Ярое Око
Шрифт:
…Их брови смущают мудрецов…
* * *
…При свете молнии, вторично очертившей круг, тургауды, охранявшие покой всех четырех юрт полководца, увидели в полнеба дрожавшую свинцовыми отсветами тучу. Обугленно-синяя по краям, седая в середине, она, казалось, хотела раздавить все на земле, распростертой под нею: и стотысячные монгольские табуны, сбившиеся на равнине, и юрты, и крохотных людей, снующих муравьями у своих жилищ.
Гром обрушился с ужасающей силой, молния раскаленным трезубцем вонзилась в горизонт. После нового удара из небесных недр потоками хлынул дождь, степь вымерла, вихрь сорвал с просушек забытое звериное шкурье и войлоки, заставил охрану крепче ухватиться за древки воткнутых
…Но если громовые раскаты оглушили воинов, стерегущих покой старого Барса с Отгрызенной Лапой, то сам он, отпивая кумыс из золотой бухарской пиалы, внимал голосам красавиц, в которые вплетался сыпучий звон бубенцов гулкого бубна:
Эй, эй, эй… и-и-эй, эй, э-эй!
Табуны родные вспоминая,
Землю бьют со ржаньем кобылицы.
Матерей родимых вспоминая,
Слезы льют со стоном молодицы 62 .
62
Стихотворная обработка песни А. Шапиро.
Конечно, слышал Субэдэй и завывания бушевавшей грозы. Только мертвец не услышит бурю… Но в громах ее и стозвучных раскатах он слышал гревшие его душу воина отзвуки былых сражений.
В цепкой памяти багатура подобно пожару проносились картины его походов к Абескунскому морю 63 , в царство надменного Хорезм-шаха, в раскаленные пустыни кипчаков и их быстроногих коней, в цветущую страну персов и к отрогам седого Кавказа в поисках Последнего моря.
63
Каспийское море (устар.).
Он бросил в руки чернобровой кипчанке пустую пиалу, прикрыл единственный глаз; воспоминания остро, как запахи детства, родной юрты, окутывали его, поднимали на сильные беркутиные крылья, уносили мыслями в далекое далеко…
* * *
Вот как нам, потомкам, вещает о тех незапамятных временах бесценный ломкий пергамент:
«…Весной года Дракона (1220), в месяц Сафар (апрель) Чингиз-хан призвал к себе двух полководцев, испытанных в выполнении самых трудных поручений: старого одноглазого Субэдэй-багатура и молодого, полного сил и рвения Джэбэ-нойона.
Немедленно они прибыли в шелковую юрту “Потрясателя Вселенной” и пали на белый войлок перед золотым троном.
Чингиз-хан сидел на пятке левой ноги, обнимая рукой правое колено. С его золоченого шлема с большим рубином свисали хвосты чернобурых лисиц. Желто-зеленые кошачьи глаза смотрели бесстрастно на двух склоненных непобедимых багатуров.
“Единственный и Величайший”, выдержав паузу, заговорил низким грудным голосом:
– Лазутчики меня известили, что сын желтоухой собаки, хорезм-шах Мухаммед тайно бросил свое войско. Заметая следы бегства, Мухаммед недавно показался на переправах через реку Джейхун. Этот трусливый пес везет с собой несметные богатства, накопленные за сто лет шахами Хорезма. Верблюды и быки стонут и ревут под тяжестью сундуков. Его надо поймать раньше, чем он соберет второе огромное войско… Да сгниет его грудь! Да выпьет ворон его глаза! Да иссякнет его семя!
Я дам вам двадцать тысяч всадников. Если у шаха окажется такое войско, что ваше волчье чутье подскажет отступить… воздержитесь от боя… Мы слишком далеко забрались
Я думаю, однако, что это наше решение сильнее, чем все войска трусливого Мухаммеда. Но знайте и другое: пока вы не будете тащить Мухаммеда на арканах, ко мне не возвращайтесь!
64
Онон и Керулен – притоки Аргуни, главные реки «коренной Монголии», на берегах которых прошла юность Чингиз-хана.
Если же опрокинутый вами шах с горстью непримиримых будет и дальше путать следы, чтобы укрыться в неприступных горах или мрачных ущельях, или, как хитрый колдун, исчезнет на глазах людей, то вы черным ураганом промчитесь по его владениям… Всякому городу, проявившему покорность, даруйте жизнь и оставьте там небольшую охрану, баскаков 65 и правителя, забывшего улыбку… Но всякий город, поднявший меч, берите приступом! Не оставляйте там камня на камне… Все обращайте в пепел!.. Сердце и опыт подсказывают мне, что этот приказ вам не покажется трудным…
65
Представитель ханской власти и сборщик дани (в том числе и на Руси во времена монголо-татарского ига) (татар.).
Когда Чингиз-хан закончил и вновь стал горстить широкой пятерней рыжую жесткую бороду, Джэбэ-Стрела выпрямился и спросил:
– Что делать, Немеркнущий? Если шах Хорезма Мухаммед чудесным образом будет убегать от нас все дальше на запад… Сколько времени гнать наших коней за ним и удаляться от твоей Золотой юрты?
– Тогда вы будете гнаться за ним до конца Вселенной, пока ваши кони не омоют копыта в волнах Последнего моря 66 .
Субэдэй-багатур, изогнутый и кривобокий, поднял голову и, тараща на повелителя круглый, как персидский динар, глаз, натужно прохрипел:
66
В те далекие времена Земля считалась островом, окруженным беспредельным морем.
– А если этот нечестивый пес обратится в рыбу и скроется в морской пучине?..
Неподвижный и безмолвный, с горящими, как угли, немигающими глазами, Чингиз-хан усмехнулся словам Субэдэя; потер переносицу и по-дружески погрозил багатуру:
– Сумейте схватить его раньше! Идите, готовьте коней.
Оба полководца поднялись с колен и попятились к выходу.
В тот же день орду Чингиз-хана покинуло двадцать тысяч монгольских и татарских всадников, они помчались на запад. И долго еще по степи катилось огромное и зловещее облако пыли.
* * *
…Выполняя грозное повеление Чингиз-хана, его прославленные полководцы Джэбэ-нойон и Субэдэй-багатур с двумя туменами всадников два года рыскали по долинам, пустыням и горным дебрям северного Ирана, разыскивая следы бежавшего владыки Хорезма, шаха Мухаммеда. Сотни лазутчиков и лучших следопытов вынюхивали и прочесывали все караванные пути, дороги и даже звериные тропы. Но тщетны были их поиски и труды.
И только народная молва была упряма в одном: “…Хорезм-шах, бросивший свою родину… покинутый всеми, умер от проказы на одиноком, безымянном острове Абескунского моря…”