Ярость

Фалько

— Вы серьёзно? — Светлана потрясла бумагой.

— Нет, знаете, я люблю пошутить по утрам, предлагая всем подряд войти в свой род. И наблюдать за их удивлёнными лицами, — ректор вполне искренне улыбнулся, видя именно такое удивление.

Женщина целую минуту смотрела на ректора, затем перевела взгляд на бумаги и снова углубилась в чтение, внимательно изучая каждый абзац.

— И такое предлагает человек, не усмотревший за собственной дочерью и внучкой, — проворчала она.

— Ох, Светлана Евгеньевна, мы ведь взрослые люди, — Геннадий Сергеевич сразу понял, зачем и к чему это было сказано. — Тогда я был полон амбиций, пытался совладать с обретённой силой и внезапно свалившейся

славой. Мне было не до дочери. У неё на всё было своё, часто отличное от моего, мнение. И она не была одарена даже так, как Алёна. Уровень эксперта, пусть первой ступени, для неё оставался недостижимым результатом. И мы оставили дочь в покое, поняв, что и её дети не будут обладать значимой силой. Те же сто лет назад это бы назвали потерянной линией семьи, в которой никогда не родится мастер. Но у неё и на это было своё мнение, — он сделал паузу. — Она увела наследника у одной из младших ветвей рода, единственного мастера, на которого возлагали большие надежды.

Ректор покачал головой. Он не стал бы возвращаться к неприятным воспоминаниям прошлого, если бы не чувствовал в коридоре благодарных слушателей. Кузьма, скрывающий не только себя, но и супругу вместе с ученицей.

— У них родилась девочка, — продолжил ректор. — Довольно слабая и болезненная. Сейчас не скажешь, вымахала вон какая. Несколько лет всё было хорошо, но потом случилась трагедия. Отстаивая наши интересы в провинции, Рома погиб. И даже не из-за больших денег или влияния для рода. А я был занят в тот момент. Так занят, что опомнился через пару месяцев после того, как дочь ушла из дома. Сказала, что знаться с нами больше не желает. Последний раз, когда я с ней разговаривал мы сильно поссорились. И она утаила, что больна. Уже позже, когда она согласилась, чтобы я оплатил лечение, взяла с меня слово, чтобы близко не подходил к внучке, не смел испортить и её судьбу. Я, правда, несколько раз нарушил обещание, но это не имеет большого значения. Что скажите по поводу нашего предложения? — спросил Геннадий Сергеевич, кивая на листы, которые Светлана прочла ещё раз.

— Только из-за одной строчки, где написано, что имущество семьи неприкосновенно, будем считать, что это хорошее предложение. Не торо?питесь с решением? — Светлана подняла руку, чтобы зубами вытянуть иголку капельницы. — Наша семья всё ещё считается погибшей.

— Мелочи. Даже если к вечеру всё останется так, это ничего существенно не поменяет.

Светлана довольно серьёзно посмотрела в глаза немолодому мужчине, сжала губы в тонкую полоску. Взяв ручку, большим пальцем отщёлкнула массивный колпачок. Положила листы на одеяло, которое стало твёрдым как столешница, и поставила крупную подпись.

— Хорошо, — подытожил Геннадий Сергеевич. — Я считаю, что Вы приняли правильное решение.

— Обычно, когда так говорят сразу после подписания сделки, следует требовать бумаги обратно.

— Мы же не дельцы, — улыбнулся он. — Отдыхайте, Светлана Евгеньевна, ни о чём не беспокойтесь. Теперь переживать будут другие. Что касается мастеров, напавших на Вас вчера, то их участь станет отличным примером для остальных.

* * *

Толкнув в бок Алёну, я показал взглядом на дверь в соседнюю палату. Подхватив её и Тасю под локоть, потянул туда и быстро закрыл дверь. В этот момент из палаты мамы вышел ректор, постоял секунду и неспешно направился к выходу.

— Так, Алёна, у тебя постельный режим, — строго сказал я. — Пока доктор не разрешит, чтобы не вздумала шастать по этажу. Не забывай, что на тебя вчера автобус уронили, а не цветами забрасывали.

