Ярый Рай
Шрифт:
Недели две они с Ярым охотились на призраков и уничтожали их, разрушали преграды, оттирали сомнения, сжигали обиды, высушивали подозрительность, выветривали прочно въевшуюся озлобленность, и после многодневных трудов остался последний червячок сомнения, мечущийся по ослепительно-белому пространству — Лиза наступила на него ногой, и он с хлопком исчез.
И с этого момента в душе поселилась небывалая легкость, умиротворение и счастье.
— Лиза, ты ведь можешь отказаться. В любой момент. Это рискованно. Опасно, — в который раз подумал Рон, глядя на рыжую лисицу. Ему нравилось, что можно обращаться
— Нет, Солнце. Могу, но не хочу. Смотри, красиво получилось?
Рональд вздохнул. Он выглядел прекрасно. Раздет по пояс. Взрослее, лет на пять. Возмужалый. Не бегающий, серьезный взгляд. Его хотелось трогать и никогда не выпускать. И сегодня от него душу кололо не так сильно, как, например, вчера. И не жгло яростью, как в первый раз, когда она, собравшись с духом, все рассказала, от и до. Он разозлился не на нее. Не на то, что обречен на роль пожизненной сиделки. На Ярого. На всю жизнь в целом. На несправедливый мир. Его трясло от злости. Но время шло. Он успокаивался. Смирялся. Теперь на смену гневу пришли сомнения — а справится ли он с возложенной задачей? А сможет ли сделать так, чтобы ей было хорошо? Лизу смущали его мысли. От них она влюблялась в Рональда сильней. Она просила их закрыть — его же просьба возмущала, он искренне считал, что не имеет права что-то от нее скрывать.
Рон вытянулся на траве, погладил сочный стебель солнечной герберы. Лиза еще не научилась тщательно продумывать миры, и трава внутри нее была похожа на ковер, такой же мягкой и пушистой, а небо было без облаков, просто голубое.
— Красиво, да. Как та гербера из первого букета.
— Она не простая. Спроси ее о чем-нибудь.
— Ну, хорошо. Привет, — колкость совсем прошла. Рональд отвлекся, сосредоточившись на тщательно продуманной гербере.
— Привет, — мелодично пропел в ответ цветок.
— Ах… — потерял дар речи Рон. Лиза сидела рядом и сияла от его восторга. От вида округленных синих глаз. Она три дня смотрела на цветы в саду, трогала их и запоминала, тренировалась, сделала отличный образ и научила говорить, и, глядя на реакцию Рональда, радовалась, что не зря старалась. — Ах-ха!.. Не может быть! Я так всегда хотел, чтобы цветы мне отвечали, — счастливо улыбнулся он. Сел, переложил лисицу на колени, погладил огненную шерсть. — Спасибо. Это так волшебно.
— Хочешь тоже что-нибудь создать?
— А можно?
— Можно. Только я не пробовала ни разу. Давай, ты думай, а я на тебя настроюсь.
— А о чем думать?
— Лучше всего получается то, что ты очень хорошо знаешь. Детально. Тогда образ получится настоящим.
— Хм… ну, хорошо.
Он пересадил лисицу на траву, сам выпрямился, сел в позу лотоса и закрыл глаза. Лиза настроилась на поток мыслей и, начиная с низу, воссоздала образ. Сперва новые блестящие туфельки, она их помнила — в них так неудобно было бежать, они скользили подошвой по влажной гальке; потом подол зеленого платья, которое она больше никогда не надевала, забросив в дальний угол шкафа; маленький живот, тогда еще едва заметный; декольте, украшенное атласной лентой салатового цвета; золотые волосы, спутанные, потому что она не спала всю ночь и не могла их расчесать; испуганные глаза, как два огромных изумруда; щека, с багровым синяком — но он почти не выделялся на фоне ослепительно яркого цвета. Прекрасный образ, продуманный до последних мелочей, до каждой волосинки, реальный, настоящий, так тщательно
Лиза только сейчас заметила, что плачет.
— Дом дозреет к двум-трем годам. Ваши оболочки рождаются слишком незрелыми. Тогда ты сможешь полностью прийти в себя. Держи, — Кот дал в руки стопку книг, прихваченных с собой.
— Что это?
— Знания. Мне они больше ни к чему. Здесь все о свойствах предметов и живых существ. Они тебе помогут четче представить реальный мир. На их основе легче придумывать свое. И вот это возьми, — еще одна книга легла на стопку. — Тут все, что я успел узнать о вашем мире. И вот это забери. Тут сила воли и терпение. Вот еще, — подмышку втиснулся тонкий сверток. — Управление временем. Вынес отдельно. Отсчитывай секунды как минуты, потом как часы, потом как дни. Пока дом не дозреет.
— Да-да. Я помню тот урок.
— И вот. Настойчивость. Удержишь?
— Удержу, — Лиза не чувствовала веса стопки, хотя она получилась высокой и большой.
— Тогда возьми еще талант. У меня один. Актерский. Но очень развитый.
— Спасибо.
На вершину стопки легла кукла-марионетка. Прижимая подарки к груди, Лиза посмотрела на Ярого. На сердце было тяжело.
Неловкая пауза затянулась.
— Ярый… там, схватки. Усиливаются.
— Да. Надо торопиться.
И никто не сдвинулся с места.
— Котик…
— Нет, девочка. Не надо. Я не люблю прощаться.
— Я буду по тебе скучать.
— Я тоже буду.
— А еще… еще, хочу, чтобы ты знал, хотя ты и так все знаешь, но мне надо проговорить словами вслух. Ярый, ты был прекрасным мужем, и я тебя люблю. Не так, как Рона, а как-то по-другому, но люблю. Мне так не хочется, чтобы ты уходил.
— А я хочу уйти.
— Я знаю, — задрожала девушка. Стопка накренилась в руках. Он шагнул вперед и выпрямил ее; убавил рост до роста Лизы. Лицо напротив разгладилось, помолодело. Теплый взгляд вводил в приятный транс.
Подчиняясь его воле, девушка заворожилась. Он светился от счастья, и никогда еще не был настолько красивым.
— Тебе пора.
— Прощай, — прошелестела Лиза, чувствуя, что пропадает. Пространство померкло и исчезло, ее затягивало в другой дом — но, уже на грани перехода, она расслышала его последние слова:
— И, девочка. Лиса. Спасибо.
Эпилог
Рональду иногда казалось, что она умерла. Что Ярый обманул их, обвел вокруг пальца, получил то, что хотел, нагло подставил Лизу, убил ее и убрался восвояси. А они остались. Вдвоем. С чужим ребенком.
Но потом гнал прочь плохие мысли и возвращался в реальность. Привязывал ребенка к себе и шел в сад, где настроение все так же повышалось, как и много лет назад. Он показывал Лисенку герберы, желтые, много-много маленьких подсолнухов и больших ромашек. Ребенок тянул к цветам руки и что-то лепетал. А Рональд смотрел на него и не мог поверить, что где-то там, глубоко внутри, находится она.
Он любил разговаривать с Лисом. Не с ним, а с ней. Односторонний монолог, Рональд точно так же разговаривал когда-то с цветами. Теперь молчаливые цветы заменяла не менее безмолвная Лиза. С глазами совсем другого цвета, карими. Но как же ему не хватало именно тех самых глаз!