Ярмарка Святого Петра
Шрифт:
— Конечно, видел. Я даже предложил этому малому зашить рукав. Мне тогда все равно нечего было делать. Но он сказал, что уже сам его зачинил. Зачинить-то зачинил, но как — вкривь и вкось, да еще и черными нитками. Я бы это сделал гораздо лучше. Какого цвета туника? Красновато-коричневая, какие обычно носят конюхи да стрелки, но из добротной материи.
— А ты его знаешь? Это, случаем, не наш монастырский служка?
— Нет, — терпеливо ответил Марк, по-прежнему ничего не понимавший. — Это слуга одного из наших гостей. Он еще боялся, как бы его лорд не узнал. Это один из конюхов Иво Корбьера — тот, что постарше. Может, помнишь: угрюмый такой, бородатый малый.
Жильбер Прескот собственной персоной,
— Корбьер сейчас у нас, — промолвил Хью, — и, как я знаю от Элин, находится там уже более часа. Похоже, он очарован Эммой и эти два дня ни о чем, кроме нее, не думает. А его люди тем временем, оставшись без хозяйского пригляда, могли болтаться, где им вздумается, и заниматься, чем угодно. Вполне возможно, этот малый и впрямь виновен.
— Его лорд имеет право узнать о нашем подозрении, — заявил Прескот. — Слуги сейчас распустились, да и чего ждать, когда страну сотрясают раздоры, а их господа сами насмехаются над законом. Но я надеюсь, он ни о чем не догадывается. Его не вспугнули? Не хотелось бы поднимать шум раньше времени, ведь парень находится под покровительством Корбьера, а с таким знатным родом нельзя не считаться.
— Я ни словом никому не обмолвился, кроме вас, — заверил шерифа Кадфаэль. — В конце концов, нельзя исключить и того, что конюх вправду напоролся на гвоздь.
— Тот лоскуток у меня с собой. Мы можем проверить, подойдет ли он к тунике, — предложил Хью.
— Надо позвать сюда Корбьера, — сказал шериф.
Хью сам взялся выполнить это поручение, поскольку Иво был гостем в его покоях. Шериф и монах ожидали его в напряженном молчании. В это время во двор вошли два аббатских лучника с луками, а между ними Турстан Фаулер со своим арбалетом. Все трое обменивались шутками, смеялись и, судя по всему, пребывали в прекрасном расположении духа.
В последний день ярмарки обычно устраивались состязания: силачи боролись, а стрелки соревновались в меткости на прибрежных лугах. Лучникам и арбалетчикам частенько случалось потягаться друг с другом, хотя здесь, в порубежных землях, чаще использовали не английский лук длиной в шесть футов, который натягивают к уху, а короткий валлийский, натягивавшийся к груди. На вымощенном дворе замка устраивали конные состязания. Всадники похвалялись умением на полном скаку поразить копьем укрепленную на шесте мишень. Торговля и развлечения сближают людей, и в последний день ярмарки особенно высока прибыль в питейных домах и тавернах. Там победители частенько спускали подчистую весь свой выигрыш, а побежденные заливали досаду вином и элем.
Три стрелка были заняты дружеским спором. Они беззлобно поддразнивали друг друга, и каждый при этом нахваливал свое оружие. Они уже дошли до середины двора, когда из странноприимного дома вышли Хью и Иво. Завидев своего сокольничего, Корбьер знаком приказал ему остановиться. Если не считать оплошности, допущенной в первый вечер, Турстан был образцовым слугой. Приказу хозяина он повиновался без вопросов: остановился в сторонке так, чтобы в случае надобности его можно было окликнуть, и продолжал перешучиваться со своими спутниками. Должно быть, он показал себя умелым стрелком, во всяком случае, оба лучника заинтересованно обсуждали его арбалет. Турстан вставил ногу в стальное стремя и, наклонившись, ловко натянул тетиву, желая, видимо, показать, что при наличии сноровки его оружие не намного уступит в скорости луку. Сколько существует лук и арбалет, столько и будет продолжаться спор, что важнее — дальнобойность или быстрота стрельбы. Кадфаэлю в свое
Но тут подошел Иво, которого так неожиданно оторвали от галантной беседы. На лице его были написаны недоумение и досада.
