Ярость ацтека
Шрифт:
«Я больше не люблю тебя, – так я ей скажу. – Ты хуже паршивой собаки».
Хотя, конечно, нужно быть справедливым, вдруг Изабелла сумеет убедить меня в том, что Ренато принудил ее силой... Ведь она могла быть всего лишь беспомощной жертвой, а?
107
Вокруг Бахианских колодцев, снабжавших водой путешественников и караваны мулов, направлявшиеся к северным территориям, выросло поселение, центром которого была площадь возле маленькой церквушки. Я последовал за погонщиком мулов туда. Как только мы выехали на центральную площадь, ворота ближнего к церкви двора распахнулись,
Увы, мне не удалось преодолеть и половины расстояния, когда на площадь со всех сторон хлынули вооруженные мушкетами солдаты. Мне пришлось натянуть поводья и резко свернуть направо, чтобы попытаться прорвать вражескую цепь.
– Пристрелить лошадь! – велел Ренато.
Грянул мушкетный залп. Пуля угодила мне в левое бедро, и одновременно я почувствовал, как содрогнулся подо мной Ураган. Поняв, что конь сейчас рухнет на землю, я успел соскочить с него. Выпавшая из руки шпага упала футах в семи от меня: я бросился к ней, подхватил и, шатаясь, поднялся на ноги с клинком в руке. Перед глазами у меня все плыло, голова кружилась, однако я расслышал, как Ренато отдал приказ «Не стрелять!», и увидел, что он устремился ко мне с кинжалом. Этот негодяй не мог допустить, чтобы я умер прежде, чем он под пытками вырвет у меня тайну спрятанных маркизом сокровищ.
Я ковылял с клинком наготове ему навстречу, когда сквозь кольцо солдат прорвался какой-то всадник, и моего слуха достиг знакомый клич.
Марина! Бесстрашная воительница последовала за мной.
Она промчалась мимо меня, направив лошадь на Ренато, но тут снова загремели мушкеты, и лошадь, споткнувшись, рухнула на землю. Марина, однако, соскочила с нее с ловкостью цирковой наездницы и, когда коснулась подошвами земли, в ее руке уже сверкнул мачете. Она вскинула мачете, намереваясь нанести удар Ренато, но тот опередил ее – шагнул Марине навстречу, одной рукой перехватил руку с мачете, а другой вогнал нож ей в живот.
– Нет! – закричал я. – Нет!
С усмешкой на губах этот негодяй обхватил Марину свободной рукой и притянул к себе, поворачивая нож в ее внутренностях. Тело бедной женщины соскользнуло на землю, к его ногам. Из раны на моем бедре лилась кровь, я хромал и спотыкался, но отчаянно прорывался к нему, и нас уже разделяло всего около дюжины шагов, когда позади вдруг послышался топот ног. Уголком глаза я успел приметить, как взлетел мушкетный приклад, а потом мой затылок взорвался страшной болью, и я снова рухнул на землю.
– Не убивать! – истошно заорал Ренато. – Оттащите его к колодцу, во двор.
Двое мужчин схватили меня за руки, втащили в открытые ворота и поволокли через двор к колодцу, окруженному оградой из необожженного кирпича около трех футов высотой. Над колодцем был укреплен шкив с воротом, на который наматывалась веревка.
– Вы, двое, останьтесь, – велел Ренато схватившим меня людям. – Остальные убирайтесь.
Я понимал, что ему не нужны лишние свидетели, ведь этот тип оставил меня в живых вовсе не из дружелюбия.
Ренато взял веревку, при помощи которой доставали воду из колодца, отцепил от нее ведро и бросил конец веревки одному из подчиненных, скомандовав:
– Привяжи его за ноги. И переверни, чтобы я мог связать ему руки.
Меня перевернули, уткнув лицом в землю, и Ренато связал мне руки за спиной, туго обмотав запястья кожаным ремнем.
– Ну вот, сеньор l'epero,
– Я умру, но тебе ничего не скажу.
– Умереть-то ты умрешь, спору нет, но не раньше, чем я узнаю все, что хочу. А к тому времени ты будешь умолять меня поскорее отправить твою душонку в ад.
Он встал и ударил меня ногой как раз в то место, где была рана, так что я невольно охнул от боли. А Ренато приказал своим подручным:
– Подтяните его за ноги вверх, а потом опустите в колодец вниз головой.
Вниз головой?
Этот ублюдок решил меня утопить. Соображает, мерзавец: мои друзья-партизаны в Испании говорили, что это паршивая смерть и что лучше быть застреленным или зарубленным шпагой, чем принять мучительную кончину в воде. Даже если тебя забьют насмерть палками, и то не так страшно: удары вызывают шок, от которого боль притупляется, а тонущий человек, не имея возможности вздохнуть, испытывает страшные страдания до последнего мгновения. Смерть при этом кажется избавлением, но, удерживая меня на веревке, Ренато получит возможность оттягивать это избавление столько времени, сколько пожелает.
Его подручные потянули за веревку, подняли меня за ноги над землей, так, что я завис над темным зевом колодца, а потом уронили туда вниз головой. Я полетел, обдирая плечи о выступавшие острые камни, но не успел даже вскрикнуть от боли: моя голова и израненные плечи ударились о поверхность и погрузились в воду.
В первое мгновение соприкосновение с холодной водой показалось мне облегчением, но затем все изменилось. Я не настолько владел собой, чтобы набрать перед падением побольше воздуха, но это не имело значения, поскольку вода сразу же хлынула мне в нос, разом вытеснив весь воздух. Его место заняла непроизвольно втянутая ноздрями вода, и мой мозг буквально пронзила слепящая вспышка невероятной боли. Я дико забился и задергался, словно рыбина, которую подцепили крючком за хвостовой плавник.
Неожиданно я осознал, что меня тащат наверх. А когда вытащили, Ренато перегнулся через край и заговорил:
– Где мои сокровища? Расскажи, и я оставлю тебя в живых.
В ответ я лишь выплюнул ему в лицо воду вместе с рвотой, после чего снова полетел вниз, цепляясь и ударяясь о выступавшие камни. На сей раз веревку отпустили полностью, так что я ударился головой о дно и на миг даже испытал облегчение, ибо почти лишился чувств, но тут мои легкие вновь втянули воду, и их словно обожгло пламенем.
Все было как в тумане, однако потом я понял, что меня снова подняли наверх, и Ренато приказал дать мне возможность отдышаться. Как настоящий пыточных дел мастер, он знал, что нельзя слишком увлекаться: я ведь был нужен ему живым.
– Ну же, Хуан, скажи, что ты согласен отвести меня к сокровищам, – шепнул этот дьявол мне на ухо.
– Я лучше отведу тебя к твоей могиле.
Он приказал снова бросить меня в темный провал. В смертельном отчаянии я попытался развести руки, скрученные в запястьях мокрым кожаным ремнем, и вдруг почувствовал, что ремень этот поддается. В последний раз он лишь на мгновение зацепился за острый выступ на внутренней стенке колодца, рывком затормозив падение. Боль была страшной, слепящей, я боялся, что руки выскочат из плечевых суставов, но потом я сорвался и полетел дальше, а теперь выяснилось, что ремень надрезан. Я снова пошевелил руками – и внезапно они оказались свободными.