинике, Маккензи вернулась домой. На головке сына была повязка, которую прислали ее друзья из Виллидж. В квартире Маккензи вынула младенца из вышитой и украшенной лентами переносной колыбельки, которую презентовал поставщик тканей. Она поднесла малыша к зеркалу.
Элистер побежал наверх, чтобы понюхать спрятанный кокаин.
Вместе с поздравительной карточкой они получили огромный букет от Эда Шрайбера.
– Весьма мило, – заметил Элистер и понюхал кокаин. Маккензи посмотрела на него, ей показалось, что он на что-то намекал, но он был слишком занят, насыпая аккуратные дорожки кокаина на стеклянный столик.
– Я наняла дворецкого-азиата, – сказала Маккензи.
Она уже наняла горничную, которая согласилась присматривать за младенцем, когда они будут уходить из дома.
– Ради Бога, следи, чтобы она не увидела, как ты нюхаешь кокаин. Элистер, ты сказал, что перестанешь заниматься этим. Ты мне обещал!
Он сидел на диване и корчил рожи сыну.
– Мне легче общаться с ним, когда я кайфую!
– Вот дерьмо!
Он подал ей последние номера «Лейблз» и других журналов.
Маккензи лениво полистала их. Она нашла страницу с репортажем об их бракосочетании.
– Эти фотографии можно поместить в наш семейный альбом, – заметила Маккензи. – Боже, какая я была огромная!