Ящик Пандоры. Книги 1 – 2
Шрифт:
Она попробовала так и сделать, но не смогла выговорить. Просто улыбнулась.
– А я, – продолжал он, – хочу еще кое о чем вас попросить, хотя вы и так дали мне больше, чем я заслуживаю – и ваш доклад и ваше время. – Она внимательно слушала.
– Не поужинаете ли вы со мной?
Ее глаза раскрылись широко, как у ребенка. Она не верила своим ушам.
– Ну, – сказал он, – я не людоед и вас не съем.
– Я… хотела спросить, когда вы это думаете сделать?
– Лучше всего – сейчас. Я уже оторвал вас от книг. Лишний час не повредит.
– Но
– Будь я занят, не приглашал бы вас. Я никогда не трачу свое время на то, что мне не нужно и на тех, кто мне не нужен. И я в долгу у вас, Лаура. Вы восстановили мою веру в способности студентов. Разрешите отплатить вам.
– Вы мне ничего не должны. – Сама мысль, что он ее должник казалась ей абсурдной.
– Ну, сделайте это, чтобы доставить мне удовольствие, – сказал он, – у вас ведь доброе сердце. Вы ведь не откажете скучному одинокому профессору в одном-единственном часике своего времени?
Ей хотелось рассмеяться в ответ на эту абсурдную самохарактеристику. Да один его час стоит ее года! Но именно эта мысль подсказала ей ответ:
– Хорошо. Спасибо.
– Вам спасибо, Лаура.
Они поужинали в маленьком итальянском ресторанчике в Гринвич Вилледж. Лаура не могла потом вспомнить, что она ела тогда и что говорил Натаниель Клир. Только за тот час она рассказала ему почти все, что знала о себе, и еще кое-что, чего раньше не понимала сама. Она потеряла контроль над своими словами, которые лились с такой тоской и невинностью, что потом она удивлялась, как он ни разу не улыбнулся ее наивности, а выслушал серьезно.
После ужина он спросил, где она живет, и настоял, что проводит ее. По пути он показал на высокое узкое строение недалеко от Вашингтон Сквер.
– Вон там я живу, – сказал он, – семнадцатый этаж.
– Оттуда, должно быть, прекрасный вид, – сказала Лаура.
– Потому я там и живу, – кивнул он, – видите вон то угловое окно? Слева – панорама верхней части города, справа – район статуи Свободы и залива.
– Представляю себе, – улыбнулась Лаура.
– Хотите посмотреть? – спросил он. – Давайте поднимемся на минутку. Я вас потом провожу.
– Что вы, не надо, – возразила она, – я и так отняла у вас много времени.
Он предупредительно поднял палец:
– Помните, я говорил: я никогда не трачу время с теми, кто мне не нужен. С другой стороны, – он посмотрел на часы, – я чувствую себя виноватым, что задержал вас. У вас много работы. Скажите, если не можете, я пойму.
Она улыбнулась, подумав, насколько невозможно для нее было бы сказать «нет» в ответ на его просьбу. И снова он прочел ее мысли и тоже улыбнулся:
– Только на минутку, – и взял ее за руку, – вы не будете сожалеть.
– Хорошо.
Привратника не было. Они вошли в маленький лифт и вышли на темной площадке семнадцатого этажа. Там было три двери, одну из которых Натаниель отпер.
Когда он включил тусклую настольную лампу, она поглядела в окно и не поверила своим глазам. Вид открывался захватывающий. Улицы, по которым она спешила днем по делам, казались
Это была самая лучшая панорама Нью-Йорка, которую она могла увидеть. Город здесь представал с наиболее выгодной стороны, как бы помолодевшим и укрепившим свой дух, а его печаль и цинизм исчезли благодаря некоему эффекту перспективы, таинственному, как у великого художника.
– Ну, как? – спросил он у нее за спиной.
– Замечательно!
В это время она почувствовала, что шерстяная кофта соскользнула с ее плеч. Он повесил ее в стенной шкаф, пока она обозревала книжные полки вдоль стен. Здесь были сотни книг, и только около трети – по искусству. Остальные – по литературе, философии, даже по математике, на разных языках, включая немецкий, французский, итальянский и русский.
– Не поймите меня неправильно, – сказал он, протягивая ей бокал с золотистой жидкостью, очевидно, хересом, – в спальне есть кое-что, что я хотел бы вам показать. Вы войдите туда, а я пока побуду здесь. Я привел вас сюда не ради моего интерьера.
Он включил свет в спальне и удалился в гостиную. Она растерянно оглядывала широкую кровать, шторы, новые книжные полки, пока взгляд ее не упал на стену, на которую он показывал. Там была небольшая, но занятная картина в черной раме.
Она подошла поближе. Сначала ей показалось, что это – чисто абстрактная композиция, предназначенная для выражения настроения, не укладывающегося в обычные образы. Краски были броские, линии – смелые. Но постепенно она различила нечто узнаваемое за всеми этими тяжелыми и назойливыми мазками серого, черного, лилового.
Это была девушка, написанная в профиль. Волосы у нее были темные, кожа странно светилась, хотя контуры лица были даны только с помощью накладывающихся один на другой цветовых блоков. Самым удивительным было то, что центром композиции был ее темный зрачок, обращенный на что-то, невидимое зрителю. И этот глаз завораживал, ясный, но видящий что-то скрытое, полный воли и непонятной сложности. Лаура сразу поняла, что эта девушка, если существовала реальная модель, была очень интересной и непохожей на других людей. Это была замечательная картина, страшно интимная, сочетавшая в себе психологизм старых мастеров и агрессивный формализм модернистов. Она казалась даже слишком яркой для маленькой рамки.
Вдруг Лаура поняла, почему Натаниель Клир показал ей картину. Она обернулась и увидела, что он стоит в дверях.
– Это – ваша работа, да? – спросила она. Он кивнул:
– Это была последняя. Не стану говорить, когда я ее сделал. Не хочу сообщать о своем возрасте больше, чем могут сказать эти седые волосы.
– Чудесно, – сказала Лаура, повернувшись от творения к творцу. – А почему вы бросили писать?
Он вошел в спальню и остановился у нее за спиной, глядя на картину. Она видела, как пристально он смотрит. Почему-то его взгляд еще усиливал обаяние девушки на картине.