Ярославль. Сорок тысяч слов о любви

Голицын Антон

– Я заметила.

– …до сих пор возмущаются, почему мужик с тортом стоит лицом к Москве и спиной к Ярославлю. Они считают, что надо наоборот, повернуться к Москве задом, а к Городу передом. Хотя кто же показывает спину врагу?

Вон там – Главпочтамт, бывшая гостиница Пастухова. В ней в 1918-м году был штаб мятежников-белогвардейцев, правда, недолго. Потому что красные начали поливать из пушек как раз со стороны Москвы, и штаб перенесли вглубь города. Но поливали хорошо, и полностью разрушили южное крыло Гостиного двора, которое выходило раньше на

площадь. В честь Гостиного двора назвали вот эту забегаловку, – Годунов показал на небольшую конструкцию из стали и стекла с вывеской «Гостиный дворик», – которую, как говорят, скоро снесут, но она останется в веках.

– Ничего не поняла. Почему снесут? Почему останется?

– Да потому, что всё тлен, кроме искусства. И трамвая. Давай за это выпьем.

– Нельзя же, – Вера покосилась на милицейскую будку рядом с «Гостиным двориком».

– Чужим нельзя, а своим можно.

Годунов открыл бальзам и протянул Вере.

– Зажми её в кулачок. А теперь зевни и прикрой рот кулачком, как приличная цивилизованная девочка.

И Годунов показал пример, поглотив половину содержимого бутылочки. Получилось не очень натурально, но издалека, вероятно, должно было казаться, что интеллигентный мужчина воспитанно зевнул.

– А теперь смотри и слушай. Стихи Белякова – они как ребусы. Ярославцам я бы сначала рассказал, а потом потребовал угадать, о чём речь. Но тебе скажу сразу, это зарисовка одного праздника в середине девяностых.

Стеклянные мальчики вышли смотреть салют

Глаза протирают и город не узнают

На зыбком крыльце перелетного кабака

Годунов показал на «Гостиный дворик».

Фарфоровых девочек трогают за бока

Фригидная площадь, фаллический пьедестал

Годунов махнул рукой в сторону площади.

Где каменный ГОСТ инструменты держать устал

Рука указала на памятник, Вера улыбнулась.

Плацкарта почтамта и флаги-нетопыри

Годунов сделал широкий взмах рукой в сторону почтамта, словно демонстрируя его протяжённость и, одновременно, колыхание флагов. Милиционер у будки повернул голову в их сторону, но сразу отвернулся.

Всё дышит снаружи и светится изнутри

Нечаянный праздник летит на семи ветрах

Усы распустил, беспородным вином пропах

Сиятельный ноль, надувной голубой налим

Давайте

ловить его и любоваться им

– Ловить. И любоваться. Как здорово!

Вера подмигнула.

– Зевнём по глоточку?

– Зевнём.

И они допили бальзам.

– Это, собственно, и есть Беляков.

– А где он сейчас? Там же где и был?

– Фигурально говоря, да. В стране его знают, да и за рубежом кое-где. Но ярославцам всё равно. Страшные снобы.

Текила, глинтвейн, саке и бальзам сделали свое дело – Годунова слегка покачивало, а походка Веры стала легкой.

Они, конечно, зашли в «Гостиный дворик» и сели на втором этаже у окна. Отсюда была видна вся площадь. Здесь на просьбу налить «чего-нибудь» официант, не моргнув глазом, налил водки. Вера смотрела на водку с сомнением.

– Боишься? – участливо спросил Годунов.

– Есть немножко. Со школы не пила водку без закуски. Но ведь это правила?

– Правила для того и существуют, чтобы их нарушать. Что будешь?

Из того, что побыстрее, в меню нашлись только пельмени. Они выпили и закусили.

– Главное, конечно, это церковь.

– Какая? – спросила Вера с набитым ртом.

– Вон та, – Годунов показал в окно. За памятником стояла Богоявленская церковь, припорошенная, словно обсыпанный сахарной пудрой торт-бизе.

– Что с ней не так? В смысле, чем она необычна. Ты ведь рассказываешь про всё необычное.

– Её необычность заключается в её обычности. Нет никакой легенды. Никто никого не убил. Никто ничего не украл.

– Уже довольно необычно.

– Это просто. Невероятно. Красивая. Церковь. Она никогда не бывает одинаковой.

– Погоди. Она сейчас точно такая же, как когда ты рассказывал стихотворение. И твой поэт ничего про неё не написал. Про почту написал. Про мужика с тортом написал. А про церковь нет. Ничего невероятного. Такая же церковь, как и все.

– Нет, ты ничего не понимаешь, она совсем другая.

– Обыкновенная, – упрямилась Вера.

– Сама ты обыкновенная.

– Женщинам такое не говорят, чурбан ты неотёсанный.

– Я это не имел в виду. Нет, ну ты должна понимать.

Годунов чувствовал, что несёт пьяную чушь, но останавливаться не хотелось.

– Доводы без аргументов.

– Просто надо выпить, и ты всё поймёшь.

– Уверен? А правила?

– Да чёрт с ними.

Они заказали ещё и выпили.

– Я понял! Конечно, не та точка! Надо же смотреть с моста. Пойдём.

Они вышли на площадь. Подмораживало, снег перестал. Из-за колокольни выглядывал месяц. Обогнув площадь, Вера с Годуновым вышли на мост. Слева темнела река.

Мимо проносились троллейбусы и машины, а Годунов рассказывал, что раньше здесь ходили только трамваи. Первая ветка в городе, проложенная от вокзала до волжских пристаней. Мост назывался Американским, первоначально он и был таким, как в вестернах – с сетчатыми металлическими конструкциями по бокам. Именно по нему и шла бабушка Веры в гости к Коле.