Ярыга
Шрифт:
– Матерь божья, царица небесная, заступница наша… – закрестилась мамка, но не закончила, заплакала от радости в навзрыд.
Следом за ней заревела княгиня.
– Ну, завелись, теперь не остановишь! – пробурчал воевода, однако улыбка у него была до ушей. Он похлопал ярыгу по плечу: – Говорил же, что справишься! Чуяло мое сердце!.. – Он хотел похлопать и княжича, но лишь неловко поправил одеяло. – Теперь выздоровеешь! М с тобой еще о-го-го!.. – Не договорив, воевода потряс в воздухе огромным рыжим кулаком.
– Ни есть, ни пить ему не давать, пока я не вернусь, – предупредил ярыга.
– Я прослежу, – пообещал
– За снадобье заплатить.
– Князь заплатит, сколько скажешь!
– Плата особая нужна, – сказал ярыга и еще раз напомнил: – Ни капли, ни крошки!
– Не бойся, не получит! – положив руку на рукоять сабли, произнес воевода и сверкнул глазами на мамку, словно она пыталась втихаря сунуть что-нибудь княжичу.
В поварне стоял такой густой запах жареного мяса, что, казалось, а. дохнешь несколько раз – и насытишься на целый день. Около печи сновали две девки, толстозадые и с блудливыми улыбками на губах. Повариха стояла у стола, нюхала какую-то сушеную заморскую траву, собираясь приправить ее стряпню. Почувствовав спиной взгляд ярыги, плавно оглянулась, зазвенев сережками сканого серебра, и выронила траву на пол.
Серая в черную полоску кошка кинулась к пучку, понюхала, неодобрительно фыркнула и, задрав хвост, потерлась о ногу женщины. Повариха оттолкнула кошку.
– Ну-ка, девки, – ярыга шлепнул обеих по заду, – пойдите погуляйте!
Они, хихикая, отскочили от мужчины и вопрошающе посмотрели на повариху, Та проникла головой, давая понять, чтовласть сейчас не у нее. Когда девки вышли во двор, ярыга поднял с пола сушеную траву, понюхал. Запах был горьковато-соленый, как у ядрышек.
– Не из нее ли отраву готовила? – не дожидаясь ответа, поразмышлял вслух: – На костре тебя сожгут или в землю живой закопают? Или как в прошлом году ведьму закопали, а земля на этомместе два дня ворочалась, тогда ее разрыли, закидали дровами и подожгли, чтоб не мучилась. Славно горела! – Он посмотрела на пламя в печи, буйное, жаркое.
И повариха посмотрела.
– Князь, может, и пожалел бы тебя по старой памяти, но княгиня – у-у-у! – не успокоится, пока не плюнет на твою могилу. А воевода – этотсобственноручно сживой шкуру сдерет, медленно, со смаком! Нет, сперва с твоего сына, на твоих глазах.
Повариха положила руку на нож с длинным широким лезвием, к которому прилипли зеленовато-белые капустные ошметки.
– Поздно! – усмехнувшись, молвил ярыга. – Вчера надо было.
– Да, – согласилась повариха, – чуяло мое сердце, что накличешь беду.
– Ты сама накликала. – Он еще раз понюхал траву и швырнул в печь, где она занялась синеватым пламенем. – Ну, что, на костер пойдешь или замуж?
– 3а тебя, что ли? – повариха удивленно вскинула голову и вытерла губы, словно готовилась целоваться.
– Мне что – жить надоело?!На кого укажу, за того и пойдешь.
– Нет.
– Куда ты денешься! – уверенно произнес он. – Воевода тебя и под землей найдет, а увидишь, как с сына шкуру сдирают, на все согласишься, да поздно будет!
– Нет, – упрямо повторила повариха.
– Думаешь, князь за него заступится? Может и пожалеет, но в монахи уж точно пострижет и монастырь найдет подальше и построже. Да и без тебя ничего сынок не добьется, слишком балованный.
Повариха
– К князю пойдем или в церковь?
Она одернула поневу и засунула под подвязь выбившуюся прядь.
– Значит, в церковь, – догадался ярыга.
– Мне переодеться надо, – произнесла повариха с вызовом и тряхнула головой, позвенев серебряными серьгами. – Венчаться ведь иду.
– Переоденься. И приданое прихвати вместе с отравой – вдруг на новом месте пригодится?!
Они вышли из поварни, повариха направилась к избушке, которую ярыга считал казначеевой. Он остался во дворе, сказав:
– За сыном твоим присмотрю, чтоб не напроказил: норовом, ведь, в мать пошел?
Повариха метнула него злом взгляд, но ничего не сказала и сына в избу не позвала, поняв, что сбежать вдвоем не дадут.
Купец все еще сидел за столом, успев здорово опьянеть. Лицо побурело, а глаза потемнели, слились со зрачками и как бы занырнули под набрякшие веки, выглядывая оттуда затравленными зверьками. В бороде в придачу к хлебным крошкам появились комочки яичного желтка. В центре стола стояли четыре пустые бутылки желтоватого, толстого, заморского стекла, а пятую, наполовину пустую, держал в руке купец, намереваясь налить из нее стрельцам. Они сидели по боками от него, обнимали с пьяным дружелюбием, а может, держались за него, чтобы не свалиться под стол. Темно-вишневые носы стрельцов нависли над чашами, серебряными и с рукоятками по бокам, и ждали, когда туда нальют вина. Увидев новых гостей купец поставил бутылку на стол, расплескав немного на скатерть.
Ярыга сглотнул слюну и запел хриплым, пропитым голосом:
Вьюн над водойувивается,Жених за столомдожидается.Просит он свое,свое сужено,Просит он свое,свое ряжено:– Вы подайте мнемою сужену!Вы подайте мнемою ряжену!Вывели емукрасну девицу,Вывели емулебедь белую:– Это воттвое сужено,Это воттвое ряжено!