Ярость

Кинг Стивен

— Да, Чарли. — Мертвый, без эмоций голос. — Осознал.

— Похоже, что нет, Том. Но осознаешь. Прежде чем закончится этот день, мы все поймем разницу между живыми людьми и бумажками в досье, разницу между настоящей работой и халтурой. Что ты об этом думаешь, Томми, дружище?

— Я думаю, что ты болен, Декер.

— Нет, ты думаешь, я болен, Чарли. Ты это хотел сказать, Том?

— Да.

— Так скажи.

— Я думаю, ты болен, Чарли. — Механический ответ. Какой Том обидчивый, прямо-таки семилетний ребенок.

Денвер откашлялся, словно хотел добавить что-то еще, но вместо этого отключил громкую связь. По классу пролетел шепоток. Я пристально оглядел всех. Глаза такие ледяные, отстраненные (возможно,

последствия шока: ты словно катапультировавшийся пилот истребителя, только что сидел в кресле, а теперь завис между небом и землей, не завис, а падаешь, падаешь в надежде, что парашют в конце концов раскроется), и тут же мне явился дух начальной школы и зашептал: Звенит колокольчик, зовет на урок, учитель, я выучил все назубок. Окончились классы, кричим мы «ура», узнали мы больше, чем знали вчера.

Интересно, думал я, что они узнали сегодня? Что узнал я? Начали подъезжать желтые школьные автобусы. Другие школьники отправлялись домой, к телевизорам в гостиных, транзисторным приемникам в своих комнатах. Лишь в комнате 16 продолжался учебный день.

Я постучал рукояткой револьвера по столу. Шепоток стих. Теперь все пристально смотрели на меня. А я вглядывался в них. Судья и присяжные? Или присяжные и подсудимый? Мне захотелось смеяться.

— Что ж, каша, несомненно, заварилась. Думаю, теперь нам надо поговорить.

— В узком кругу? — спросил Джордж Йенник. — Только ты и мы?

Лицо умное, совсем не испуганное.

— Да.

— Тогда лучше отключи микрофон громкой связи.

— Закрыл бы хлебало, — бросил Тед Джонс. Джордж с обидой взглянул на него.

В полной тишине я поднялся, передвинул рычажок под динамиком с режима ГОВОРИТЬ — СЛУШАТЬ в режим СЛУШАТЬ. Вновь сел за стол. Кивнул Теду.

— Я уже думал об этом, — солгал я. — Не следовало тебе набрасываться на него.

Тед ничего не сказал, но как-то странно улыбнулся, словно представил себе, а каков я на вкус.

— Ладно. — Я обвел класс взглядом. — Я, возможно, свихнулся, но не собираюсь убивать тех, кто захочет поговорить со мной на эту тему. Можете мне поверить. Так что не бойтесь открывать рот. Только не говорите все вместе. — Похоже, об этом я мог и не беспокоиться. — Возьмем быка за рога: кто-нибудь действительно думает, что я намерен всех перестрелять?

На некоторых лицах отразилось замешательство, но никто ничего не сказал.

— Не волнуйтесь. Стрелять я не собираюсь. Мы просто посидим, поговорим.

— Хорошенький разговор получился у тебя с миссис Андервуд. — На губах Теда все играла эта странная улыбка.

— Мне пришлось убить ее. Я знаю, это трудно понять, но… мне пришлось. Так уж получилось. И мистера Вэнса. Но я хочу, чтобы вы все успокоились. Здесь я больше никого не пристрелю, волноваться вам не о чем.

Кэрол Гранджер застенчиво подняла руку. Я кивнул. Умна она, ничего не скажешь, и за словом в карман не лезет. Президент класса. На выпускном балу в июне наверняка произнесет речь от нашего класса. «Наша ответственность перед черной расой» или «Надежда на будущее». Она уже подала документы в один из известных женских колледжей. Люди вечно задаются вопросом, а много ли там девственниц. Но я не держал на нее зла.

— Когда мы сможем уйти, Чарли?

Я вздохнул, пожал плечами:

— Подождем и посмотрим, что из всего этого выйдет.

— Но моя мама будет волноваться!

— С чего бы это? — спросила Сильвия Рейган. — Она знает, где ты, не так ли?

