Ярлыки

Карлтон Гарольд

Дэвид жил в Нью-Йорке с июля, сначала остановившись в гостинице. Просматривая рекламные объявления в «Нью-Йорк таймс», он наткнулся на огромное число, напечатанное черной краской – шестьдесят пять долларов; эта сумма и составила его ежемесячную плату за жилье. Раньше он и не слышал об Ист-Виллидж. Только приехав туда, он понял, почему плата была такой низкой. Он вымыл свою длинную узкую комнату щеткой и мылом, потом побелил ее, и все же в ней было полно разных насекомых, прямо как в зоопарке, многих из них никогда не видел парень из Сиракьюса.

В

Нью-Йорке он не знал никого, но летом там трудно остаться одному. Он отбросил на время работу и занялся формированием своего нового имиджа. В конце концов в Нью-Йорке он мог быть тем, кем хотел. Следовало принять важные решения.

Одеваться ли ему в цветастую ультрасовременную одежду, мода на которую шла из Лондона? Или ходить в том, что так удобно: джинсы и хлопчатобумажная рубашка в полоску? И казаться чересчур коренастым. Или позволить себе костюм в стиле хиппи – а такую одежду продавали в Виллидж.

Оставайся самим собой, решил он, наблюдая, как его новые товарищи входят в школу. Он оторвался от теплой стены, заставил себя пересечь дорогу и переступить порог школы.

Женщина с выцветшими светлыми волосами склонилась над журналом. Отпивая кофе из чашки, она указывала студентам, где их шкафчики, туалет, классы. Время от времени она выпрямлялась, и все, о чем она думала, можно было прочитать на ее лице: еще один груз собственных «Я», с которыми надо бороться. Опять надо тактично отсеивать лишенных всякого таланта. А иногда растить талант, который действительно способен по-новому взглянуть на одежду, создать новую моду.

Некоторые индивидуальности из класса набора 1967 года уже о себе заявили. Там были эксгибиционисты и позеры, девушки, потерявшие свои пропуска и закатывающие истерики; один или два совершенно утративших мужественность парня с длинными волосами и в ультрамодных одеждах; парочка элегантных девушек с Востока и некто в шляпе с вуалью и длиной черной юбке как будто для костюмированного бала. Майя посмотрела на девушку и, поняв, что это Маккензи Голдштайн, быстро отвернулась.

Неорганизованная толпа просачивалась мимо уставшего организатора. Майя назвала свое имя и была направлена в комнату «А-2». Скоро она затерялась в толпе студентов, которая буквально принесла ее к лестничной клетке и целому лабиринту комнат.

Высокий парень легко дотронулся до ее руки.

– Потерялась? – спросил он.

Она вспомнила, что видела его на улице, когда он рассматривал школу. Она улыбнулась, глядя в его озабоченное лицо.

– Я – Дэвид Уинтерс, – сказал он и протянул руку.

– Майя Стэнтон. – Они пожали друг другу руки. – Мне велели идти в комнату «А-2».

– Мне тоже. – Он повел ее по коридору, спросив: – Будешь учиться три года?

– Может быть, два. А ты?

– А я хочу пройти полный курс – три года… если хватит денег. Я буду получать стипендию, но ведь приходится платить за жилье и тратить деньги на питание.

– А родители помогают?

– Мама пытается. А отец умер. Он бы никогда не согласился на мою учебу. Он твердил: «Мой сын не будет каким-то чертовым модельером!»

– Большинство

великих модельеров – мужчины, – сказала Майя.

Он открыл дверь комнаты «А-2», и Майя почувствовала гордость от того, что входит в класс вместе с ним. Учитель нашел в списке их фамилии, велел сесть на табуреты и рисовать, пристроив на коленях доски для рисования. Натурщицей была девушка в японском кимоно.

– Передайте качество шелка, складки кимоно, – велел учитель. Когда натурщица принимала позу, дверь студии открылась и вошла Маккензи Голдштайн. Ее шляпа с вуалью и длинная юбка выглядели смешно, но Маккензи носила свой наряд с некоторым изяществом. Все подняли глаза и стали ее рассматривать, кроме Майи, которая сосредоточенно рисовала. Найдя табурет, Маккензи приступила к работе.

Во время перерыва в половине двенадцатого Дэвид наклонился к Майе.

– Хочешь посмотреть столовую? – спросил он.

– Я подожду до ленча, но все равно спасибо.

Он ушел, а она просматривала восемь рисунков, которые уже успела сделать.

– Вот так сюрприз! – театрально воскликнула Маккензи и усмехнулась. Майя пристально посмотрела на нее. – Ты меня помнишь, да? Маккензи Голдштайн? О, Боже, ты должна помнить, из-за тебя у меня было много неприятностей.

Майя покачала головой.

– Из-за тебя у меня было еще больше неприятностей!

– Правда? – Маккензи поставила руки на бедра. – Это была твоя идея – позвонить мне, помнишь? – Майя почувствовала, что ее щеки пылают. – Послушай, если я могу по-дружески относиться к тебе, ты, по крайней мере, можешь по-дружески относиться ко мне? Мои друзья называют меня Мак. – Маккензи протянула ей руку. Майя осторожно взяла ее. – Отлично! – Маккензи широко улыбнулась и пожала руку. – А теперь, поскольку я твой друг, моя первая обязанность посоветовать тебе не влюбляться в мужиков. Это ведет только к жестоким разочарованиям.

Майя сдержала желание схватить Маккензи за горло.

– Послушай, занимайся своим делом! Он не мужик, и я в него не влюбилась. Я только познакомилась с ним.

Маккензи покачала головой и вынула угольные карандаши из своей сумочки.

– Боже, какая ты еще зеленая! – сказала она и начала их точить. Закончив это дело, она вытащила огромную старинную заколку для шляпы, а потом сняла свой головной убор. У нее было круглое лицо и почти восточные глаза, раскосые и озорные. Она короче подстригла волосы, и они торчали, словно коричневые шипы.

– Думаю, эта шляпа была ошибкой, – сказала она и искоса посмотрела на Майю. – Но я, по крайней мере, не выглядела, как все.

– Это для тебя так важно?

– Конечно! – вскрикнула Маккензи. – Именно в этом и заключается стиль! – Несколько девушек, хихикая, вышли из комнаты. Маккензи посмотрела им вслед и повернулась опять к Майе. – Ты знаешь, что твоя мать водила меня на ленч в какой-то шикарный ресторан, когда было объявлено, что я победила? Это тоже был как бы приз. Я восхищаюсь твоей матерью! Я еще таких элегантных женщин никогда не встречала…