Ярость(сборник)
Шрифт:
Лишь только паника прекратится и стражники справятся с охватившим их оцепенением, битва начнется всерьез, и немало крови прольется с обеих сторон.
Было бы глупо наблюдать за всем этим из-за кустов, ждать, когда перевес окажется на той или иной стороне. В результате первых же взрывов в стене появились рваные отверстия, и я устремился к ближайшему из них, не обращая внимания на жужжащие вокруг меня пули. Норы оберегали меня этой ночью! Они оберегали и меня, и мою плоть также — я не должен проиграть. Где-то наверху, в одной из башен сидел холодный, безразличный ко всему Гэст Райми, с отрешенностью божества наблюдавший за разгоревшимся сражением.
Вихрем вырвался я из отверстия, не вступая в схватку с суетящимися беспорядочно стражниками. Никто из них не узнал меня в темноте и сумятице, но по моей осанке догадались, что я не отношусь к числу лесных жителей. Они молча расступались, склоняя головы, не выдерживая моего властного взгляда. Отбрасывая в стороны замешкавшихся, я ринулся к черной громаде башни, возвышавшейся над левой половиной двора.
Внутри башня освещалась желтовато-розовым светом, источник которого был мне неизвестен. Через две ступеньки на третью взбежал я по широкой лестнице.
Арфа сатаны
Замок Совета! Непривычными и странными казались мне его безлюдно огромные залы. Известные до малейшего закуточка и в то же время странно незнакомые, как будто я обозревал их сквозь туман, наложенный памятью Эдварда Бонда.
Когда я шел быстро, мне ничто не угрожало, ноги сами несли меня, куда следовало, но стоило мне поддаться колебаниям, попытаться подвергнуть контролю мои движения, как тут же останавливался в растерянности. Я шагал под сводчатыми потолками, по мозаичным полам залов и гранитным плитам переходов. Я вышагивал мимо стен, разрисованных кентаврами и сатирами, так хорошо известных Ганелону, и диких для Эдварда Бонда. Ему не приходилось встречаться с порождениями мутации, он знал о них только понаслышке, благодаря легендам, сложенным в глубокой древности обитателями Земли.
Как подсказывала мне моя память, покои Гэста Райми находились под самым шпилем башни. Там же находилась и сокровищница, в ней хранились Маска и Жезл, так же надежно, как и секрет уязвимости Ллура, захороненный в глубинах памяти Гэста Райми.
Как бы не было мне трудно, но я должен овладеть и этими предметами, и этим секретом. Да, сокровищница не могла оставаться без соответствующего надзора, поскольку там хранились вещи, с помощью которых можно было уничтожить всех членов Совета. Там же хранился и предмет, обладая которым, можно было уничтожить и меня, лорда Ганелона, — в этом отношении я ничем не отличался от других обитателей замка. Потому что ни один член Совета, ни один колдун и ни одна чародейка не в состоянии заниматься волшебством и черной магией, не создав собственного предмета, способного уничтожить своего хозяина.
Таков непреложный закон.
Во всем этом заключается тайна, о которой не время сейчас распространяться, но суть сказанного ясна, по-моему, каждому. Фольклор землян пронизан подобными мотивами: могущественные колдуны и колдуньи обязаны сконцентрировать собственную погибель в предмете, которым они не вправе обладать.
Легенды, сказания и мифы о злых и добрых героях, чьи души заключены в самые неожиданные предметы, бытуют у всех народов Земли, но причина этой кажущейся несуразности таится в реалиях Темного Мира. Об этом я могу сказать, поскольку не раскрою никакой тайны: всему должен быть баланс, всему реально существующему должен существовать свой антипод или противовес. К примеру — Земля и Темный Мир.
Если
Даже члены Совета не знали, в каком предмете хранится моя слабость и как им воспользоваться, попади он им в руки. Я же был посвящен в тайну Медеи и частично в тайну Эдейри, а что касается Матолча — для того, чтобы сравниться с ним, мне достаточно сил и возможностей, заложенных с самого рождения. Гэста Райми я не брал в расчет — он никогда не обеспокоит себя объявлением враждебных действий. Он и пальцем не пошевельнет даже в том случае, если ему будет грозить смертельная опасность. Бессмертный, он накопил в своей дряхлой плоти безмерную усталость от бесцельного и никчемного существования.
Но как быть с Ллуром?
Где-то покоится тщательно припрятанный меч, овладевший этим мечом окажется в состоянии в любой миг прервать нить жизни Ллура. Но решившийся овладеть волшебным клинком подвергал себя грозной опасности, потому что власть Ллура распространялась на все сущее в Темном Мире, поэтому нетрудно представить заложенное в клинке, долженствующее сыграть роль балансира. Даже простое приближение к нему может повлечь фатальный исход. А если взять клинок в руки… Но мне придется взять его в руки, так имеет ли смысл задумываться о возможных последствиях?
Я взбирался по лестнице все выше и выше.
Сюда не долетал шум битвы, но я знал, что во дворе замка по-прежнему бьются не на жизнь, а на смерть люди Ллорина и стражники — рабы Совета. Еще во время обсуждения в пещере плана ночного нападения я обговорил с повстанцами, чтобы были приняты все профилактические меры, дабы ни один стражник не прорвался в Кэр Сапнир и не всполошил участвующих в шабаше. Я не сомневался, что Ллорин выполнит мой наказ, несмотря на жгучее желание схватиться в поединке с Матолчем и сразить его собственной рукою. Но в замке находился некто, кто мог предупредить Медею, и пальцем не пошевелив при этом.
Но он никого не предупредил. Я понял это, лишь только откинул белую портьеру и проник в помещение, облюбованное Гэстом Райми. Полукруглая маленькая комната. Потолок, стены и пол — цвета слоновой кости. Окна закрыты наглухо, но Гэст Райми не нуждался в окнах, чтобы наблюдать за происходящим в любом уголке Темного Мира.
Этот странный дряхлый старик сидел чучело чучелом на подушках изъеденного древоточцами кресла; белоснежные волосы и борода Гэста Райми струились по льняным одеяниям. Лежащие на подлокотниках кресла обнаженные до плеч руки были бледными, как воск, и такими прозрачными, что мне Удалось разглядеть, как течет алая кровь по взбухшим венам.
Таял воск и догорал фитиль… Пламя жизни еще мигало, но любое дуновение ветерка способно было погасить его, погрузив в вечную темноту. Передо мною сидел самый древний и мудрый из обитателей Темного Мира, и голубые глаза старца, обращенные внутрь, не видели меня.
Воспоминания хлынули на меня с неожиданностью и неотвратимостью муссонного ливня в тропиках. В свои юные годы я много узнал от Гэста Райми, и уже тогда он был стар, как заплесневевший пень. А сейчас он сдал окончательно — течение времени подточило его организм, как волны точат морскую гальку, пока от нее ничего не останется, кроме тонкой пластины, прозрачной, как мутное стекло.