Ясный берег
Шрифт:
Алмазов, придя с работы, сказал Тосе. Она только
что поставила машину в гараж (новый гараж, недавно
законченный) и вернулась домой, а тут известие: сейчас
гости прибудут. Тося кинулась печь ватрушки и пироги
с ягодами. Пироги поспели, а никого не было. Уже
зажгли электричество, и Катя, устав ждать гостей,
заснула, когда пришел Коростелев и с ним Бекишев и Иван
Никитич Горельченко.
Алмазов встал растерянно, почуяв необычное.
Коростелев
поставил на стол:
— Закуска, вижу, готова. Умница Тося, сообразила!
Бекишев сказал, улыбаясь:
— Вы нарушаете условленный порядок.
— Нет, товарищ парторг, сегодня давайте без
торжественной части!
— Доклад сделать придется. Без этого не обойтись.
— Ладно, коли так. Слово имеет товарищ Бекишев.
Бекишев, улыбаясь:
— Лучше товарищ Коростелев. Ему по штату
положено.
— Вы садитесь! — взмолилась Тося.
Гости сели. Коростелев откупорил бутылку и налил
водку в стаканы.
— Слово имею я. Товарищи, по инициативе парторга
Бекишева был произведен подробный анализ наших
достижений и ближайших перспектив. Анализ был
осуществлён нашей замечательной бухгалтерией под
руководством товарища Бекишева. И стала ясна, между
прочим, такая вещь, что в этом году у нас есть полная
возможность, при наших кадрах и запасах материала,
осуществить пятилетний план строительства по совхозу
на восемьдесят пять процентов, то есть всего
пятнадцати процентов будет нехватать до полного выполнения.
— Неточно выражаетесь, — сказал Бекишев. — Не
только есть возможность, но это, так сказать, неизбежно
при нынешних темпах работы наших строителей.
— Не перебивайте докладчика, — сказал
Коростелев. — И вот мы, товарищ Алмазов, пришли вас об этом
известить и принерти товарищеское большевистское
спасибо человеку, в короткий срок обучившему такие кадры.
— Постой, — сказал Горельченко. — Значит,
пятилетний план по строительству вы закончите в первой
половине сорок восьмого года?
— Безусловно, — сказал Бекишев.
— Выходит, — сказал Горельченко, устремив свои
черные глаза на Алмазова, — вы через год будете в
следующей пятилетке? Мы еще в этой, а вы махнете в
будущую?
— Выходит, так,— подумав, сказал Алмазов. v
— Будете работать в счет тысяча девятьсот пятьдесят
первого года?
— Пятьдесят первого.
— Ас будущей управитесь года в три — дальше
двинетесь? К коммунизму заявитесь в первой роте?
— Товарищи, что делается! — Коростеле© встал,
громко
шага от стола к печи, два обратно... — Ведь уже близко,
а? Мы, мы, вот в этих наших рабочих сапогах, идем к
коммунизму и придем!
Алмазов бледнел, глаза его заблестели, дрожала рука
с папироской... Слова Горельченко насчет будущей
пятилетки и первой роты поразили его, никогда он не
представлял себе это так наглядно. «Ну да, так и есть,
тысяча девятьсот пятьдесят первый пойдет для меня с
сорок восьмого года. Да, именно мы идем к коммунизму
и придем...» По-новому увидел себя Алмазов, ярким
светом озарился для него простой и привычный его труд.
В этом ярком свете сердечные горести и неудачи
показались вдруг Алмазову почти не стоящими внимания;
образ женщины с золотым венцом вокруг прекрасного
лица, с младенцем на коленях,—даже этот образ
отодвинулся перед тем огромным и ослепительным, что увидел
Алмазов вплотную перед собой.
— Как бы американцы не помешали, — сказал он.
Сказал только для того, чтобы совладать с волнением:
не верил о<н в эту минуту, что кто-нибудь может
воспрепятствовать ему и его товарищам идти вперед и вперед!
— Немцы пробовали помешать, — сказал Бекишев и
поднял стакан. — Выпьем, товарищи, за время, в
которое нам выпало счастье жить!
— Какими в него войдем, в коммунизм? — сказал Ко-
ростелев задумчиво. — Достойны ли?
— Поскольку осилим построить — кто скажет, что не
достойны? — возразил Алмазов.
— Все-таки не без того, — сказал Коростелев, — что
есть в нас еще эти самые пережитки капитализма. Вот,
по совести — все ли, что во мне есть, я хочу взять с
собой в коммунизм? Конечно, не все.
— Для того нас партия и воспитывает, — сказал
Бекишев,— чтобы мы очистились от пережитков. Чем дальше
строим, тем больше очищаемся. Люди создают эпоху, а
эпоха переделывает людей. Нераздельный процесс.
Алмазову непонятно было-, куда вдруг свернул
разговор. «Ну, замечается еще иногда в людях кое-что, чего
не должно быть, — подумал о>н, — но все-таки: Родину
О'Т фашистов мы отстояли? Города восстанавливаем, хлеб
сеем, сталь льем, — кто? — обыкновенные советские
люди. Не плохи мы, стало быть; чего прибедняться?..» И,
словно угадав его мысль, сказал Горельченко:
— Крепкая кость у советского человека и крепкая
вера. Повел нас в Отечественной Сталин, и мы победили.