Яростный клинок
Шрифт:
– Подойди ближе, – велел он.
Конн вытер ноги о коврик и повиновался. Сняв мокрый плащ, он бросил его на пол и подошел к жаровне, наслаждаясь теплом.
– Можешь сесть, – предложил Джасарей, указывая на диван.
– Моя одежда мокрая и грязная, – ответил юноша. – Лучше я постою.
– Разумно. Так вот, расскажи мне о Бануине.
– Вы знали его? – изумился Конн, стараясь выиграть время, чтобы обдумать ответ.
– Он был моим учителем и учеником, – сказал Джасарей. – И хорошо показал себя в обеих ролях.
– Я этого не знал. Бануин часто говорил о вас,
– Я сказал учитель и ученик, – раздраженно заметил генерал. – О дружбе я не сказал ни слова. Постарайся не делать предположений. Общение наиболее эффективно, если обе стороны точно выражаются. Так вот, я так понимаю, что он жил с твоим народом и даже женился на женщине из племени.
– Да.
– Как ты думаешь, что привлекало его в землях риганте?
– Он говорил, что любит дикие леса и горы, запах сосен и вереска. Этому он учил вас?
Джасарей оставил вопрос без внимания.
– Зачем Бануин рассказывал тебе о моих теориях?
– Он хотел рассказать мне о величии своего народа, – ответил Конн.
– Вряд ли, ему не нравились наши амбиции, насколько я помню. Ты знал, что в гражданскую войну он был генералом?
– Нет, но я знал, что он служил в армии.
– Он был прекрасным генералом – солдаты любили его, а враги страшились. У него напрочь отсутствовало тщеславие. И хотя я долго был его учеником, когда я стал командующим, он без вопросов следовал моим приказам. Редкий человек, но не без недостатков. Слишком много отвлеченных понятий – честь, благородство, отвага, совесть. Сосредотачивался на второстепенном. На природе человеческой души, возможностях изменения и покаяния. Добро и зло, правильное и неправильное – эти абстракции определяли его действия.
Конн понял не все слова. Он говорил на тургонском почти свободно, но Бануин никогда не говорил о покаянии или совести. Но если маленький торговец ценил эти вещи – чем бы они ни были, – значит, и Конн будет их ценить. Он тщательно выбирал слова, прежде чем сказал:
– Я не… владею вашим языком настолько, чтобы вести спор об этих материях. Но я знаю, что Бануин был хорошим человеком, может быть, даже великим. Он был любим чужим народом, и я всегда буду чтить его память.
– Да, да. – В светлых глазах Джасарея мелькнуло раздражение. – Люди любили Бануина. Мне он тоже по-своему нравился. Я очень удивился и огорчился, услышав о его смерти. Он рассказывал, как ушел из армии?
– Нет. Никогда.
– Жаль. Я часто удивлялся, почему столь талантливый человек стал торговцем.
– Ему нравилась такая жизнь – новые люди, новые земли.
– Да, с людьми он всегда находил общий язык. – Джасарей указал на графин с водой. Рядом стоял один кубок. Сразу стало ясно без слов, каковы их взаимоотношения. Может, Конн и гость в его палатке, но в глазах генерала всего лишь слуга. Не время становиться в позу. Конн быстро подошел к столу, наполнил кубок и подал сидящему. Тот принял его без благодарности, но улыбнулся. – А еще Бануин всегда замечал талантливых людей. Именно поэтому ты интересуешь меня, Коннавар. Что он увидел в тебе и почему взялся учить? Ты сын правителя или короля?
– Нет.
– И все же – в семнадцать лет – ты знаменит в своей стране. Ты сражался с медведем одним ножом. Кроме того, ты пробрался в город кердинов, убил купца, предавшего Бануина, а потом шестерых преследователей. С тех пор среди гатов о тебе ходят темные легенды. Все ваши люди такие хорошие бойцы?
– Все.
– Сомневаюсь. – Джасарей поднялся и подошел к занавесям, отодвинул их. За ними оказалась узкая кровать и деревянная подставка, на которой висел доспех генерала. – Помоги мне облачиться, – велел он.
Конн подошел к нему и снял с крюка железный нагрудник. Джасарей надел его, а юноша застегнул все пряжки. За нагрудником последовала юбка из укрепленных бронзой толстых кожаных полос, потом пояс с мечом. Конн опустился на колени и застегнул поножи. Он не спрашивал, почему это генерал решил облачиться в доспехи посреди ночи, хотя это удивило его. Юноша не смог сдержать улыбку. Генерал заметил это.
– Да, я не воин, – сказал он без малейшей обиды. – И знаю, что выгляжу в этом нелепо. И все же это служит некоторым целям.
Джасарей приподнял клапан палатки и приказал что-то стражам. Солдат протянул ему перевязь Конна, потом снова скрылся. Генерал обнажил меч Конна и осмотрел его в свете ламп.
– Доброе оружие, – сказал он. – Одна рукоять стоит нескольких сотен серебряных монет. Должно быть, твой отец богатый скотовод.
– Меч был подарком от друга, – объяснил Конн. Джасарей повертел клинок в руках.
– Золотая голова медведя удивительно красива, и значение символа мне понятно. Но почему олень в терниях? Вижу, застежка на твоем плаще украшена так же.
– В детстве я изорвал одежду, спасая олененка. Над этой историей любили пошутить мои друзья.
Джасарей внимательно посмотрел на юношу.
– Убийца, который спасает оленят? С таким человеком надо быть осторожнее. – Засунув меч в ножны, он протянул его Конну и велел надеть перевязь. Потом вышел из палатки.
Гроза подходила к концу, но дождь все еще лил. Последовав за генералом, юноша увидел, что из палаток выходят солдаты в доспехах. Они построились в две шеренги и молча и неподвижно стояли, а вода струилась по нагрудникам и шлемам. Облака разошлись, и лагерь залил яркий лунный свет. В этот момент раздались боевые крики, и через укрепления полетели копья. Палатки, лошади и телеги располагались далеко от стен, поэтому большая часть копий упала на землю. Одно пронзило спину вьючной лошади, и она упала на землю, заржав от боли.
– Они идут! – крикнул страж на северной стене. – Их тысячи! – В спину ему воткнулось копье, и он упал вниз.
К Джасарею подбежало несколько офицеров. Тот стоял совершенно спокойно, сцепив руки за спиной.
– Одну Пантеру к северной стене, две оставим в резерве. Основная атака пойдет не оттуда, а скорее всего с запада. Поставьте лучников за телеги.
Офицеры бросились к своим людям. Джасарей медленно подошел к первой шеренге солдат.
– Простите, что разбудил вас так рано, – сказал он.