Ярослав Мудрый
Шрифт:
Тонкие ткани, роскошные меха, драгоценные украшения окружали их везде. Послы уже поняли, что привезенные ими подарки, казавшиеся немыслимо богатыми дома во Франции, здесь едва ли произведут такое впечатление. Утром они стояли в большой комнате, ожидая князя. Гослен де Шени, отвечавший в посольстве за безопасность, разглядывал оружие, висевшее на стене, но только он собрался осторожно потрогать руками эфес дорогого меча, как в палату вошел сам князь. Это было понятно по тому, как встали по обе стороны и вытянулись охранники.
Князь Ярослав оказался худощав, прихрамывал, одет очень богато. Но больше всего французов поразили его глаза – умные, чуть грустные,
Ободряющая улыбка не покидала лицо князя. Ярослав внимательно выслушал послов, не торопил, не останавливал. Епископ Роже прекрасно знал, что это лучший способ заставить человека сказать то, чего он и не желал бы. Сначала они рассказали о цели своего приезда, потом о Франции, о предках короля Генриха Каппетингах, наконец, о самом короле… Передали подарки, присланные возможным женихом, еще и еще раз похвалили своего Генриха. Трудно было не рассказать о настоящем положении короля и его постоянной битве за свое право быть таковым, но послы сумели не проболтаться.
Они говорили и говорили, Ярослав слушал и слушал, не перебивая, одобрительно улыбаясь и ничем не выдавая свое отношение к их словам. Роже заерзал: этот князь слишком хитер или знает больше, чем они думают? Ярослав не знал, он просто пытался понять, насколько можно доверять словам тех, кто хвалит своего короля. Ясно, что они если и не привирают, то не говорят всей правды, но князь уже узнал, что с Францией вынужден считаться даже германский император. Конечно, далекая страна не могла быть полезной Киеву так, как Швеция, Норвегия или Польша, но Генрих – король и лучше иметь свою королеву даже в такой дали, чем отдавать дочь, например, на восток или степнякам. Жаль только, что это любимица Анна.
Наконец Ярослав улыбнулся:
– Не стоит ли послам сначала посмотреть на единственную незамужнюю нашу дочь? – Он обернулся к жене: – Вели позвать княжну Анну.
Сама Анна в это время сидела у себя в горнице, напряженно стиснув руки и сжав губы. Было страшно и интересно одновременно. Княгиня предупредила, что ее позовут.
И вот за княжной примчалась ее ближняя девка Арина, вытаращив глаза и задыхаясь неизвестно от чего, от спешки или волнения, она выдохнула почему-то шепотом:
– Зовут!
Анна перекрестилась, поднялась и с остановившимся взглядом отправилась в палату, где отец с матушкой принимали сватов. Перед входом она снова перекрестилась, поймав сочувствующий и любопытный взгляд гридя, стоявшего у двери. Тот ободряюще улыбнулся княжне, Анну любили все.
Княжна вошла в палату стремительно, точно летела. Остановилась, вопросительно глядя на отца. Тот снова улыбнулся:
– Наша дочь – княжна Анна Ярославна.
Девушке пришлось повернуться к сидевшим сбоку епископам. Готье Савайер даже привстал, а Роже смущенно затеребил подбородок. Генрих, конечно, не урод, но ему пятый десяток, король несколько тучен и почти всегда хмур. А стоявшая перед ними красавица могла составить конкуренцию кому угодно. Золотистая коса с руку толщиной, змеей вьющаяся за спиной, гордая осанка, нежное девичье лицо и пронзительные синие глаза.
Видя замешательство послов, Ярослав не смог этим не воспользоваться, подошел к Анне, встал, заложив руки за золоченый пояс, чуть покачался с пятки на носок своих синих сафьяновых сапог, украшенных бронзовыми застежками, усмехнувшись, поинтересовался:
– Достойна ли моя дочь вашего короля?
Роже
– Более чем достойна! Такой красоты я и не видел, уверяю вас!
Девушка заполыхала румянцем, еще больше ее красившим, опустила голову. От движения коса скользнула и перекинулась вперед. Роже подумал о том, каковы же эти волосы, если их расплести!
Анну отпустили к себе, а послам еще показали ее приданое. Савайер думал о том, что при такой красе князь мог бы и вовсе ничего не давать за дочерью. Но немного погодя думать он уже вообще был неспособен!
В большой соседней комнате было разложено, расставлено, развешано такое количество немыслимо дорогих вещей, что у послов закружилась голова. А князь с явным удовольствием демонстрировал подарки будущему зятю – первоклассное оружие, кубки, украшения, потом драгоценности и наряды самой княжны… Епископы не знали, куда смотреть, то ли на открытые сундуки, в которых множество дорогих тканей и готовой одежды, то ли на шкатулки с драгоценностями, то ли на разложенное оружие, то ли на горы мехов, каждый из которых стоил половины царства…
Продемонстрировав это немыслимое богатство, князь усмехнулся и протянул епископу Роже толстый свиток:
– Здесь перечислено все, что мы даем за Анной. Писец трудился всю ночь и перевел на латынь. Надеюсь, понятно перевел.
Даже список был на отменно выделанной коже и украшен золотистой нитью.
Потом был большой пир, и бедные послы уже не знали, доживут ли до завтра. Столы ломились от блюд, возвышались горы пирогов с самыми разными начинками: зайчатиной, луком, самой разной рыбой, семгой, налимьей печенкой. Стояли большие блюда с закусками: сельдью, лососем, соленым сигом, осетриной, снетками, с грибами. Огромные ендовы с медами, большие корчаги с пивом и пузатые прозрачные кувшины с заморскими винами, игравшими сквозь стекло на свету разными оттенками. Слуги все ставили и ставили на столы блюда с гусями, курами, утками… самым разным мясом, иногда было непонятно, что это, наконец, четверо здоровых мужиков, с трудом управляясь, притащили огромный поднос с кабаном, зажаренным целиком. Он был покрыт хрустящей аппетитной корочкой, обложен яблоками и какой-то ягодой, название которой никто из гостей не знал. Сидевший рядом с Савайером княжич Всеволод объяснил:
– Брусника. Моченая она очень вкусна. А это вот клюква, болотная ягода, тоже хороша.
Княжич устал объяснять послам:
– Это репа пареная в меду, оладьи самые разные. Это каши, у нас их в печи томят со сливками и изюмом. Осетрину отведайте, такие осетры только в нашей Волге водятся, из Тмутаракани нарочно к княжьему столу возят.
Бедный епископ был в состоянии только промычать:
– Не… могу… Больше не могу…
Всеволод усмехнулся, совсем как отец:
– Ничего, не последний пир, еще все попро-буете.
От огромного количества выпитого и съеденного у послов кружились головы, развезло языки. Вот этого Роже боялся больше всего, можно было проболтаться о том, чего говорить не стоило. Но потом епископ махнул рукой: пусть себе! Лучше сразу сказать все, чем маяться. Пусть знают, что Генриху не так уж легко дается его сидение на престоле, много желающих потеснить или попросту не подчиниться. А он их всех вот так твердой рукой дер…дер-жжит!
Роже понял, что произнес это вслух, потому что его кулак вдруг оказался сжатым, Савайер пытался заткнуть товарищу рот куском жареного гуся, а Ярослав даже приподнялся со своего места.