Ярослав Мудрый. Историческая дилогия
Шрифт:
— Я подумаю, купец. А покуда жди моего слова.
Нелегкую задачу подкинул сыну великий князь! По воде и лесам коней с собой не возьмешь. А не приведи Господи, случись битва? Можно и на конных булгар напороться, и на тех же ростовских язычников, кои тоже без коней на брань не выходят. Придется биться пешей ратью.
Решение принял, не задумываясь, — плыть по рекам. Но надо допрежь посоветоваться с пестуном Добрыней Никитичем.
Тот, готовясь к выезду в Новгород, выслушал племянника и покачал головой:
— Не чаял, что Владимир Святославич пошлет тебя в такую одаль. Мог бы и поближе город дать, но ничего не поделаешь… Сколь же дружинников тебе дозволено взять?
— Три сотни.
— Маловато… Вельми маловато для покорения
— Спасибо за добрый совет, Добрыня Никитич, — тепло поблагодарил дядю Ярослав.
— А кого тебе в пестуны великий князь уготовил?
— Еще не ведаю.
В пестуны своему юному сыну Владимир Святославич назначил… Додона Колывана. Великий князь всех бояр ошеломил. Каждый ведал об их натянутых отношениях друг к другу. И вдруг Колывана — в дядьки Ярославу, на пору его княжения в Ростове!
Даже сам Додон того не ожидал. Норовил Владимиру Святославичу высказать отказ, но князь и слушать ничего не пожелал:
— Я долго размышлял, Додон Елизарыч, и менять своего решения не намерен. Лучшего дядьки для Ярослава не найти.
— Но… но к княжичам обычно приставляют любимцев государя. А я, кажись, никогда твоим баловнем не был, и всегда это чуял.
— Ярославу нужен вельми искушенный, поднаторевший в делах, суровый муж. А из любимчика он будет вить веревки и наломает дров. Ты-то у меня в дружине два десятка лет, и в оплохе я тебя никогда не зрел. Не скрою — душой к людям черств, но сие делу не помеха. Тот, кто мягок как воск — в жизни слюнтяй и рохля, на коем воду возят. Собирайся в путь, Додон Елизарыч, и будь сыну моему наставником.
Вышел из покоев князя Колыван удрученным. Ему страсть как не хотелось ехать в какой-то богом забытый Ростов, да еще с Ярославом, кой хоть и юн, но тверд нравом своим и умен. Он не станет прогибаться перед своим пестуном и, коль ему удастся вокняжиться в Ростове, то и вовсе перестанет считаться со своим «дядькой». Он уже не княжич, а князь — властитель Ростовской земли. Пестун ему и вовсе не понадобится.
Мрачен был Колыван. Не случайно, далеко не случайно его выбрал великий князь. Он давно на его, боярина, зуб точит. Ведь намеренно выбрал самую пакостную землю, коей, как прошел слух, завладели новгородские ушкуйники, [68] лихие люди. Да там в любой день живота лишат. [69] Того князю Владимиру и надобно: от недоброхота своего избавится. За тем и отправляет к разбойникам, «киевский Соломон!»
68
Ушкуйники—
69
Лишить живота— предать смерти, убить.
Но всех меньше был подивлен решением отца сам Ярослав.
«Это месть за Рогнеду, — сразу подумал он. — Ну что ж, спасибо, отец. Но ты не мысли, что я взбунтуюсь твоему приказу. Ты ведь грезишь об этом, чаешь лицезреть испуганного сына. Но такого удовольствия я тебе не предоставлю».
Глава 27
ПО ВОЛГЕ РАЗДОЛЬНОЙ
Десять ладий плыли по Волге. Позади — Днепр, мучительные волоченья судов среди лесов, по твердой и болотистой суше, дневные и ночные привалы под жарким солнцем, моросящим дождем, надоедливым гнусом — мошками, комарами и слепнями, коих не отпугивали даже едкие дымы костров.
Ярослав плыл на передней ладье с причудливым резным драконом и белыми парусами. Вкупе с ним находились пестун Колыван и купец Силуян со своим «кой-каким товаришком».
Купец — сущая противоположность Додону: веселый, словоохотливый, с открытым лицом и бойкими, хваткими глазами.
На каждой ладье по тридцать воев и по одному кормчему. Без них нельзя: кормчий, можно сказать, главный хозяин на воде, управляющий ходом судна. Без него и в брег тотчас врежешься, или на мель сядешь.
Ярослав стоял на носу ладьи и любовался Волгой. Какая величавость и ширь! Левый берег пологий, утонувший в бесконечных лесах, правый — высок, крут, зачастую обрывист.
— Вот где крепости ставить. Ни один бы ворог не осилил. И надо же — по всей Волге ни одного города. Не так ли ты мне глаголил, Силуян Егорыч?
— Вестимо, князь. На сотни верст места пустынные.
С той поры, как Ярослав отъехал от Киева, его стали величать князем.
В те времена не было еще на раздольной Волге ни Твери, ни Углича, ни Ярославля, ни Костромы, ни Нижнего Новгорода…
— Ужель, Егорыч, и в лесах пусто? — продолжал изъявлять любопытство Ярослав.
— Да как сказать, князь. Леса не только зверем изобильны. Бывает, и неведомый люд на брег выскакивает.
— А что за люд?
— Пойми тут, — пожал плечами Силуян. — Выскочили в каких-то звериных шкурах, с луками и стрелами. Я, было, крикнул: «Не войной идем, а торговать!» — и ладью к берегу. Но те либо язык мой не уразумели, либо чего-то устрашились. Как нежданно появились, так нежданно и исчезли. Вот я и толкую — неведомый люд.
— Много еще на сей земле неизведанного, — раздумчиво произнес Ярослав. — Мы всё воюем, деремся за каждый клочок земли, а какие громадные просторы лежат не тронутыми.
— Выходит, время не приспело, Ярослав Владимирыч. — Погоди, минует век, другой — и на Волге будет столь городов, что и перстов наших не хватит. Земля не любит впусте лежать. Вот уж где купцам будет размахнуться.
Князь и купец толковали, а Додон Елизарыч помалкивал. У него все думы — о кожевне. Тиуна-холопа [70] приглядывать за работными людьми поставил. Кажись, человек ушлый, надежный, дурака валять кожемякам не позволит, но и про себя не забудет. Жнет, где не сеял, берет, где не клал. Ну да всю кожевню не разворует, с умом будет мошну набивать. Приедешь, а у него и комар носу не подточит. Изворотливый тиун…
70
В описываемый период тиуны (приказчики) назначались князьями и боярами из своих слуг — холопов.