Ярость

Вольф Клаус-Петер

Звон колокольчика еще долгие годы преследовал его в ночных кошмарах.

Он попытался вытянуть угря, но тот уже отмотал столько лески, что Эрику Хаагу пришлось нелегко.

Леска где-то крепко застряла. Угорь намотал ее на камень или на сук. Во всяком случае, шнур натягивался и грозил вот-вот разорваться.

А потом угорь вдруг подплыл к Эрику Хаагу. Тот принялся крутить жужжащую катушку. Увидел угря под водой. Рыба была длиной сантиметров шестьдесят, то и восемьдесят.

Эрик Хааг вытащил ее из воды. Угорь извивался и пытался нырнуть обратно. Но Эрик Хааг крепко держал

скользкую тварь левой рукой, а правой инстинктивно нащупывал нож. Как он справится с таким огромным угрем без финского ножа? Как снимет его с лески?

Холодным ноябрьским утром Эрику Хаагу пришлось попотеть сильнее, чем в разгар лета. Будь это судак, щука или окунь, он бы, как обычно, оглушил рыбу коротким, тяжелым ударом по голове. Для этого он использовал простую пивную бутылку, а не деревянную дубинку в отличие от снобов из рыболовного общества. Но угорь с острой головой был невосприимчив к ударам по мозгу.

А может, подумал Эрик Хааг, его нельзя оглушить, потому что у этой древней твари вообще нет мозга.

Теперь угорь запутался в леске, и Эрик Хааг попытался просто разорвать ее руками, чтобы разделить удочку и угря, но прочность и грузоподъемность лески, сплетенной из восьми нитей, была не просто рекламным ходом, а вполне достоверным фактом. Он почувствовал это, когда она врезалась ему в пальцы.

У него пошла кровь, а в ведре с рыболовными принадлежностями не было бинта. Он вывалил все на землю, высоко поднял угря и просто опустил его в ведро. Угорь принялся крутиться как безумный, напомнив Эрику Хаагу хомячка в колесе.

Эрик еще раз отхлебнул из бутылки, размышляя, как побыстрее вызвать полицию. Он не брал с собой на рыбалку мобильник. Какой идиот будет отпугивать звонками рыбу? И вообще, кто бы стал звонить в такое время? Но где здесь, черт побери, телефонная будка?

Угорь гремел в ведре, и Эрик Хааг решил не искать общественный телефон, а просто поорать.

Как можно громче, он завопил:

– Здесь мертвая женщина!

Чуть не охрипнув, Эрик уже хотел собрать вещи и смыться, но наконец последовала реакция. Открылось окно, и мужской голос закричал:

– Заткнись, чертов бродяга! Другие, в отличие от тебя, работают, и им нужно спать!

С двумя удочками, ведром и открытой упаковкой пива наперевес он попытался улизнуть в сторону вокзала, но тут к нему подъехала полицейская машина. С него потребовали бумаги и разрешение на рыбалку.

Один из полицейских, – видимо, сам любитель рыбалки, – страшно возмутился, что угря не сняли с крючка, как полагается, и охарактеризовал это жестоким обращением с животными, не меньше. Пойманного угря следует убить, и немедленно.

– Да, только как? – посетовал Эрик Хааг. Он ведь потерял свой нож, пока вытаскивал труп.

– Вытаскивал труп?

– Ну да, поэтому я и орал.

– Кто-то орал?

– Я. Во всяком случае, несколько минут назад.

* * *

Анне Катрине Клаазен показалось, что она только прилегла, когда вдруг закричал ее тюлень и мобильный Веллера заиграл мелодию «Пираты, вперед!». Они почти одновременно поднесли телефоны к уху.

Веллер представился: «Вас сердечно

приветствует сберегательная касса Аурих-Норден. Вы позвонили нам во внеурочное время. Если вы потеряли банковскую карту, пожалуйста, скажите «один». Если вы хотите поговорить с консультантом сервисной службы, скажите «два».

Анна Катрина пихнула его локтем.

– Господи, помолчи!

Она уже сидела на краю кровати и массировала лицо.

– Да, не туда попали, – сказал Веллер и повесил трубку.

Анна Катрина встала и потянулась.

– Едем, – пообещала она.

– О нет, – простонал Веллер, – я еще не досмотрел сон!

Анна Катрина уже одевалась. Она просто взяла одежду, которую сняла несколько часов назад. Вещи еще висели на спинке стула.

– Что же тебе снилось? – спросила Анна Катрина мужа.

Веллер схватил вчерашнюю рубашку.

– Поверь, Анна, ты не хочешь этого знать.

– Другие женщины?

Веллер улыбнулся и начал мечтательно рассказывать:

– Отнюдь, во сне была ты. У нас была рыбная лавка в гавани Норддайха, с видом на Северное море, на острова Юйст и Нордерней. Торговля шла бойко, когда подходили и уходили паромы. А в остальное время – бесконечный покой, не считая криков чаек. Никаких гребаных преступников. Никаких ложных показаний. Никаких психов с хорошими адвокатами. Только булочки с крабами, молодая селедка и, конечно, селедка копченая.

– И никакой жареной картошки? – спросила Анна.

Он покачал головой.

– Никакой. Только бутерброды с рыбой. Никакой картошки, никакой колбасы, никаких гамбургеров.

– В реальной жизни, – заметила она, – тебе пришлось бы подстроиться под клиентов и готовить все это, чтобы не обанкротиться.

Веллер натянул джинсы, но не смог быстро отыскать носки, и залез в ботинки босиком. Он не собирался расставаться с иллюзиями.

– Неет, – протянул он, – не в моей рыбной лавке!

– Нашей. Мне казалось, я стояла за прилавком рядом с тобой…

Уже в прихожей Веллер понял, что жутко голоден – возможно, из-за разговоров о рыбной лавке. Прошлым вечером он пек для Уббо Гейде медовые пряники. Первый не получился – слишком долго простоял в духовке – а второй, удачный, он подарил Уббо. Рецепт Веллер взял из книги Тини Петерса: «Моя традиционная остфризская кухня». Он любил эту книгу за прекрасные идеи для выпечки и готовки. Рабочие будни в криминальной полиции и посиделки перед телевизором порой нагоняли на него такую безнадежную тоску, словно мир приближался к краю бездны, которая скоро всех поглотит. Но когда он стоял у плиты, месил тесто, чистил овощи или нарезал лук, у него возникало чувство, что все еще может быть хорошо.

Веллер побежал обратно на кухню и отрезал два толстых куска пряника. Орешки сверху пригорели, но сейчас это было неважно.

Анна Катрина вела машину. Он сидел на переднем сиденье и ел. И сразу почувствовал себя лучше. К сожалению, он забыл захватить что-нибудь попить.

– У них труп на променаде, – сообщила Анна Катрина.

Когда Веллер заговорил, изо рта у него посыпались пряничные крошки.

– Отличный рецепт, – прокашлял он. – Хочешь попробовать?

– Нет, спасибо, я худею.