Без улыбки на Алёну в пижаме, с забинтованной головой и не взглянешь. Немного портила картину небольшая бледность, как последствие сотрясения

мозга. Я видел во время утренней перевязки, сколько ей швов наложили на рассечение. Шрам будет на зависть многим, почти пять сантиметров с одним рваным краем. Её до сих пор немного покачивало, когда она вставала с кровати, но доктор Шимов уверял, что серьёзных последствий здоровью не будет. Прописал ей постельный режим на неделю. Насчёт шрама сказал, что его можно будет убрать, когда всё основательно заживёт.

— Тая, посиди с ней… Да не убегу я, не убегу, — вздохнул я, видя её взгляд.

— У тебя вчера был очень страшный вид, — укоризненно сказала она.

— Вы из меня маньяка какого-то делаете, — проворчал я. — Поквитаюсь с ними чуть позже, пару дней ничего не решат.

— Ох, как он заговорил, — Тася упёрла руки в бока. — Смотри, Алён, какой у тебя крутой учитель. А полчаса назад отказывался фиксатор надевать, дескать, он ему мешать будет. Наверное, в гости собрался, на обед, а ложку левой рукой держать неудобно, да?

Хотел было поспорить, но лишь поднял глаза к потолку. Махнув рукой на эту язву, встал.

— Пойду с мамой поговорю, — сказал я. — И чтобы не подслушивали.

— А может мне обед на всех приготовить? — задумчиво спросила Тая. — Твоя мама что любит?

— Хочешь угодить, приготовь борщ. Я к борщу равнодушен, а мама любит. С чесноком. Можно уху, но вряд ли у тебя получится так же хорошо, как у нашего повара. Это его коронное блюдо.

— Это мы умеем, — уверенно кивнула она. — У меня отец борщи любил. Наверное, поэтому я к ним тоже равнодушна, — она рассмеялась. — Пойду разорять запасы столовой.

Маму я застал в задумчивом состоянии, разглядывающую редкие облака в окне. Взгляд упал на забинтованную левую руку и внутри снова всё сжалось и начало закипать. Усилием воли заставил себя успокоиться.

— Привет, — улыбнулся я, когда она повернулась.

— Привет, — она подарила мне мягкую улыбку, которую я любил ещё с детства. Мне кажется, строгость ей совсем не шла. Плохо что обычно она всё время сосредоточенная и загруженная делами.

— Как рука, как самочувствие?

— Рука болит, самочувствие хреновое, — ещё шире улыбнулась она, поманила меня, взъерошила волосы.

— Вот как за тебя не переживать, — вздохнул я, усаживаясь на стул рядом с кроватью. — У нас война в самом разгаре, а она катается по городу без охраны. Был бы рядом Джим, вы бы их в порошок стёрли.

— Так получилось, — виновато сказала она.

И в голосе ни капли раскаяния. Знаю, что она хочет сказать и без слов: «центр города, час пик, да я бы от них пешком ушла, но так получилось» и всё в таком же духе. Я тоже не ожидал, что они нападут вот так, прямо в центре города. По новостям говорили о двадцати убитых и под шестьдесят человек раненых. Вот интересно, полиция опять спустит им с рук такой бардак? А всего-то надо, чтобы император проявил волю и публично наказал виновных. И чем серьёзней накажет, тем лучше для него. Иначе простой люд не поймёт. Нет, он может всё свалить на нас, дескать, это злые наёмники во всём виноваты, но видео, гуляющее по сети, говорит об обратном.

— Наш разговор с Наумовым слышал? — спросила мама, переводя тему.

— Слышал. Документ интересный на подпись дал?

— Занимательный. Так что мы теперь не простолюдины и не обычная семья, а самые настоящие аристократы.

— Мам, я тебя умоляю, давай, по существу.

— По существу и говорю. Или ты хотел пойти под крыло Дашковых?

— Принципиально — всё равно. Но жест ректора мне понравился. Интересно посмотреть, как они теперь выкручиваться будут.

— Вот и посмотрим. Пусть покажут себя. Тем более, мы не навязывались, они сами пришли.