Яйцо глака. Антология

Саймак Клиффорд Дональд

— Попрошу без шума, — сказал доктор.

Он вытащил пистолет из моего рта, но держал его наготове.

— Полагаю, — сказал я, — что имею дело с Наглем. Как вы меня выследили?

— Просмотрев все объявления о сдаче комнат в наем в день, когда вы нас покинули. А затем задавая вопросы в этом районе.

— Что ж, неглупо, — признал я.

— Спасибо, — сказал Нагль, отдавая должное моей объективности. — Как жаль, что мы не смогли прийти к цивилизованному соглашению. Мне бы хотелось, Гарольд, чтобы вы поняли движущую силу моих поступков. Возьмите моего отца. Всю жизнь он писал заметки и сноски, на него же за пятьдесят

лет никто не сослался. Ни разу за всю карьеру он не смог сделать мирового открытия. И вдруг в один прекрасный день заявляется ваш друг Хикхоф и тащит с собой чудом сохранившееся живое яйцо глака. И во весь свой наглый голосище он спрашивает: «А ну-ка, догадайтесь, доктор Нагль, что у меня в кармане?» И вот в тот момент на закате научной жизни моего папы перед его взором замаячило Свершение. Уходя в вечную тень, он увидел яркий луч света.

— Я его понимаю.

— Можете ли вы понять, что означает яйцо глака для старого антрополога?

— Могу.

— Оно означает бессмертие! Впервые в жизни мой отец упал на колени. Он умолял бессердечного Хикхофа. Он просил всего-навсего половину открытия. Даже не пятьдесят один процент славы, а лишь пятьдесят процентов. Он готов был назвать глака «Открытием Хикхофа — Нагля». А Хикхоф расхохотался ему в лицо.

— Яйцо много значило для доктора Хикхофа, — сказал я.

— На папиных похоронах я поклялся, Гарольд, что память о моем отце будет основана не на уточнениях к чужим открытиям, а на настоящем глаке. И я намерен выполнить свое обещание.

— Нагль, признайтесь, — сказал я. — Действительно ли вами движет любовь к отцу или ваша собственная страсть соответствовать достижениям ваших предков?

— Вы рискуете своим скальпом!

— Простите, но я выполняю чужую волю. Вы же прочли письмо с надписью «ПЕРВОЕ»?

— Сегодня я прочту письмо с надписью «ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ».

— К сожалению, второе письмо утеряно, — ответил я. — Когда я пришел в себя в больнице после того, как вы…

Нагль почесал правое ухо.

— Что ж, — сказал он, — допускаю. Впрочем, это ничего не значит. Что может быть в письме «ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ», кроме рассуждений о староанглийском языке? Да и в этом, надо сказать, он ничего не смыслил.

— Постыдитесь, Нагль, — усовестил его я. — Хикхоф уже давно почил.

— Пусть «ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ» горит синим пламенем. В этой жизни важно только яйцо.

— Мы сможем стать партнерами, — предложил я.

— Ха-ха! Вы опоздали, Гарольд. Я не желаю никакого партнерства. Отдайте мне открытие Нагля. И если вы посмеете усомниться в моей решительности, если вы хотя бы пикнете, то тут же присоединитесь к Хикхофу в небесном хоре с ангелами.

На вид он казался вполне приличным парнем. Лицо, как у мистера Пиквика. Совсем не похож на киллера. Да разве разберешься в людях?

— Яйцо лежит под подушкой, — сказал я.

Мне повезло.

Наглю не приходилось раньше видеть яйцо глака. Он расцвел, когда я протянул ему куриное яйцо.

Он схватил яйцо, и рука его дрожала.

— Не спешите, — предупредил я.

— Приятно было познакомиться, — сказал он, заворачивая яйцо в полотенце и кладя в саквояж. — Не исключаю, что когда все это благополучно закончится, мы с вами встретимся за шахматным столиком.

— Не имею ничего против… — сказал я вслед ему.

Ба-бах!

Нечто ударило меня по затылку с такой силой, что я рухнул на кровать. В глазах у меня вращались

созвездия. Я тоже вращался, но в другую сторону. Сквозь дурноту я услышал звук еще одного удара. Треск, плеск, сырость…

Я очнулся.

— Прощай, бедняжка, — сказала Цинтия, приподнимая одеяло и обозревая следы своего варварства.

— Что? Что? Что?

— Дорогой Гарольд, так должно было случиться. Любой доктор скажет тебе, что ты нуждаешься в отдыхе.

И пусть лучше этот птенец никогда не увидит белого света, даже если ему было суждено вылупиться в свободном мире, чем ты помрешь в расцвете лет.

Цинтия, разумеется, не заметила, что разбила сразу два яйца, склеенных скотчем. Она была слишком уверена в себе.

Последующие дни покатились тихо и спокойно.

Мирна заботилась о моем глаке. Цинтия владела мной без конкурентов. Нагль существовал где-то неподалеку и высиживал своего цыпленка. Миссис Фонкль избегала меня как огня. Мистер Фонкль, благополучный и сытый, как египетский король Фарук, приходил ко мне с колодой карт, и мы резались в детские игры.

Блюдя взятые на себя клятвенные обязательства и заботясь о моем спокойствии, Мирна заглядывала ко мне только для докладов о самочувствии яйца. Теперь яйцо пульсировало и издавало тонкий писк. Мирна описывала писк как звук, который издает мел на классной доске, и я думал, как был бы счастлив Хикхоф, услышав это сравнение. А может, он слышит?

Мирна согревала глака. Цинтия согревала Гарольда. В ее понимании заботы обо мне не имели ничего общего с воздержанием.

Единственное, правда, незначительное неудобство исходило от миссис Фонкль. Стараясь сохранить честь своих дочерей, отвратить меня от их прелестных губок, она потчевала девушек чесноком и другими вонючими яствами, так что мне в противовес этому приходилось подкармливать их мятными таблетками.

Настал солнечный март.

С окон стаяли ледяные узоры, на телефонных проводах пели птички. Пришла пора менять обстановку.

С Цинтией я расстался так легко, что даже стало обидно. Как раз на той неделе она встретила педикюриста из хорошей семьи, так что на процедуру расставания она явилась с вязанием в руках. В грустной атмосфере надвигающейся разлуки она вязала свитер для педикюриста.

— Меня вызывают в Центр, — сообщил я, — где строго накажут.

— Ну, уж и накажут!

— Ты права. Все это пустяки. Они ограничатся строгим выговором.

Предстоящее наказание еще больше отделило от меня Цинтию. Честно говоря, после того как она разбила яйцо, ее отношение ко мне изменилось к худшему. Полагаю, она презирала меня за то, что я не нашел в себе сил самому расколотить глака. Но кто сможет заглянуть в глубины женского сердца! Во время нашей последней беседы она сравнивала меня с педикюристом, и сравнение вышло не в мою пользу. Новая метла лучше метет.

— Давай не будем растягивать страдания, — сказал я. — Я навсегда запомню тебя и общение, в котором ты мне столько дала.

Цинтия уронила спицу, но подхватила ее на лету. Наша близость обострила ее рефлексы.

Куда труднее оказалось расстаться с Мирной.

— Я знаю, что тебе надо уезжать, — сказала она. — Я все понимаю и не буду устраивать сцен. Ты намерен возвратиться?

— Моя жизнь — сплошной вопросительный знак, — честно признался я. — Что я могу тебе ответить?

— Мне будет одиноко без вас обоих.