Засмеялись все. Кроме Теда Джонса. Он не смеялся, и я понял, что мне придется не спускать с него глаз. Он все еще улыбался той же, чуть заметной, людоедской улыбкой. Он хотел взорвать ситуацию, тут уж никаких сомнений быть не могло. Но почему?

Чтобы получить медаль «Усмиритель безумцев»? Едва ли. Стать общим любимцем: несмотря на бушующий на палубе пожар, привел корабль в безопасную гавань? Не в его стиле. Потому что Тед предпочитал не высовываться. Он — единственный из моих знакомых, кто на первом году обучения ушел из футбольной команды после трех блестящих игр кряду. Парень, который вел спортивный раздел в городской газетенке, назвал его лучшим полузащитником за все время существования футбольной команды Плейсервиллской средней школы. Но он ушел, внезапно и безо всяких объяснений. Что еще более удивительно, его популярность нисколько не пострадала. Пожалуй, Тед только добавил себе очков. Джо Маккеннеди, который отыграл все четыре года левым защитником и заработал перелом носа, пересказал мне ответ Теда, когда выпрыгивавший из штанов тренер прижал его к стенке, желая знать, в чем причина. А сказал Тед следующее: футбол — довольно-таки глупая игра, и он (Тед) полагает, что найдет лучшее применение своему времени. Вы понимаете, почему я его уважал, но я никак не мог взять в толк, с чего он воспринимает происходящее как личное оскорбление. Конечно, если б у меня было время подумать над этим, но колесо уже закрутилось.

— Ты свихнулся? — неожиданно спросил Хэрмон Джексон.

— Думаю, что да, — ответил я. — По моему разумению, только сумасшедший может убивать других людей.

— Тогда, может, тебе лучше сдаться, — продолжил Хэрмон. — Обратиться за помощью. К доктору. Ты понимаешь.

— К такому, как Грейс? — спросила Сильвия. — Господи, ну и слизняк. Мне пришлось пообщаться с ним после того, как я швырнула чернильницу в эту старую каргу Грин. Он так и норовил заглянуть мне под юбку и хотел, чтобы я рассказала ему о своей половой жизни.

— Как будто она у тебя есть, — пустил шпильку Пэт Фицджеральд, вызвав громкий смех.

— Есть или нет, не твоего ума дело, — отрезала Сильвия, бросила окурок на пол, растерла ногой.

— Так что же нам делать? — спросил Джек Голдман.

— Пока будем плыть по течению, — ответил я. — И все.

По ту сторону лужайки появилась вторая городская патрульная машина. Я догадался, что третья стоит сейчас у закусочной Джуниора, загружаясь кофе и пончиками. Денвер разговаривал с патрульным из полицейского управления штата, в синих штанах и неизменном стетсоне. У выезда на шоссе Кессерлинг пропустил несколько легковушек, чтобы забрать детей, которые не уехали на автобусах. Дети залезли в машины, и те торопливо уехали. Мистер Грейс разговаривал с мужчиной в деловом костюме, которого я видел впервые. Пожарники стояли на лужайке и курили, ожидая, пока кто-то скажет им, что делать: тушить пожар или разъезжаться по домам.

— Все это имеет отношение к избиению Карлсона? — спросил Корки.

— Откуда мне знать? — раздраженно ответил я. — Если б я знал, почему это делаю, то, возможно, без этого бы обошелся.

— Это твои родители, — неожиданно подала голос Сюзан Брукс. — Должно быть, твои родители.

Я в удивлении воззрился на нее. Сюзан Брукс относилась к тем девушкам, которые никогда не проявляли инициативы, отвечали на вопрос только в том случае, если учитель обращался к ним. Очень трудолюбивая, очень серьезная девушка. Симпатичная, но не блещущая умом. У таких обычно бывают очень способные старший брат или сестра, вот учителя и от них ждут чего-то подобного и многого требуют. А они никогда не жалуются и изо всех сил тянут лямку. А потом выходят замуж за водителей-дальнобойщиков и переезжают на Западное побережье, где хозяйничают на собственных кухнях с обитыми пластиком столами и полками и как можно реже пишут письма оставшимся на Востоке родственникам. Живут тихо, спокойно, сами по себе, расцветая вдали от талантливых брата или сестры.