— Вы звали меня, милорд? — спросил он Прескота. — Хью не пояснил мне зачем, но я понял, что дело срочное.
— Оно касается одного из ваших людей.
— Моих людей? — Иво с сомнением покачал головой и закусил губу. — Да вроде бы за ними не замечалось ничего худого… с тех пор, как Турстан напился до беспамятства. Но он раскаялся и до сего дня носу не высовывал из аббатства. К тому же, говоря по совести, этот болван и тогда никому, кроме самого себя, не навредил. Ну а сегодня я отпустил всех слуг прогуляться. Ярмарка есть ярмарка, каждый имеет право слегка поразвлечься. Так что же они натворили?
Шериф рассказал Корбьеру, в чем дело. Выслушав его, Иво изменился в лице. Сквозь его бронзовый загар проступила бледность.
— Боже правый, неужто мой слуга, человек, которого я сам привез на ярмарку, подозревается в убийстве! Этого малого зовут Эвальд, он родом из моих Чеширских владений, а все его предки с севера. Должен сказать, что прежде за ним не замечали ничего дурного, хотя правда и то, что нрав у него угрюмый и друзей у него почти нет. Но все равно, мне трудно поверить, что он убийца.
— Вы можете помочь нам проверить, так ли это, — сказал Прескот.
— Могу, — живо отозвался Иво, — и, конечно же, так и сделаю! Надо сказать, что теперь я как раз наметил совершить верховую прогулку. За время ярмарки мой конь застоялся, а ведь завтра мне ехать на нем домой. Эвальд, должно быть, сейчас в конюшне, седлает коня и ждет моих распоряжений. Послать за ним? — спросил Иво, но тут же нахмурился и покачал головой. — Нет, пожалуй, мне лучше сходить за ним самому. Кто может поручиться, что, если я отправлю Турстана, он не предупредит Эвальда, потому как один слуга другому под стать. Думаете, он сейчас к нам не присматривается? Да и немудрено: наш разговор и со стороны-то не больно смахивает на обычную беседу, всякий смекнет — что-то неладно.
И верно, Турстан напрочь утратил интерес к своим собеседникам, а те, поняв, что у арбалетчика, видать, появились заботы, которые их не касаются, пошли прочь. Правда, время от времени они с любопытством оглядывались, пока не скрылись на хозяйственном дворе.
— Ну, я пошел, — заявил Иво и размашистым шагом направился к конюшням.
Турстан помедлил, поскольку его лорд прошел мимо, не проронив ни слова, а затем повернулся и поспешил за ним по пятам, о чем-то возбужденно расспрашивая. Однако Иво торопливо отдал какой-то приказ, и слуга тут же отстал, вернулся к сторожке, где и остановился, пребывая в явной растерянности.
Через несколько минут со стороны мощеного конюшенного двора послышался резвый, звонкий цокот копыт. Из ворот вышел Иво Корбьер, а следом за ним, подотстав примерно на ярд, бородатый коренастый конюх вывел пританцовывавшего от нетерпения, лоснящегося на солнце рослого темно-гнедого жеребца.
— Это Эвальд, мой слуга, — коротко сказал Корбьер и отступил назад. Кадфаэль приметил, что он встал так, чтобы находиться между конюхом и открытыми воротами. Турстан Фаулер осторожно придвинулся на несколько дюймов, его беспокойный взгляд перебегал с одного лица на другое: видно, сокольничий пытался уразуметь, что происходит. Эвальд стоял, сжимая в руке поводья и тщетно силясь прочесть что-либо на непроницаемом лице Прескота. Когда конь встряхнул гривой и замотал головой, конюх, не задумываясь, отработанным движением перехватил поводья левой рукой, а правой ласково похлопал жеребца по шее, ни на миг при этом не отводя глаз от Прескота.