Ясный берег
Шрифт:
Ведет нас Сталин, и мы претворяем в жизнь самую
высокую — нету выше! — мечту человечества. Если есть
еще. в сознании людей старая какая шелуха — всю
скинем по дороге, в коммунизм ее с собой не принесем. А
сколько принесем хорошего, товарищи? Посчитайте.
И сильные мужские руки протянули стаканы над
столом, чокаясь за тост, предложенный Бекишевым.
«Званнн...
сторож на второй ферме ударил в рельсу, возвещая начало
нового дня. Вставайте, люди, солнце взошло!
На том берегу, в обширных загонах, где под навесами
ночует скот, пробуждается хлопотливая жизнь: скрипят
иолодезные журавли, гремят ведра, с глухим
прерывистым шумом льются в сотни подойников белые струи
молока. Грузовик ждет — сейчас нагрузят его большими
бидонами, и шофер по прохладе повезет на станцию
молоко утреннего удоя и молоко вчерашнее, которое
сохраняется тут же в глубоких ледниках, укрытых
соломой.
Степан Степаныч запрягает быка в телегу, пробует
свою знаменитую косу: накосит молодой травы — овес
с горохом пополам, привезет скоту питательную зеленую
подкормку. Бык старый, знает порядок, сам
поворачивает к о-всяному полю, остановится где надо, только
скажи: «Приехали».
Бекишев и Толя идут по мосту. Бекишев вымыт
докрасна, свеж, подтянут. Толя идет, понурив голову, и
сочиняет стихи о неудавшейся любви: «Нет, ты не для
меня. Так суждено...» — и в то же время машинально
старается ступать по новым, свежим, атласным доскам,
тут и там белеющим в настиле моста...
Покинув молодую жену, меряет длинными ногами
дорогу к совхозу Коростелев. Вышел на постройку
Алмазов, крутит первую папироску, ждет, когда соберутся
строители. Вон уже они идут, с топорами, с пилами,—
с первой фермы, со второй,— местность ровная, видать
издалека.
Райкомовский «газик» стоит на тихой улице, где
пыльная зелень черемух свешивается из-за заборов и
плетней. Шофер, предвидя дальнюю поездку, поднял
капот и проверяет
Выходит «а улиту Горельченко, сел в машину, шофер
захлопнул капот, взялся за баранку, завилась по улице
пыль,— поехал в колхозы Иван Никитич.
Попозже среди полей, что волнами ходят ^ вокруг
школы, поплывет синее платьице с белыми
горошками — учительница Марьяна Федоровна пошла к своим
питомцам.
А по-над речкой, по высокому правому берегу,
далеко от города идет Сережа. Он в сандалиях и
трусиках, с непокрытой головой; ветерок шевелит его мягкие
светлые волосы. Кругом разлизанное море желтой
сурепки, ромашки, одуванчиков. Одни одуванчики
золотые, только что раскрылись, другие торчат прозрачными
пуховыми шариками. Сережа срывает одуванчик и
дует — летит пух.
Сережа идет к старым осинам. Ради этого он
отказался пойти с мамой на школьные грядки, — ему
необходимо наведаться к осинам и проверить, не там ли его
галка, его Галя-Галя. Он уверен, что то была она: какая
другая птица могла отозваться на его голос? Васька
пускай смеется сколько хочет. Все уважают Ваську как
героя, мама сказала, что он прекрасный парень,
отличный товарищ и что Сережа обязан ему жизнью.
Действительно, (Васька хорошо сделал, что сразу вытащил
Сережу из воды. Сереже стало очень страшно, когда он
свалился в воду, и он очень благодарен Ваське, но
все-таки не стоит верить всему, что говорит Васька.
В этом Сережа убедился на опыте многих лет. Насчет
галки Васька, безусловно, ошибается. То была Галя.
Белая бабочка летела перед Сережей: летела —
словно танцо!вала. Сядет на цветок, сложит
крылышки,—Сережа только нацелится схватить ее — бабочка пугается
и летит дальше, на другой цветок. И опять вспархивает,
и опять летит.
Так шел Сережа по высокому берегу, ветерок
развевал его мягкие волосы, и белая бабочка летела перед
ним, перелетая с цветка на цветок.